Александр Холин - На краю вулкана. Сказки для взрослых, или Неадекватные мысли об адекватных событиях Страница 6

Увидев знакомую дырку в заборе, она обрадовалась: не закрыли! Потом, уже подбежав к вольеру со скалой, с досады чуть не заскулила по-щенячьи.

Серебристого не было! В логово что ли забрался бирюк-заспиха?

Вдруг откуда-то, будто из-под земли:

– Ты всё-таки пришла?

Вака даже присела.

Потом разглядела у самой изгороди небольшую ложбинку, где серебристый устроился, высунув морду меж прутьев, как бы ловя запахи: вдруг донесётся запах леса?

– Да, это я. Вставай, я за тобой.

Серебристый сел и оскалился:

– За мной? Может, ты по дороге у какой-нибудь вороны крылья оборвала, чтобы мне отсюда вылететь?

Волчица отбежала чуть в сторону, примерилась к высоте изгороди. Волк тоже отошёл, посмотрел.

– Нет. Высоко. Мне недопрыгнуть. Да и зубцы там острые, – Серебристый опустил голову.

– Ерунда, допрыгнешь, – уговаривала Вака. – Ещё как допрыгнешь. У тебя будет имя!

– Нет, не получится…

Тут Ваку проняла такая злость, что она сама чуть не выпрыгнула из шкуры. Стоило ли рисковать из-за этого… тьфу ты, и волком-то его назвать стыдно!

– Я вижу, кошачий Кити-Кэт у тебя самая любимая еда? – ехидно осведомилась волчица. – Что ж, ты её достоин. Попрошу ещё свою знакомую Люшу, что б она тебе тёплые штанишки на зиму сшила. Знаешь, как у шавок домашних. А то ещё отморозишься, бедненький.

Вака повернулась было, чтобы уйти, но вдруг сзади раздался даже не рык – рёв. Она оглянулась. Тело серебристого взметнулось прямо с места, словно пружина, и, едва задев остриё ограды, перелетело через неё. Серебристый рухнул рядом, перекувырнулся, оглушённый и остался лежать. А Вака подбежала к нему, обнюхала, заметила на боку глубокую царапину, оставленную остриём ограды, принялась зализывать.

– Ну, вот. Крови уже нет, теперь быстро заживёт, – Вака старалась успокоить Серебристого. – Нам пора. До рассвета надо успеть.

Они рядышком потрусили к дырке в заборе, за которой где-то там, далеко, их ждал лес.

Сказка про Пушкина

Ворота помещичьей усадьбы на Васильевском распахнулись, и мимо склонившихся в почтительном поклоне дворовых в усадьбу въехало ландо с восседающим на козлах лихим возницей, одетым в тёплый суконный армячок красного цвета, который, по мнению хозяйки, гармонически вписывался в цвет деревянной обшивки экипажа.

Сама хозяйка сидела, откинувшись на заднем сиденье, лишь мельком бросив удивлённый взгляд на парадный подъезд дома, до сих пор не распахнувшийся. Ей действительно было странно видеть закрытые двери вместо множества радостных слуг, спускающихся по ступенькам крыльца навстречу прибывшей хозяйке.

– Барыня! – послышался надсадный девичий вопль. – К нам барыня пожаловали!

Девка орала прямо от ворот, тоже заметив, что никому из дворовых дела нет до конского топота и шума.

– Барыня пожаловали! – ещё раз возопила девка.

Тут только парадные двери особняка приоткрылись, пропуская во внешний мир мужика в горошковой чёрной косоворотке, но зато прикрытой добротной габардиновой жилеткой.

– Охти мне, матушка! – заохал мужик, живенько спускаясь с крылечка, набегу стягивая картуз с модно треснутым лаковым козырьком. – Матушка! Не гневайтесь! Мы ни чичас вас ожидали! Ни чичас!

Барынька уже стояла в экипаже, только сойти на землю из-за отсутствия ступенек не могла. Русский мужик, он и есть мужик. Пока бежал к ландо, успел два раза нахлобучить и тут же сорвать картуз. А подскочив к экипажу, бухнулся на колени и подставил хозяйке собственную спину вместо ступеньки. Та глянула на подобострастие, удовлетворённо кивнула, но всё-таки выхватила у возницы плеть и хлестанула с оттяжкой по распростёртому под экипажем дворовому, чтобы не опаздывал вдругорядь, да чтобы остальным неповадно было.

Скорчившийся у ландо мужик дёрнулся под жгучей плетью, но голоса не подал. Это хозяйке пришлось по душе и она, кинув не глядя плеть вознице, чуть подняла обеими руками подол дорожного платья и ступила башмачком на спину дворового. Тот не пошевелился, даже не вздрогнул, и барынька спокойно сошла на усадебный двор, усыпанный мелким гравием.

Сцену сошествия барыни в народ наблюдали дворовые, высыпавшие всё же на крылечко. Один из них в парадном сюртуке спустился к хозяйке и, отвесив ей протокольный поклон, произнёс с деланной учтивостью:

– Экономка Валентина Геннадиевна ждёт вас, Людмила Николаевна, как и было приказано. Горничные уже пошли за ней.

