Иван Зорин - Зачем жить, если завтра умирать (сборник) Страница 60

– Влияние отца, конечно, необходимо, – начинает она издалека. – Но ты совсем не оставляешь мне места.

Обушинский пожимает плечами.

– И что это значит? Уходишь от ответа?

– А кто тебе мешает? Займись ею сама.

– Твоё воспитание! Мать для неё не авторитет.

– Это внушают твои гости?

Обушинский хмыкает, пытаясь скрыться за сарказм.

Но посеявший ветер пожнёт бурю.

– Да причём здесь они! По-твоему я что, попрыгунья? – Устина уверена, что не увидит кивка. – Девочки тянутся к отцу, про комплекс Электры слышал?

– Как ты можешь такое! Ты ещё про нимфеток расскажи.

Мгновенье Устина смотрит удивлённо, потом переводит взгляд за Обушинского, точно увидев там кого-то ещё:

– А почему нет?

(Очередная история Устины.)

Представь, что тебе пятьдесят, а это уже не за горами, жена у тебя такая же стерва, как я, и ты всю жизнь провёл у неё под каблуком.

Обушинский пытается вяло протестовать.

– В браке ты состоишь давно, и секс с женой, которая с годами превратилась в родственницу, стал казаться тебе инцестом. Впрочем, ты уже не смотришь на неё, как на женщину, и мысль заняться с ней любовью даже не приходит тебе в голову.

Обушинский кривится.

– Ну что ты, дорогой, никаких параллелей быть не может, просто все пары одинаковые.

Устина говорит в кавычках, но Обушинский чувствует её «ты», как прилипшую к телу майку.

– Представь, что тебе всё давно осточертело, ты готов целыми днями бродить по улицам, лишь бы не идти домой, готов разглядывать прохожих, кормить на бульваре голубей или разговаривать с пьяными. Одиночество сводит с ума, от долгого молчания слова распирают, как река, попавшая в запруду, но от тебя уже все шарахаются – несносный, занудливый старик. И вот однажды ты встречаешь её – стрижка под мальчика, руки в брюки, сиреневый берет с помпоном. Ты не замечаешь, как идёшь за ней, угощаешь мороженым, приглашаешь в кино. Фильм детский, комедия, тебе скучно, но она смеётся, и ты весь сеанс разглядываешь в темноте её лицо.

Ей пятнадцать, правда, через месяц день рождение, она приехала на каникулы к тёте, и уже вечером – ах, какая жалость! – должна отбыть в свой город. Вы гуляете по бульвару, потом ты провожаешь её до дома, ждёшь, пока снова выйдет, и, взяв её чемодан, отвозишь на вокзал, где садишься в её поезд. Ты не знаешь, зачем это нужно, но делаешь всё почти механически. Можно ли тебя осуждать? Нет, ведь одиночество к лицу только Богу, который единственный способен нести его венец. В купе ты объясняешь её соседям, что она твоя дальняя родственница, внучатая племянница, которую тебе в последнюю минуту поручили сопровождать, а билетов в их вагон уже не было, и пришлось купить в соседний, ты убедительно красноречив, твои глаза не вызывают подозрений, и добиваешься своего – с тобой меняются местами – и вы остаётесь одни. Её это нисколько не смущает, во всяком случае меньше, чем тебя, вы всю дорогу болтаете, как старые знакомые, говоришь, конечно, ты, но она вовремя кивает, поддерживая иллюзию беседу, она – сама! – садится к тебе на колени, щекочет ухо горячим дыханием. Поезд движется скачками, вагон трясётся, тебе приходится обнять её за талию, замыкая в кольцо, ты ещё хватаешься за свой пиджак, погружая ладонь в боковой карман, а, когда решаешь отдохнуть, возраст есть возраст, она приходит на твою полку, ложится рядом, пока всё целомудренно, но ты понимаешь, что ей не в диковинку спать с мужчиной. Тебя это одновременно и радует, и пугает – ты вдруг осознаёшь, как далеко всё может зайти, – к тому же тебе неприятно, что она не так чиста, как казалась. И всё равно кидаешься в омут с головой. Ты развратник? Аморален до мозга костей? О, нет! Просто у тебя нет выбора, тебе некуда идти. Прямо со станции вместо её дома вы едете на съёмную квартиру, и едва закрывается дверь, как она виснет у тебя на шее, и вы задыхаетесь в поцелуе.

Обушинский слушает, подперев щеку ладонью.

