Владимир Шаров - Возвращение в Египет Страница 63

Дядя Юрий – Коле

Как и в Исходе, спастись можно, лишь оставив между Египтом и собой море.

Дядя Ференц – Коле

Я тоже думаю, что попытка спастись от греха, никуда не уходя, обречена. Жизнь не только Ноя, Лота, но и Авраама с Моисеем – ясное тому свидетельство. Грех слишком силен и слишком укоренен в земле, выкорчевать его, хотя бы заглушить – зряшный труд. Единственный выход – уйти, заново расчистить залежь в совсем другой стране.

Дядя Артемий – Коле

Говорят, что еще прежде, чем сделаться Моисеем, Александр II, молясь, просил Господа не ожесточать его сердца.

Коля – дяде Юрию

А не думаете ли вы, дядя, что этот тихий, мирный Исход, сама его возможность и есть главное чудо нашей истории?

Дядя Юрий – Коле

Моисей и фараон, сойдясь в одном лице, смутили народ. Еще больше Израилю не понравилось, что сразу и без какого-либо сопротивления дают уйти с чадами и домочадцами, со всем скотом и скарбом. Главное, без казней и без чудес. Думаю, наша вера в Спасение без них просто не может существовать. В том, что он вышел на свободу так легко, а Египет избежал возмездия, народ заподозрил хитрость, решил, что и на этот раз его обманули, обвели вокруг пальца.

Коля – дяде Артемию

Бегуны раньше других почувствовали, что в том, что фараон возглавил Исход из Египта, в этом «уходе без ухода» есть нечто, не угодное Богу, и свернули в сторону.

Дядя Юрий – Коле

Увлеченные общим движением, из Египта вместе с Израилем вышли и тысячи египтян. Уже перейдя Красное море, в пустыне, они сказали Александру II, что уверовали и теперь хотят стать частью избранного народа. Александр II принял их и у ворот стана объявил, что они тоже семя Иакова, плоть от плоти народа Божьего. Та его часть, что потерялась еще при Иосифе, будто блудные дети, век за веком плутала в потемках.

Коля – дяде Евгению

Думаю, возможность перерождения Египта в Святую Землю и наоборот – прямой вывод из перерождения фараона Александра II в нового Моисея. Отец согласился, а кормчий, когда я это сказал, счел мои слова за мошенничество. Но не возразил, сказал лишь, что последний фараон Николай II, встав перед тем же выбором, покинул неправедное царство и бежал, ушел куда глаза глядят. В общем, вопрос, может ли зло переродиться в добро, или от зла надо бежать, иначе с грехом не совладать, еще не разрешен.

Дядя Степан – Коле

Раз меньше трети столбового русского дворянства (египтян) были из великороссов, остальные изгои, пришельцы, исход народа – глупость. С точки зрения Высшей Силы, он был бы просто абсурден.

Дядя Ференц – Коле

Думал о том, что писали тебе Артемий и Юрий, и настроен печально. Считаю, что в любой истории, но в русской особенно, велик контраст между жизнью светской и жизнью в Боге. Хотя между ними нет непроходимой стены, то и то – сообщающиеся сосуды, однако в них обитают два разных, как их ни назови, народа. Конечно, в каждом много нестойких. Бедствия: войны, катастрофы, голод неостановимо гонят людей из привычного существования – оно со всей своей культурой, со всеми правилами и обычаями гибнет на глазах, – и скоро беглецов прибьет к народу, который испокон века живет так, чтобы всегда быть готовым предстать перед Господом. Подхватят, примут к себе те, кто обращен к концу, к последним временам и Страшному Суду.

С другой стороны, периоды долгого, прочного успокоения многих возвращают обратно. В семнадцатом году в стране, разоренной Мировой войной, этот исход из народа в народ обеспечил большевикам победу. Раскол очень глубок. Для тех, кого я зову «народом веры», реальность – маленький суетливый поплавок, пляшущий на поверхности воды, в то время когда любому понятно, что суть – в рыбе, которая вот сейчас подошла к наживке и то ли уже клюнула, заглотнула крючок, то ли пока лишь примеривается.

В привычной нам истории Петр I – сухопутные и морские победы, реформа госаппарата, Ништадтский мирный договор; и в этой череде громких событий брадобритие – мелкий эпизод борьбы с традиционной русской косностью. Другое дело – для «народа веры». В его мире указ Петра – непреложное свидетельство, что человек, созданный по образу и подобию Божьему, решительно отвернулся от Всевышнего, теперь и внешне принял облик сатаны. То же русско-японская война – первая ласточка нашей будущей катастрофы. Для «народа веры» не слишком важно, кто такие японцы, где и как они живут. Он почти ничего не слышал о крейсере «Варяг», о сдаче Порт-Артура, но ясно понимает, что раз православное царство терпит поражение, значит, Господь отвернулся от избранных Своих и антихрист уже вот, на пороге.