– Молодец, Вольдемар, – кивнула хозяйка и протянула ему руку для поцелуя в знак снисходительности. Тот с удовольствием припал к руке барыни и даже осмелился поцеловать каждый пальчик.

– Ну, будет, будет! – Людмила Николаевна отняла руку, но улыбка на её просветлённом лице говорила о многом. – Поди-ка, пригласи Валентину в библиотеку. Да не забудь распорядиться, чтоб подали абсент.

Вольдемар ещё раз отвесил учтивый поклон и заспешил выполнять приказания. Меж тем Людмила Николаевна поднялась на крыльцо мимо склонившейся в поклонах челяди и приказала одной из девушек:

– Дашка, помоги мне сменить платье и привести себя в порядок.

Горничная поспешила за ней, а остальные начали разбредаться по своим делам. Шутка ли: барыня явилась в усадьбу и сразу за дела! Даже по мордам никому не нахлестала, ни зуботычин… вот только Кузьму отлупила. Ну, да что с него взять? И пару раз плёткой – разве это наказанье?

А у Людмилы Николаевны действительно было дело. И какое! После смерти мужа ей самой пришлось заниматься хозяйством, стать конезаводчицей. И всё бы хорошо, только муж у неё, новопредставившийся генерал-аншеф Качановский, занимался в прошлом разведением рысаков. Надо сказать, неплохо занимался, поскольку его рысаки ценились по всему миру и считались непревзойдёнными. Однако непревзойдённой та или иная проблема остаться не может, как бы этого не хотелось.

Людмила Николаевна чётко это понимала и решилась, наконец, взяться за управление хозяйством, переплюнув саму себя, пока то же самое не сделали другие. Благо был у неё знакомый ещё со времён юных лет Игорь Константинович Мешпухов, который одно время даже мечтал стать её мужем. Да не судьба, видать. Впрочем, какая тут судьба? В своё время полковник кирасирского дивизиона Василий Иванович Качановский успел во время посвататься и взять в жёны девушку, подходящую и родом, и красотой. Потом полковник Качановский стал генералом, генерал-аншефом… а потом уже занялся выведением породы рысаков. А Игорь Мешпухов, друг детства Людмилы Николаевны, так и остался в стародавних знакомых.

Даже не женился.

В библиотеке на ломберном столике стоял поднос с абсентом и различными фруктами в маленьких вазонах. Возле окна стояла Валентина Геннадиевна, верная экономка и даже далёкая родственница Людмилы Николаевны. Она нервно курила пахитоску и читала «Ведомости». В этом положении барыня её и застала. Та сделала глубокий реверанс, согнала с глубокого кресла кота и усадила вернувшуюся домой барыню. После нескольких дежурных фраз приветствия, Валентина Геннадиевна решила для начала поделиться задевшей её новостью, вычитанной в «Ведомостях».

– Людмила Николаевна, вы не представляете, что нынче изволил выкинуть Бенкендорф! – начала она издалека.

– Что же, если не секрет? – Людмила Николаевна удобно устроилась в кресле и взяла в руки один из кубков богемского стекла, по которым уже был разлит абсент.

– Вовсе не секрет, – продолжила Валентина Геннадиевна. – Он дал указание выпустить в свет наиболее полное собрание сочинений какого-то Пушкина!

– Чем же он провинился?

– Как?! Людмила Николаевна, вы меня поражаете! – всплеснула руками экономка. – Всем известно, что господин Пушкин и господин Боратынский посмели выпустить совместно книгу, которая ни одобрения, ни внимания государя не получила. Более того, оба претендуют на изобретённую ими форму русского языка!

– Ну и что? – пожала плечами барыня.

– Как что, Людмила Николаевна? – возмутилась экономка. – Этот Александр Сергеевич замахнулся на форму стихосложения, утверждённую самим Державиным! И, между прочим, вы прекрасно знаете, что самым модным поэтом в России является господин Кукольник, пропагандист и ученик школы Державина. Куда же Пушкин с Боратынским лезут? И замахнулись не слишком ли?!

– Может быть, и слишком. Нам-то что до этого?

– Да нет, ничего, – стушевалась Валентина Геннадиевна. – Просто этого Пушкина читать никто и никогда не будет, а господин Бенкендорф хочет это сделать приказным порядком. Нет уж, дудки!

– Ну, будет, будет! – одёрнула её Людмила Николаевна. – У меня тут проблема посерьёзнее.

– Что случилось? Чем могу быть полезна? – навострила уши экономка.

– Можешь. Конечно, можешь, – благосклонно кивнула барыня. – Я с тобой и раньше хотела посоветоваться, да суета одолела. Ты, надеюсь, помнишь Игоря Константиновича?

– Мешпухина? А то как же! Так он был в вас влюблён, так влюблён! Может быть, поэтому и не женился.