Маша Трауб - Ласточ...ка Страница 7

– Простите, – сказала Ольга.

Мужик не поворачивался.

– Простите, пожалуйста, вы не могли бы не курить. – Ольга брезгливо дотронулась до руки пьяного.

Тот развернулся и резко саданул Ольгу по лицу.

– Чё лезешь? – заорал мужик. – Борзая очень? Щас успокою.

Ольга закрылась руками, вжалась в грязный угол тамбура и ждала, когда остановится поезд. Как только открылись двери, она вывалилась на платформу. Мужик стоял, держась за поручень, и хохотал.

Ольга села на лавочку. Лицо болело. Она даже не плакала. Просто не могла понять, почему так происходит. Почему она не может даже сесть на нужный поезд? И почему именно она попала под руку пьяному? Почему ей никогда не встречались те добрые люди, которые помогут, подскажут, доведут?.. Все они, как и все хорошее в жизни, выпадали на долю Наташи. Ту всегда довозили бесплатно, если она ловила машину, помогали донести сумку, если она шла из магазина.

Ольга вспомнила, как маленькая Наташа потерялась в большом универсальном магазине. Ольга тогда очень испугалась – мать велела ей смотреть за сестрой. Наташа нашлась возле кассы. Стояла, улыбалась, в каждой руке по конфете, которыми ее угостили продавщицы. Мать кинулась к младшей дочери, прижала ее, обцеловала всю, долго благодарила продавщиц. Ольгу тогда мать наказала. Купила Наташе шоколадку, а Ольге не купила. А когда в вестибюле метро потерялась Ольга – засмотрелась на разменные автоматы, выплевывавшие монетки, – мать отлупила ее при всех. Прямо там, в вестибюле.

Даже Петя и тот достался Наташе. А Ольге что – Иван.

Ольга вернулась домой поздно вечером. До Твери она так и не доехала. Долго ждала электричку, хоть какую-нибудь.

– Где тебя носит? – спросила сердитая мать, когда уставшая, голодная Ольга буквально ввалилась в квартиру. – За картошкой некому сходить. Что у тебя с лицом? Ты себя в зеркале видела?

Ольга пошла за картошкой. Спорить с матерью не было сил. Она шла из овощного, несла пакет, и вдруг ее повело. Ольга опустилась на бордюр. Из пакета на дорогу посыпалась картошка. Она сидела и смотрела, как катятся неровные, с черными глазками клубни.

– Кто убирать-то будет? Машина поедет, все раздавит, а здесь люди ходят, – услышала Ольга. Мимо шла женщина. Женщина посмотрела на Ольгу зло и прошла мимо.

Ольга пришла домой.

– А где картошка? – спросила мать.

– Рассыпала, – ответила Ольга и ушла в комнату.

– Что, всю? – крикнула вдогонку мать.

Ольга не ответила. Она легла на кровать и уснула. Засыпая, успела подумать, что очень хочет есть.

Иван приехал к Ольге сам. Видимо, ему Петя рассказал про Ольгу. Или Наташа.

Он позвонил из автомата около метро.

– Приходи. Около первого вагона. Поговорим, – сказал Иван.

– А почему ты к нам не хочешь прийти? – спросила Ольга.

– Незачем, – ответил Иван и положил трубку.

Они сидели на лавочке. Ольге было неудобно. Хотелось облокотиться – спина болела. Иван ей показался меньше ростом, чем тогда, на свадьбе. И лицо казалось не милым, а каким-то простоватым.

Иван что-то долго и путано говорил Ольге. Она его практически не слышала. Только обрывками между приходом и отходом поездов. Но главное она уловила – он не может на ней жениться, не может с ней жить, потому что у него ничего нет – ни жилья, ни денег, ни желания.

– А как же ребенок? – спросила Ольга.

Иван пожал плечами. Мол, сама решай. Он встал – подходила очередная электричка. Ольга так и сидела на лавочке. Вдруг Иван повернулся, подошел и проорал под грохот подходящего поезда:

– Если родится девочка, назови Виолеттой!

– Как? – обалдела от неожиданности Ольга.

– Виолетта. Как сырок плавленый «Виола», знаешь?

Иван заскочил в поезд и встал спиной к платформе. Ольга опять, как тогда на станции, долго сидела на лавочке. Вспоминала, как выглядит плавленый сырок. Встала и пошла в магазин. Купила коробочку с улыбчивой блондинкой на картинке. Принесла домой и выложила на стол.

– Лучше бы хлеба купила, – сказала мать, зашедшая на кухню. Коробка с плавленым сыром еще долго лежала в холодильнике на верхней полке. Ее никто не открывал. Но у Ольги рука не поднималась выбросить. Выбросила мать, когда мыла холодильник. Ольга еще долго верила, что Иван вернется. Даже когда родилась девочка – верила.

И когда шла регистрировать дочь – верила. Поэтому и записала ее как Виолетту Ивановну.

