Александр Образцов - Siltntium! Пугачевские дети (сборник) Страница 6

– Ты не полицай, Егоров. Пока ты только прогульщик. Оторви свой зад! – вдруг заорал прораб.

Егоров нехотя поднялся и тяжело вздохнул.

– Пошли, – сказал он.

Валера поплелся след за ним.

– Чего он? – спросил Егоров, не оборачиваясь.

Пока Валера объяснял свое положение, Егоров шел впереди, загребая снег резиновыми сапогами, затем остановился и кивнул головой:

– И правильно. Ходи и ходи! Только не трусь. А еще лучше, если он тебе вмажет. Тогда уж он никуда не денется. А в общаге просись в сорок первую, место есть. Ну, бывай.

Егоров ушел.

…Солнце заметно двинулось с утра. Оно висело на краю бледно-голубого неба, над домами. Скамейку занял какой-то пенсионер. Он читал газету, иногда отстраняя ее от очков и выпуская облачко пара. Валера сел рядом. Несколько минут сидели молча.

– Да-а, – сказал пенсионер, складывая газету и очки. – Да-а, – повторил он, глядя перед собой, – молодые люди…

Валера пожалел, что уселся на эту скамейку.

– А вы знаете, – повернулся к нему пенсионер, – что этот дом, – он показал на пятиэтажный дом, где была пирожковая, – построен домовладельцем Яковлевым в конце прошлого века и я прожил в нем всю жизнь? Родился, вырос, жену привел сюда. Вот – судьба, а?.. Если долго живешь на одном месте, очень хочется путешествовать. Не замечали?

– Не знаю…

– Ну, вам еще рано об этом знать… Вы вот все думаете: старики скрипят, читают вам нотации, а мы ведь три войны вытащили, у нас – опыт! – он внушительно поднял палец, посмотрел на него и снова спрятал руку в карман. – Вы приезжий, как я понимаю? – спросил он, помолчав.

– Да, – сказал Валера.

– И чем же вы занимаетесь?

Валере пришлось снова, в третий раз за сегодняшний день рассказывать о себе. Пенсионер слушал, сдвинув брови, говоря иногда «хэ-хэ», и, когда Валера закончил, он некоторое время смотрел на него в упор, как видно, принимая решение.

– Мой вам совет, – наконец сказал он, – мой вам совет – жить. Жить, жить, жить, пока молодой, пока кровь гудит! – он повысил голос на последнем слоге, посидел еще, нахмурив брови и глядя перед собой, затем, когда вертикальные морщины на лбу разгладились, достал газету, очки и начал читать, снова отстраняя ее от глаз для того, чтобы выпустить облачко пара.

Валере неудобно было встать и пойти, он искоса поглядывал на соседа, но тот не обращал на него внимания.

– До свиданья, – сказал Валера, нерешительно вставая.

Пенсионер удивленно посмотрел на него и кивнул головой.

До обеда время тянулось медленно. Слова прораба «на стройплощадку вход воспрещен» сбили с толку упрямого человечка, и он теперь изыскивал возможности встретить прораба по эту сторону забора.

Валера покорно ходил у проходной, огибая сквер, не выпуская из виду распахнутых настежь ворот.

В половине второго он увидел, как прораб садится в кабину самосвала, и встал так, чтобы при выезде тот заметил его.

Прораб заметил Валеру, с веселой яростью сказал что-то шоферу, машина на первой скорости сделала левый поворот, проплыл заляпанный батоном борт, и больше никогда в жизни Валера не встречал этого прораба.

Эпизод из жизни футбольного тренера

1

16 ноября 199. года диктор телевидения пообещал на завтра для Москвы низкую облачность, туман, местами мокрый снег.

«Это нас уже не касается» – подумал тренер (бывший) команды мастеров Владислав Голомазов, выключая телевизор. Родители были на английском пианисте, жена (бывшая) неизвестно где. Можно подумать в одиночестве. Хотя – поздно думать. Полмесяца назад надо было думать, когда называл главного тренера «неваляшкой безголовой», а тот, кому говорил это, полузащитник Коля Басов, тридцатилетний ветеран, сочувственно захохотал, высадил Голомазова у дома, на «Полежаевской» и тут же помчался на своей вишневой «девятке» к «неваляшке». Так понял Голомазов ситуацию, когда на следующий день, завидя его, главный тренер сморщился, отвернулся и непередаваемо гнусным голосом заявил начальнику команды:

– Слюшш, если увидишь этого… как его? которого мы на груди пригрели… Ну да… Так ты ему передай, что меня от его тошнит, поил? Видеть не могу. А лучше, слышь? вооще чтоб его запаху здесь не было.

Но Владислав ушел не сразу, а после того, как повидал Колю Басова. Коля Басов запираться не стал.

– Да чего ты, Слав! – сказал он, нагло и весело глядя в глаза Голомазову. – Сам же знаешь, жизнь – борьба. Выживает сильнейший. Конечно, передал! А ты что, не передал бы на моем месте? Мне же о семье думать надо. Сам знаешь: играю последний сезон, пора устраиваться. А тебе-то какой смысл здесь мучаться, если ты хозяина не уважаешь? Хозяина надо уважать. И даже любить… Только ты на меня не смотри так, не надо. Мы же не на киносъемке.