Дядя Петр – Коле

Можно, как у Ференца: одни из нас верят, что Страшный Суд уже завтра, другие держат это за дурь и ничего не боятся. Но живем мы рядом.

Дядя Артемий – Коле

Согласен с Ференцем: народ у нас трехчастный. Но ни одни, ни вторые, ни третьи не отгорожены друг от друга навечно. Первые убеждены, что чаша зла давно переполнилась и миром правит антихрист. Со дня на день они ждут прихода Спасителя и молят о конце света как о манне небесной. Вторые повторяют, что пути Господни неисповедимы, так же неисповедимы и Его намеренья, человеку их знать не дано, гадать об этом грех. Оттого они живут, как живется, и о будущем, что ближайшем, что отдаленном, не печалятся. Первые, так сказать, поднялись и то ли вслед за Богом, то ли даже опережая Всевышнего, пошли в Землю Обетованную. Они уже в Синае. Вторые решили пока погодить, остаться в Египте. Конечно, хорошего в Земле рабства немного, но дальняя дорога страшит еще больше. Между двумя флангами центр. Те, кто его составил, вошли в воды Красного моря как-то неуверенно. Теперь и вовсе потерялись, мечутся как оглашенные. Глад, мор, войны прибивают несчастных к Синайскому берегу, наоборот, мир и тишина относят назад, к египетскому. Так туда-сюда и шарахаемся.

Дядя Ференц – Коле

По одну руку – кочевники, номады, странники, туда же офени и революционеры, в общем, перекати-поле, по другую – те, кто прикреплен, приписан к земле, они приспособились и приноровились к почве, вросли в нее, пронизали своими корнями.

Дядя Юрий – Коле

Главное, и те, и те, взыскуя правды, в одном дворе без лишних сантиментов строят, возводят мир своей правоты. Немудрено, что всем нелегко.

Дядя Ференц – Коле

В основании каждого народа общая, никем и ничем не отменяемая правда. Она – его санкция на жизнь. Бывает, что народ заставят признать, что ложь в нем самом (без внешней силы подобное невозможно), однако надолго никто с этим не смирится. Согласиться с собственной неправотой – подписать себе приговор.

Дядя Ференц – Коле

Для народного организма неправота – инфильтрат, инфекция. Защищаясь, он обволакивает заразу гноем, затем выталкивает наружу. О тех, кто был связан с этой неправдой, даже памяти не остается.

Дядя Юрий – Коле

Кому-то важно, что твой народ – собрание людей, свидетельствующих о некой правде, а я боюсь, что, единожды усомнившись, мы разойдемся, расстанемся, скоро друг о друге никто и не вспомнит.

Коля – дяде Петру

Две недели у нас на корабле живет странник Сергей, человек немолодой, по отзыву кормчего, много чего повидавший. Мне с ним трудно. По утрам он, будто мой Чичиков, с умилением, восторгом рассказывает, как ночью гонял бесов, как бил их и мучил. Разговаривая с ним, я думаю над каждым словом, боюсь его оскорбить. Но главное, избегаю любых споров о Божественном. Если же он вынуждает, говорю намеренно мягко, обтекаемо, чтобы всегда можно было сказать, что он неправильно меня понял. Помогает это мало. Мои слова Сергей всё равно толкует грубо, провокационно.

Его собственная позиция понятна. Как и многие до него, Сергей убежден, что, чтобы добро, благодать не затерялись по городам и весям, чтобы они не разбавлялись и не редели, не теряли вкуса, цвета, запаха, – нужна колючая проволока. Делают же ее исключительно из греха, из наших соблазнов и искушений, то есть всего того, что исходит от врага рода человеческого. Как и дядя Ференц, он повторяет, что, даже если зло попадает в самое наше нутро, бояться этого не следует. Пока мы крепки, пока Бог с нами, добро облепит его, будто гноем, и не даст заразе распространиться. Потом нарыв созреет, вскроется и зло будет выдавлено обратно в мир греха и неправды.

В сущности, это самое настоящее манихейство; ни добро не может существовать без зла, ни зло без добра. Но разговоры о бесах, о том, кто, как и от кого нас хранит, лишь прелюдия; покончив с ними, Сергей переходит к теме, которая давно занимает и маму. Как и Сергей, она много думала о необходимости Иуды для Христа, о невозможности, неосуществимости без него Голгофы. Еще когда я был ребенком, объясняла мне про неполноту страдания и сомнительность искупления. Теперь вместо нее он шаг за шагом во всё это меня заталкивает, и я дни считаю, когда Сергей наконец уйдет.