Алеша Кравченко - Листая Путь. Сборник малой прозы Страница 6

Ловить мы начали сосредоточенно и важно, хотя клев был ленивый.

Красное – к завтрашнему ветру – солнце опускалось где-то за бесчисленными полями и лесами, окрашивая воду в бурый цвет, а воздух делая как будто осязаемым. Кое-где поднимался пар, и всплескивались мелкие рыбешки…

За всей этой прелестью я наблюдал гораздо более, нежели за поплавками, но выудить нескольких окуньков и одного неплохого карпика мне все же удалось. Иришка несказанно радовалась каждой удаче и очень огорчалась, когда рыбка срывалась, сетовала и долго не могла успокоиться…

***

В деревнях ложатся рано, поэтому на ногах мы застали только бабушку. «Ну что, рыболовы, чегось поймали? – спросила она без особой надежды, – Ладно, будет вам уха поутру. А сейчас пейте молоко, да быстро по постелям».

Я попросил ее пораньше меня разбудить, чтобы снова пойти порыбалить.

Комнату мне отвели проходную, но обижаться было не на что. Растянувшись на старинной тяжеленной перине, я засыпал. Казалось, долго, все вспоминая чудесный закат. На самом же деле уснул я едва ли не сразу – крепко, легко, сладко.

Будить меня непросто, особенно рано. Я сержусь и ворчу. А потом, после долгих «вылеживаний», как это называла мама, и мук, поднимаюсь с больной на весь день головой. Это доставляет массу неудобств как мне самому, так и близким, вынужденным меня будить. Но изменить что-либо я не в силах. И виной всему – мой «неправильный и жуткий» совиный режим…

***

Разбудила меня Иришка, причем, совершенно иначе, чем это делали другие: тихо, терпеливо, ласково гладила малюсенькой ручонкой по лицу и волосам. Встал я почти мгновенно – здоровым и бодрым. И впервые в жизни с такой обостренной горечью подумал: как жаль, что у меня нет дочки…

На сборы у нас ушло минут десять, за которые стало окончательно светло. Неподалеку кричал петух, и вовсю распевали лягушки. Было еще прохладно и сыро от росы, поэтому я велел Иришке накинуть что-нибудь на простенькое тоненькое платьице. Она послушалась, заскочила в дом и вернулась с бабушкиным платком на плечах. Ни дать, ни взять – барышня! А было-то ей лет девять-десять…

Тогда, в ту минуту первого восхищения, я еще не знал, что эта девочка будет поражать меня беспрестанно…

Над рекой было гораздо прохладнее, чем я ожидал. Иришка озябла сидеть на холодных досках мостков, вскочила, немного потопталась, но согреться так и не смогла. Тогда, взобравшись на мои колючие колени, она прижалась ко мне маленьким теплым тельцем…

Освоилась, повеселела… Поминутно поглядывая то на меня, то на поплавки, она без умолку щебетала, и на многие ее вопросы ответов я не находил.

Мне было необъяснимо радостно и… больно… До безумия хотелось поцеловать эту тонкую бледную шейку, эти голубые близкие глаза и полуоткрытый капризный ротик…

Безумие… Конечно, безумие…

***

Дописываю я эти странички путевых заметок спустя несколько лет. Бежали дни и недели, мелькали города и лица, менялся мир, лишь я остался прежним. И ни одно из дорогих воспоминаний меня не покинуло…

Иришку я вспоминал очень часто. Особенно, когда бывало тяжело и грустно, когда женщины предавали, становились злыми и жестокими.

Я так и не разгадал до конца, с какими чувствами тогда эта маленькая девочка каждый вечер укладывала и каждое утро будила меня толи как нежная мать, толи как младшая сестренка, толи как любящая женщина… Видимо, все вместе…

До встречи с нею я не верил, что девочки могут серьезно и сильно влюбляться. И это при том, что сам впервые надолго и крепко полюбил лет в семь. Не понимал я и взрослых солидных людей, влюблявшихся в девочек до неистовства, до сумасшествия… Благодаря ей, понял и поверил…

Знала ли, понимала ли она, что со мною делает? Возможно…

Где бы я ни был, что бы ни делал, она неотступно была со мною.

Стоило мне за столом оторвать взгляд от тарелки, я встречался с ее нежными глазами, проникающими во все мои тайны, – нас, как назло, все время сажали друг против друга…

Она ловила каждое мое слово, каждый мой вопрос, угадывала малейшие мои желания и перемены настроения. Куда мне от нее деваться, я не знал.