2

Текстильный городок на берегу большой реки. Фабричная команда играет на первенство области. Так, ткнул пальцем в карту и попал. А вот когда приехал, то не пожалел для себя последних слов.

От областного центра раз в сутки что-то ходит. Зеленое. Останавливается везде, где захочет. Двести километров идет шесть часов. Едут грустные старики, невыразительные девушки, бледные дети. Смотрят в окна на продрогший лес, жуют вареную колбасу, играют в карты.

Приходит это зеленое в два часа ночи. Все куда-то рассасываются, остаешься один в бетонном мерзлом вокзале.

Утро. На привокзальной площади, конечно, сквер, а в сквере – памятник с пулеметом. Напротив вокзала, как волнорез, углом стоит трехэтажный дом, с одной стороны которого расположены «промтовары», а с другой – «продтовары». С одной стороны автобус приходит из города, а в другую сторону – уходит в город.

Вот по этой, уходящей улице Голомазов и направился на первое свидание с председателем райспорткомитета.

3

Прошло три дня. Выпал крепкий, скрипящий снег. Все нехорошее прикрыл, хорошее – оттенил, и Владислав из окна комнаты в общежитии мог часами смотреть на волнистый пейзаж с веселыми дымами, румяными, сопливыми детьми на санках, собаками, активно участвующими в уличной жизни, неожиданно темной водой большой реки и темно зеленым, новеньким сосновым бором на ее левом берегу. На всё это смотришь сверху вниз, как с самолета.

Футбольная команда состоит из двадцати ребят от 18 до 40 лет. Двоих, с запахом, Голомазов отчислил тут же, в спортзале. Остальные побегали в тридцатиметровом зале сорок минут с мячиком и некоторые покрылись нехорошей бледностью. После проверки давления отчислил еще двоих – сорокалетнего главного механика фабрики и тридцатипятилетнего вратаря, грузчика Юру Фролова. Главный механик обиделся, ушел, не попрощавшись, а Юра мягко, по-девичьи улыбнулся и сказал:

– Это я, Владислав Юрьевич, недавно был простымши. Можно, я здесь посижу?

4

Бывшая жена написала письмо. Обещала приехать. Написал, чтобы не приезжала, потому что до сих пор «живу на вокзале, в комнате милиции. В городе недавно был пожар и все население скучилось в немногих уцелевших домах».

Тут же получил ответ. Пишет, что – ничего, можно и в комнате милиции, что трудностей не боится, а даже ищет их, и в окружающей нас косности всякий поступок, даже глупый, вызывает уважение.

Дал телеграмму, что выехал на семинар в Иркутск, о приезде сообщу дополнительно.

На следующую ночь бывшая жена постучала в половине третьего и когда Голомазов, щурясь от яркого света в коридоре, открыл дверь, она спросила шепотом:

– У тебя никого нет?

И вошла. Голомазов молча вынес ее чемодан, затем вынес ее вместе со стулом и закрыл изнутри дверь на ключ.

5

В городке шесть средних школ. Детей рождается так мало, что они сами рано сознают исключительность своего появления на свет и потому не дерутся, не носятся по коридорам, не прыгают в снег со второго этажа, не корчат рожи, не визжат. За последние двадцать лет в городе не было ни одного случая, чтобы педагог сошел с ума.

Голомазов вначале ходил на уроки физкультуры. Затем начал посещать перемены. И только через месяц ему посчастливилось: он шел по коридору железнодорожной школы номер 22 и заметил, как между чинно прогуливающимися учащимися вдаль несутся два пятиклассника, один за другим, с пронзительными воплями, по-слаломному чисто проходя дистанцию.

Голомазов ринулся следом, но обнаружил их уже после того, как они, выкурив в туалете по сигаретке «Прима», карабкались по водосточной трубе на крышу.

Голомазов временно помирился со своей бывшей женой, которая устроилась преподавать литературу в медицинском училище, и она начала печь «наполеоны», которыми он и удерживал в течение недели около себя пятиклассников, постепенно приручая их рассказами о футбольной доблести и славе.

Их фамилии были Тарасов и Баран.

6

Грузчик Юра Фролов был единственным, кто любил городок беззаветно, слепо, навсегда. Он демонстрировал его Голомазову с высоты уютного кладбища, откуда была видна гигантская излучина большой реки, огибающая городок. Он водил Владислава по горбатому снегу и, топая ногами, рассказывал об остатках крепостной стены XIII века. Он просил разрешения у хозяев на Почтамтской улице, 28, и, стоя в огороде по колено в снегу, восхвалял конек на островерхой крыше и резные наличники. Наконец, даже небо над городком, по его словам, было таким образом втянуто в игру рельефа на земной поверхности (он чертил грубую карту, где Уральские горы как бы укачивали в зыбке Валдайскую возвышенность), что создавались исключительные условия для различного рода ремесел и искусств. Здесь Юра требовательно, жестко посмотрел на Голомазова…