Мария Метлицкая - Верный муж (сборник) Страница 7

Она, наивная, думала, что ей достался просто сдержанный, немногословный, неспособный на комплименты человек. Просто сухарь. Ан нет! Вон как ее муж распыляется по поводу красоты и талантов мадам Минц! Просто трели соловьиные! И на советы не скупится, нет!

Да все правильно! Все она понимала – что не горит он пылкой страстью, не кипит его сердце, не вспыхивает его глаз. Даже тогда, в молодости, в самом начале их жизни, когда она была еще молода. И их супружеская, тайная жизнь была пресна, как просфора. И книги она о страсти читала, и подружек слышала.

Или не так? Он ведь ей не врал о сумасшедшей любви и неземной страсти. Свои пожелания и требования оговорил на берегу. Был честен, значит. В быту строг, но не придирчив. Денег на нее не жалел. Дочку любил. Она видела и моря, и заграницу. Шила шубы, покупала французские духи, стриглась у хорошего парикмахера. Продранные колготки не заклеивала лаком для ногтей, а выбрасывала. Продукты покупала на рынке – творог, мясо. Он не оскорблял ее, не напивался. Не контролировал ее встреч с подругами – ради бога.

Значит, она счастливая женщина? Выходит, что так?

Нет. Не так. Потому что ей врали всю жизнь.

Или она сама виновата – не хотела смотреть правде в лицо, сама все выдумала. «Я сама тебя придумала! Стань таким, как я хочу», – пела Эдита Пьеха, самая сказочная певица тех лет.

А как бы она прожила всю свою жизнь, не придумав всего этого?

Она бы просто свихнулась.

Всё, всё! Хватит! На сегодня точно. Или – вообще хватит? Выбросить все это к чертям! Сжечь и убедить себя, что все это ей приснилось? Жизнь прожита. Муж умер. Возможно, мадам Минц тоже. Да это и неважно. Не было ее в Надиной жизни и нет сейчас.

К кому претензии? К покойнику? Что ж ты, Гриша, так оплошал? Всю жизнь сплошная конспирация, а про антресоли забыл! Или просто не до антресолей было в последнее время? Или, скорее всего, так – наплевать тебе, Гриша, было на меня! Как всегда, наплевать – и все. Найду, прочту – пошлешь подальше. Как всегда – не твое дело, не лезь, закрой дверь. Не обсуждается – и все. А если найду после тебя – так уж тем более наплевать!

Что я там подумаю, что почувствую, как буду жить с этим дальше…

Надя резко встала, швырнула письмо на пол и пошла на кухню. Взглянула на часы – три дня. Машинально достала из холодильника кастрюлю с супом – пора обедать. Дрожащими руками налила суп в тарелку и порезала хлеб.

Жизнь продолжается. У нее – точно. А что, собственно, случилось?

Она съела две ложки супа, совершенно не почувствовав вкуса, бросила ложку на стол и наконец расплакалась – так горько и так громко, как, казалось, не плакала никогда, даже в далеком детстве. Правильно – сдержанная, спокойная, уравновешенная, терпеливая. За что и ценили. За что, собственно, и «взяли». Вот так.

Да нет, не так. Слез было столько… Целая река. Вся ее сдержанность, спокойствие, уравновешенность и терпение схлынули и унеслись в этом бурном потоке бесконечных слез. И в этом потоке закрутились ее обиды, горечь, боль и его отчужденность, равнодушие, ложь. Его предательство.

– Старая дура! – всхлипывала она, пытаясь унять свою истерику. – Жалкая, старая дура! Все в прошлом. Все. И никогда ты не проживешь другую жизнь. Никогда. Жизнь, где ты будешь любимой и единственной.

Надя открыла холодильник и достала початую бутылку водки. Она налила граненый стакан – почти доверху – и решительно поднесла ко рту. Поморщившись от едкого запаха, она зажмурилась и крупными глотками начала пить. Это было сущим испытанием – алкоголь она почти не выносила, пьянела от тридцати капель сердечной настойки, двух глотков шампанского, конфет с ликером. Муж говорил, что у нее, как у северных народов, отсутствует какой-то фермент, перерабатывающий алкоголь.

Силы духа хватило на полстакана. Она дошла до дивана и улеглась, накрывшись пледом.

Спать, спать. Спать. А дальше – посмотрим, как оно будет.

Проснулась она в восемь вечера – за окном уже было темно. Пошатываясь, пошла на кухню – очень хотелось пить.

«Вот, – сказала себе Надя. – Напилась. В первый раз в жизни. В почтенном, надо сказать, возрасте. Хорошие дела». Она долго пила воду, стоя у окна и вглядываясь в темную улицу. По улице мчались машины, и по тротуару торопливо шли пешеходы. «Домой, – подумала она. – Кончился рабочий день. Все торопятся домой. В уют, тепло, к родным людям. Согреют ужин и усядутся за столом. Будут обсуждать прошедший день, обмениваться впечатлениями, решать семейные проблемы и размышлять про день грядущий. Все, кроме меня. Мне не с кем обсудить прожитый день, пожалуй, самый тяжелый день в жизни. Не для кого греть ужин. Некого жалеть и не на кого раздражаться. Не с кем и незачем. Завтра будет все то же самое. Та же самая бесполезность жизни. Когда жить не для кого и незачем. Потому что одиночество. Вот почему.