Едва я укладывался днем поваляться, она присаживалась рядом на кровать, внимательно смотрела на меня, улыбалась и спрашивала о каких-то пустяках. Я дрожал, моля небеса, чтобы она не заметила и не поняла эту дрожь – у некоторых женщин встречается потрясающая интуиция… Но однажды она села слишком близко…

«Ты замерз?! Я сейчас принесу одеяло…» – принесла и укрыла… в тридцатиградусную жару…

Дрожал я не от страсти – настолько низко, чтоб возжелать этого ребенка, еще не пал! Дрожал от переполняющей дикой нежности к этому маленькому, ставшему вдруг настолько родным существу; нежности, которую я никоим образом не имел права выразить…

Порою, глядя на нее, я видел перед собою красивую, восхитительную, страстную женщину, какой она должна была стать впоследствии, немного кокетливую и капризную, но оттого еще более обольстительную.

Она и тогда уже в совершенстве владела всеми приемами тонкого женского мастерства. Она принадлежала к редчайшей породе женщин, каким с рождения дается Великая Женственность, не оставляющая мужчинам шанса уберечь свое сердце, научиться которой практически невозможно.

***

Боясь подпускать ее слишком близко, я отменил наши рыбалки под предлогом плохого клева. Но удалить ее мне удавалось лишь на несколько минут, услав куда-нибудь подальше за какой-либо мелочью. И она, как будто понимая, бегала ровно столько, чтобы я успел покурить втайне от всех: стариков, знавших о моей болезни, лишний раз волновать не хотелось.

С родителями Иришка практически не общалась, но беспокойства они не выражали. Наоборот, радовались ее внезапному послушанию буквально во всем, не замечая, что слушается она только меня…

***

Я не выдержал тогда этой пытки. Не вынес испытания, предложенного Иришкой, – я почти не отвечал за себя…

Уехал я утром четвертого дня, сославшись на обострение болезни, чем удивил и стариков, и тетку. Иришка, я случайно заметил, вытерла слезинку быстрым движением руки. Прощание не затянулось. Пригласили заезжать еще и пожелали мне доброй дороги. Иришка побежала провожать, отмахнувшись от запрета матери…

Никогда уже я не увижу ее, теперь повзрослевшую… А та, тогдашняя, осталась со мной…

***

Недавно, устав от одиночества, я собирался жениться. Уже пошел было делать предложение, но вдруг явилось мне Иришкино лицо, и голосок ее мне тихо прошептал: «Не то, не надо!»…

Я тут же раздумал и оказался прав…

Вот когда Иришка скажет мне, – «Эта женщина та! Прощай, милый!» – я поступлю так, как подскажет мне мой ангел…

Садовый «концерт»

Кто увидел Россию такую,

Все поймет…

Игоря Кнутова даже в огромной толпе праздничного шествия разглядеть всегда можно было в самом буквальном смысле слова «за версту»: очень высокий и очень худой, с изможденным, как у монаха-схимника, но очень умным лицом, он не мог быть незаметным, даже если пытался так выглядеть из-за скромности и скрытности натуры.

И еще мне подумалось, что тот его прародитель, который носил прозвище «Кнут» и стал родоначальником фамилии, наверняка, был очень похож на своего потомка – моего современника…

Разговаривал Игорь тягуче-медлительно, если речь шла о каких-то житейских мелочах, несколько оживляясь при разговоре о духовном. И полностью замыкался, заслышав вопросы о семейных делах или о чем-либо не менее интимном.

Я неоднократно видел его возле уютного, но не слишком вместительного местного храма во время различных «больших» праздников (сам автор этих строк и их-то посещал нечасто, а в будние дни к службе практически не ходил). В приходе Игоря хорошо знали, но мне познакомиться с ним как-то долго не представлялось случая, хотя человек этот меня необъяснимо интриговал.

***

Все решил, как это очень нередко бывает, случай. На один из весенних Престольных Праздников я явился с заданием от уездной газеты описать Крестный ход и, по возможности, самостоятельно проиллюстрировать свою корреспонденцию.

Для этого у моего наставника по фотографическому мастерству были арендованы его «походные» тренога и аппарат, а начинающий фотокорреспондент в моем лице загодя занял удобную позицию, откуда хорошо были видны и храм, и купола, и простор перед ними. Надеялся я, безусловно, и на то, что непосредственные участники шествия будут запечатлены мною удачно.

Я настолько сосредоточился на выставлении экспозиции и настройке сложной техники, что отчасти утратил способность замечать происходящее вокруг. В этот-то момент и подошел ко мне Игорь Кнутов. Он вежливо поздоровался и представился, я сделал то же в ответ.