Александр Староверов - Баблия. Книга о бабле и Боге Страница 69

«Господи! – взмолился Алик. – Куда ведешь ты меня? Что показать хочешь? Я тупой, я не понимаю. Устал я. Покоя дай мне, оставь меня в покое, хоть на месяц. Не соображаю я ничего. Ну зачем я тебе сдался? Посмотри, сколько людей вокруг. Им помоги или накажи. Но меня зачем мучаешь? Убей, если хочешь. Только отстань. Я на все согласен. Лишь бы покой. Недостоин я твоих усилий. Другими займись. Дай дожить спокойно. Пожалуйста!»

Защипало в носу, жалко ему себя стало до судорог, до спазмов мышечных.

…Сорок лет. Семья разрушилась, с работы выгнали. Деньги то ли есть, то ли нет. Непонятно. Профессия то ли есть, то ли нет. Непонятно. Любовь и та под сомнением. То ли существует, то ли… Пользы он никому не приносит. Делом настоящим не занимается. Смысла в жизни и крупинки не нашел. В тюрьму могут посадить. Убить могут. А еще он с ума сходит. Или не сходит. Опять непонятно. Помочь он никому не в силах, а навредить легко. И не просто людям, а самым близким. Семье, детям, Ае, миру своему. Неутешительный итог получается. Выходит по всему, что лучше бы его и не было на свете. Для всех было бы лучше… а он есть, к сожалению. Он есть, а выхода нет».

«Ну что мне утопиться? – подумал Алик. – Вот разбежаться и прыгнуть в любимый с детства водоем. Так не получится. Глубина здесь маленькая. Сам в детстве проверял. И это у меня не получится…»

Зазвонил телефон в кармане. Кому-то он еще нужен был в этом мире. Конкретно, старому другану Семе нужен был.

– Это ты или не ты? – серьезно и даже с пафосом спросил Семка.

– Сам не знаю. Ты не представляешь, как в кассу вопрос. Важнее всего он для меня сейчас.

– Ты. Узнаю законченного пессимиста, самоеда и гробокопателя души своей огромной. А я уж испугался. Еду мимо Патриарших, смотрю – башка знакомая торчит из-за скамейки. Алик, думаю. Но что делает в будний день всемирно известный жулик в столь культовом месте. Воланда ждешь? С нечистой силой бизнес замутить собираешься?

– Это идея. Нечистая сила forever, а то чистые силы помогать мне не торопятся в последнее время.

– Так. Что-то ты мне не нравишься сегодня. Встал, развернулся и в машину. Я как раз отобедать собираюсь здесь недалеко. С нашим общим корешем Федькой Вагановым, между прочим. На тему размещения бондов моей конторы. Но это не важно. Чище нас с Федькой в этом Содом-сити тебе все равно не найти. Короче, встал, кругом, марш.

«А почему бы и нет? – подумал Алик. – Судьба это. Точнее, и это судьба».

Обедали в знаменитом итальянском ресторане на пересечении Никитской с бульварами. Друзья быстро и нисколько не стесняясь Алика попилили комиссию за размещение облигаций Семиной конторы. Сумма получилась столь внушительная, что можно было купить пафосный ресторан с потрохами. Настроение у обоих резко подскочило. На контрасте с их сияющими рожами Алик выглядел особенно убого. Они вопросительно посмотрели на него, потом друг на друга. Удивились как бы, что в их прекрасном, почти идеальном мире еще могут у кого-то быть проблемы.

– Что случилось? – поинтересовался Сема. – Опять девка дала не так, как мечталось в снах романтических? Или голоса нашептали страшное? Или съел что-то не то?

– С работы я ушел, а точнее уехал, а еще точнее – выгнали меня.

Федя поперхнулся сибасом. Сема отодвинулся от Алика, высморкался в салфетку, подумал немного и придвинул стул обратно. Рубанул решительно:

– Рассказывай.

Алик рассказал им все. О своей потусторонней жизни умолчал только. А так все выложил. И о банкире, и о шефе, и о жене, которая из дома его выгнала.

– Да, не повезло, – интеллигентно посочувствовал Федя. – Непруха прям какая-то.

– Непруха-то непруха, но не в непрухе дело, – догадался проницательный Семен. – Не узнаю я тебя, Алик. Что значит жена послала? Послала, а ты пошел? Что значит банкир денег не отдает? Не отдает, а ты утерся? Давай, колись, где собака порылась.

Не хотелось Алику отвечать, а пришлось.

– Во мне она порылась, в мозгах моих, в душе или чего там у меня осталось. Только не думайте, что я с ума сошел. А впрочем, думайте, что хотите. Но не сходят так с ума, по-моему. Сложно слишком с катушек так съезжать. Дело в том… – он запнулся на секунду, а потом договорил: – Дело в том, что я бог.

У Феди очередной кусок сибаса изо рта выпал. Сема опять отодвинул стул. Мало чего могло испугать тертых жизнью мужиков. Появление Алика испугало. Товарищ их хороший, с которым виски выжрато несчетное количество, девок снят батальон, жизнь обсуждена в мельчайших подробностях, человек их круга и возраста вдруг поломал башку свою неглупую на тысячи осколков. Вычеркнул себя из жизни. Сам вычеркнул. Сема, как парень с закаленной бандитским прошлым нервной системой, оклемался первым.