– За окном льёт дождь, хрипло орут мартовские коты, и она, скрестив ноги у тебя за спиной, мурлычет в унисон с ними. Вы живёте уже три месяца, ей по-прежнему пятнадцать, она тебя обманула, она вообще неисправимая лгунья, но тебе на всё плевать. Плевать, что она бросила школу, что целыми днями валяется на диване с плеером в ушах или, щёлкая пультом, ищет любовные сериалы, что приходила её мать, на вид твоя ровесница, а на самом деле моложе, что они долго шипели за дверью, а потом перешли на крик, пока ты отсиживался на кухне, что тебя разыскивает жена, оставившая на телефоне десятки безответных сообщений. Ты эгоист? Нет, просто ты уже видишь другой берег, холодный и пустынный, до которого рукой подать, и оттого, как в спасательный круг, вцепился в малолетку. Дети беспечны, они живут, игнорируя время, и ты надеешься, что в её присутствии также сможешь о нём забыть. Забыть окончательно и бесповоротно до тех пор, пока оно в последнее мгновенье не напомнит о себе сквозным уколом в голову или сердце. А разве не в этом счастье?

Скривившись, Обушинский трёт пальцем нос.

– Вы таскаетесь по барам, наравне пьёте, иногда к ней подкатывают юнцы, принимающие тебя за её отца, она хихикает вместе с ними, и тогда ты готов их убить. Время всегда работает против любви, у вас нет будущего, но ты гонишь эти мысли, продолжая жить одним днём. По воскресеньям к вам приходят её подружки, надувая пузыри из жевательной резинки, бесцеремонно разглядывают тебя из-под крашеных ресниц. Ты не понимаешь их жаргона, но догадываешься, что приговор неутешительный. Ты натянуто улыбаешься, в компании, где хрустят чипсами, ты явно лишний, и тебе остаётся лишь забиться в угол, отгородившись бокалом вина. Когда ты слышишь, как за столом отпускают непристойные шутки, то чувствуешь себя воспитателем детского сада, тебе кажется, что на твоих глазах растлевают малолетних. И этот малолетний – ты. Над столом висит сизый дым, они много курят, и тебе приходится менять за ними пепельницы. Ты идешь на всё. Но из возраста, как из штанов, не выпрыгнуть, ей с тобой становится всё скучнее. Однажды она выходит за сигаретами и больше не возвращается. Ты раздавлен. Ты не можешь в это поверить. Тебе кажется, что она всё ещё рядом, ты разговариваешь с ней, касаешься её тонкой шеи, ищешь сухими губами её губы, и когда находишь, тебе делается легче, – ты пьёшь в одиночестве уже неделю, обнимая бутылку за горлышко.

Когда ты попадаешь в лечебницу, ей об этом сообщают. У тебя трясётся голова и беспрестанно текут слёзы. Ты ещё надеешься, но она тебя не навещает.

Устина смолкает.

Обушинский снова отмечает про себя, что её истории достойны публикации гораздо больше, чем его собственные, а вслух произносит:

– И какое отношение это всё имеет ко мне?

Устина смеётся:

– Никакого, если ты не мужчина.

Устин Полыхаев недоволен собой: из Устины получается плохая жена и никудышная мать. Устина – кукушка, подбросившая дочь? Бездушная мегера? Это бы ещё куда не шло. Но навозный жук, копающийся в чужой душе? Грудин в юбке? Нет, это уж слишком!

И Устин решает в следующий раз всё переиграть.

Может быть так:

Обушинский находится на содержании у Устины. Со всеми потрохами. Нет, она, конечно, не против, какая разница, у кого какой вклад в семейный бюджет, она достаточно тактична, чтобы напоминать о его денежной зависимости, и тратить он может по своему усмотрению, естественно, в разумных пределах. Отчёта Устина не требует, к тому же она не скряга, ей приятно делать мужу подарки, те, что он мог бы купить и сам, но зачем же лишать её удовольствия, мешая раскошелиться. В сущности, о такой жизни можно лишь мечтать, и сослуживцы, наверняка, втайне завидуют Обушинскому. Ну и что с того, если иногда Устина допустит на этот счёт не совсем удачную шутку, или у неё проскользнёт намёк, который покажется Обушинскому чуть грубоватым? Игра стоит свеч, в конце концов, чего только не бывает между мужем и женой. К счастью, Устина напрочь лишена самодурства, ей не доставляет удовольствия демонстрировать свою власть, она озабочена тем, чтобы, не дай бог, ни унизить мужа. Она весьма деликатна, эта Устина. Чтобы прояснить для себя их отношения, Обушинскому достаточно расчертить лист на две половины, занеся в левую то, что у него есть: он находится у Устины на полном пансионе, она с ним спит. Это совсем, совсем немало! На доле правой выпадает то немногое, чего у него нет: всё остальное. Но Обушинский не берёт в руки карандаш, он подводит баланс в уме, в каждом конкретном случае его дебет превалирует над кредитом, а мысленная бухгалтерия это не то…

Жаль Обушинского.

Он всё время возится с дочерью.

Вот как он учит Меланию писать школьные сочинения.

Ранний вечер, только что прошёл дождь, они сидят за столом у запотевшего окна.

– Слова в отличие от чисел допускают с собой вольное обращение, одно и то же событие можно описать множеством способов.

Обушинский отворачивается к окну.

– Например:

«По стеклу ползёт капля». Или «Я смотрю на каплю, ползущую по стеклу». Или «Я смотрю, как ползущая капля чертит на стекле кривую, сливаясь с другими в ручей».