Дудки! Не дождетесь! Ничто нас в жизни не сможет вышибить из седла! И тут в голову пришло неожиданное: «Надо взять собаку».

Когда совсем пусто, надо взять кошку или собаку. Лучше собаку – с ней придется гулять, и тогда в жизни появляется забота, а с ней и смысл. Сварить, выгулять, собрать шерсть, расчесать. Собака будет ждать хозяйку у двери и радоваться так, как не радовался никто и никогда.

Решено. Завтра она поедет на Птичий рынок и выберет собаку. Среднего размера – не моську карманную, не игрушку, нет – компаньона, как сейчас говорят. И не очень лохматую. Лучше гладкошерстную, да. С ними поменьше хлопот. И еще обязательно девочку. С девочкой как-то понятней.

Надя поддела тапкой пакет с верблюдом. Подняла с пола прочитанные письма и сунула их туда же. Может, выбросить? Сразу в мусоропровод, и дело с концом? Как ничего и не было. Типа «показалось». Призраки прошлого. А призраки тем и хороши: были – и нет. Одним, что называется, движением руки.

Надежда на минуту задумалась, взяла в руки пакет и открыла входную дверь. Между этажами сверкал начищенной дверцей мусоропровод. Дворничиха – таджичка Майсара очень хотела угодить обитателям столичного подъезда.

Надя сделала шаг вперед и остановилась, потом шагнула назад, в квартиру, захлопнула дверь. Решительно влезла на стремянку и засунула в открытую дверцу антресоли «верблюжий» пакет. Плотно прикрыла дверцу, собрала стремянку, вынесла ее на балкон и только тогда успокоилась.

– С глаз долой, из сердца вон, – сказала она вслух и провела ладонью о ладонь, словно хотела очистить руки.

Потом ей захотелось есть, она сварила две сардельки и открыла баночку зеленого горошка, намазала черный хлеб маслом, включила телевизор и с удовольствием поела.

Вымыв посуду, закрыла кран и произнесла вслух:

– Вот так-то.

Сама не очень понимая, что это означает.

Потом она взяла любимого Чехова и до полуночи читала, пытаясь отогнать всякие мысли прочь.

Через два часа очень устали глаза и захотелось спать. Она широко зевнула, отложила книжку и выключила свет. «Вот прямо сейчас и усну, – уговаривала она себя, – вот прямо сейчас».

Наивности ее не было предела – уснуть не удалось ни прямо сейчас, ни потом.

Итак, что произошло в ее жизни? Что случилось такого, от чего можно свихнуться? А ничего! Не любил ее муж – что за дело? Сколько людей живут в браке без всякой там любви! Миллионы. Разве она не понимала, что жену Григорий Петрович себе подбирал!

А то, что выбрал ее, – так это просто ее удача. С таким же успехом ему могла встретиться другая женщина. Тоже разумная, спокойная, тактичная и готовая принять все его условия. Григорий Петрович не искал жену среди юных красавиц – вполне разумно. Юные красавицы хотят любви, страсти и поклонения. Они хотят, чтобы служили им. Он искал спутницу жизни среди «просроченных» неудачниц, которым все – за счастье. Найти такую несложно – вокруг полным-полно неустроенных теток, готовых на все.

В обмен предлагалось – непьющий и порядочный муж, прекрасная зарплата, квартира в хорошем районе, машина, дача. Неплохой отец – не из тех, кто трясется над своим дитятком, не из тех, кто обмирает от счастья, а разумный, терпеливый, внимательный и нежадный.

И тысячи женщин, имеющих глупых, капризных, придирчивых, неверных, скупых и пьющих мужей, покрутили бы пальцем у виска и сказали бы – дура! Нам бы твою жизнь! Или тебе нашу, всего на неделю! Вот тогда бы поняла, где раки зимуют!

И нечего притворяться и лгать себе – понимала ведь его «разумный подход»! И свой, кстати, тоже. И кого винить? Вини себя! Ждала бы дальше неземной любви! Сидела бы тихонько и ждала! А ведь нет, все просчитала: и что не дождется той, «неземной». И что хорош собою. И что квартира, и зарплата. Так что их брак был взаимной сделкой, устраивающей обоих.

А то, что она мужа полюбила, так и слава богу, значит, везение.

А вот ему не повезло. Так кто несчастный? Правильно, он. Вот его и пожалеем. Ха-ха.

А что лгал… Так это вообще смешно! Лучше, если бы он докладывался? Так, мол, и так. Женился по расчету, тебя не люблю, а бывшую свою, ту, которая Минц, продолжаю «абажать» – уж прости! Несчастная она, понимаешь? Красивая такая, таланты сплошные, вот с душой, правда, не сложилось – ну, так это не ее вина. Пожалеть только можно бедную. Может, вместе и пожалеем? Ты у меня женщина с понятием, добрая и жалостливая. Денег на добрые дела тебе никогда не жалко – как ближнему не помочь? Вот сапогам порадуется австрийским – как у тебя, замшевым. Может, позвонишь своей спекулянтке Зойке? Ты еще говорила что-то про пальто дутое, финское? То, что почти невесомое? Может, а, Надюш?