– Хорошо еще не Наполеон, – сказал, закуривая.

– Да вы не поняли! – попытался разъяснить Алик. – Не здесь я бог, а там.

– Там – это другое дело, – издевательски успокоился Сема. – А то меня инфаркт чуть не хватил. Там – оно, конечно, не здесь. Нормально, там.

Тошно Алику стало. Не объяснить друзьям ситуацию запутанную. И никому не объяснить. Слишком бредово все выглядело со стороны. И слов никаких не хватит. И сил…

– Подожди, Сем, – массируя пальцами виски, сказал Федя. – Подожди глумиться. Это же Алик все-таки, друг наш. Не верю я, что он шизофреник. Не хочу верить. А ты, друг, спокойно, я тебя умоляю, спокойно только, объясни, в чем дело.

Алик выпил залпом стакан минералки. Несколько раз вздохнул глубоко и начал говорить…

Говорил минут двадцать без остановки. Друзья по первости слушали настороженно. А потом увлеклись, оттаяли. Улыбались иногда. Сема даже не удержался и заржал пару раз на весь ресторан. В других местах замирали они. Дышали шумно. А когда об Ае рассказывал, об оранжерее волшебной и любви больной, он заметил в глазах у Федьки навернувшуюся скупую слезу. Семка и то подозрительно шмыгнул носом.

– …Вот и все, что я хотел вам сказать. Допускаю, конечно, что бред это. Игры разума моего, жизнью задроченного. Честно допускаю. Сам об этом думал неоднократно. А потом перестал думать. Не легче от этого совершенно. Игры или правда, нет никакой разницы. По-настоящему все для меня. Так по-настоящему, как никогда и ничто. Живу, мучаюсь, сделать ничего не могу. Проблемы не решаются и не решатся. В пропасть качусь я, ребята, в слив. Может, и сам себя я сливаю. Сегодня вот с работы выгнали. Что будет завтра, не знаю. Такие дела…

Сема с Федей молчали. С одной стороны, бежать им хотелось от долбанутого шизика. Бежать без оглядки, вычеркнуть его из своей жизни, чтобы не подцепить болезнь, не дай бог, дурную, неизлечимую. А с другой… Полный разрыв шаблона у них случился. Как будто остановил их гаишник мордатый за две сплошные и вместо «предъявите документы» проповедь начал читать о божественном свете, да еще в стихах и тенором ангельским. Жутко, но притягательно. Первым опять Сема очухался.

– Хреновые дела, – сказал. – Совсем плохие.

– А может, тебе книгу написать? – предложил Федя. – Я серьезно, сюжет обалденный, Голливуд отдыхает.

Некий Ваня Иванов

Вдруг остался без штанов.

Срать, что стырили штаны,

Лишь бы не было войны.

На каждом шагу такое встречается. Не снимают об этом фильмов. И книг не пишут.

– Вот теперь молодец, узнаю прежнего Алика, – обрадовался Сема. – Не все еще потеряно. Ты же циник, аферюга прожженный. Какой бог, какая, на хрен, любовь? Выбрось ты эту ерунду из головы. Банкира на вилы и потрясти хорошенько. Можно из него вытрясти, жопой чую, можно. Хочешь, людей тебе дам из органов. Доляну, конечно, придется им откатить серьезную. Но тут не до жадности, раз вкривь все пошло.

– Не могу.

– Чего не можешь? На вилы банкира поднять? Так люди сами все сделают.

– Из головы выбросить не могу. Пробовал. Не могу.

Сема мотнул башкой, хлопнул ладонью об стол, повернулся к Феде и раздраженно сказал:

– Твою мать, он реально свихнулся. Ну что тут сделаешь?

– Правда, Алик, ты от нас чего хочешь? – поддержал его Федя. – Мы не психиатары, мозги не лечим. Что ты хочешь-то?

– Ничего не хочу. Я сидел на Патриарших. О жизни думал. Сема мимо проезжал. Давай, говорит, вместе пообедаем. Я говорю, давай. Дальше ты помнишь. Вы спросили, что случилось. Я рассказал. Вы разозлились. Ну, извините. Без обид, ребята. Я уйти могу. Я же правила знаю. Каждый со своим дерьмом сам разбирается. Бухаем только вместе. Надо же как-то время проводить в приятной компании по возможности. Без обид. Это не вы такие и не я такой. Это правила такие. Мир такой. Куда нам против мира переть? Я ничем от вас не отличаюсь, а вы от меня. Без обид. Поэтому пойду я лучше. Извините, что пищеварение вам испоганил. Не буду больше.

Когда вставать со стула начал, жалел уже об излишне пафосных словах.

«Идиот, – думал. – Кому это интересно? Как ребенок себя веду обиженный. Обиженный… Так опущенных в зоне называют. В нашей зоне Московской, Садовым кольцом огороженной…»