Женщина, которая записывала данные, застыла и посмотрела на Ольгу.

– Как? – спросила она.

– Как сырок плавленый «Виола», знаете? – объяснила Ольга. И тут же поняла, как дико звучит объяснение. Женщина хмыкнула, но записала. Сделала две ошибки – Виалета.

– Пишется Виолетта, через «о» и с двумя «т», – сказала Ольга.

Тетка ругалась, куда-то бегала, выясняла, исправляла по-школьному – красиво зачеркнув и сверху вписав правильную букву. Внизу приписала: «Исправленному верить».

– А отчество как? – спросила она.

– Ивановна, – ответила Ольга.

Женщина хмыкнула. Ольга тогда подумала, что вся жизнь дочери будет такой – с ухмылками, исправлениями, приписками.

Ольга несколько раз хотела пойти поменять имя. Ей нравились простые русские имена – Екатерина, Мария… «Виолетта» резала музыкальный слух. Ладно бы дочка была с претензией во внешности – яркая, фактурная. Но она не обольщалась на ее счет. Девочка как девочка. Виолетта быстро сократилась до Веты, потому как «Виола» тоже резала слух. Вета незаметно превратилась в Ветку.

Маленькая Вета тоже страдала от своего имени. В детском садике ее дразнили Ветка-пипетка. А ей хотелось, чтобы Ветка-конфетка. В отместку Вета научилась придумывать прозвища. Самую красивую девочку в группе – Машку – обзывала «какашкой». Тихую Ленку, которая могла часами рисовать принцесс с грустными лицами, «пенкой», Дениску – мальчика, который бессознательно теребил причинное место, – «пипиской». Однажды, когда мать ее отругала, Вета крикнула: «Олька-полька!» – и заплакала оттого, что ничего обиднее придумать не получилось.

Вета знала, что у нее нет папы, но есть тетя Наташа, дядя Петя и бабушка. Знала, что мама на них обижена. Хотя тетя Наташа Вете очень нравилась – такая красивая, веселая. Всегда с подарками приезжает. Дядю Петю Вета боялась. Не всегда. А после того, как он показал ей фокус – взял и оторвал большой палец на руке, а потом приставил на место. Несколько раз отрывал и приставлял. Вета орала от ужаса, закрыв лицо ладошками. А дядя Петя продолжал отрывать и приставлять палец, уговаривая Вету посмотреть, как это делается.

Бабушку Вета тоже побаивалась. Но по-другому, не так, как дядю Петю. Потому что бабушка у нее была «с придурью и закидонами». Так мама говорила. Бабушку Вета видела редко. Но все значимые события в ее жизни, так получалось, были связаны с маминой мамой.

Например, первое слово, точнее, фраза. Вета долго, особенно для девочки, не говорила. Или молчала, или кричала. Они тогда еще жили в одной квартире с бабушкой. Деваться было некуда, и бабушке поневоле приходилось за внучкой присматривать. Когда Вете было годика два, она встретила маму с работы четко выговоренной фразой: «Ну и вот, блядь, моя мамаша». Это была первая фраза девочки. В результате скандала выяснилось, что бабушка, которая опаздывала в гости, а Ольга задерживалась на работе, смотрела на часы, приговаривая: «Ну и где, блядь, твоя мамаша?»

– Бабушка, привет, – сказала ей Вета при первой сознательной, оставшейся в памяти встрече. Так ее научила здороваться мама. Они поехали на дачу, потому что бабушка там могла дышать, а в московской квартире задыхалась. Бабушка сидела на лавочке перед домом, на столе лежал детектив. Бабушка курила и пила коньяк.

– У меня есть имя-отчество, – сказала она Вете, – Дора Андреевна. Запомнила?

– Дора… – повторила Вета. – Такого имени нет. Есть Света, Наташа, Оля, Лена…

– Помолчала бы уж. С твоим-то именем. Только твоя мать могла до такого додуматься, – огрызнулась бабушка.

– Мама, прекрати, не начинай, – вмешалась Ольга в первый разговор бабушки с внучкой.

– А я могу все сразу же и закончить, – сказала Ольге мать.

– А почему такое имя – Дора? – подумав, спросила Вета.

– Потому что Дора – это Айседора. А Айседорой звали знаменитую балерину, – ответила бабушка.

– А что с ней случилось?

– Удавилась на собственном шарфе.

Вета застыла с открытым ртом. С ней еще никто так не разговаривал. Тем более не рассказывал такие истории.

– А меня назвали тоже в честь знаменитой женщины – Виола. Очень красивая, поэтому ее портреты рисуют, и все ее знают, – сказала она наконец.

– Да, куриными мозгами ты пошла в мать, – протянула бабушка.

– А какие у курицы мозги?

– А никакие, в два плевка. Хотя вкусные. Ты ела мозги? Нет? Очень вкусно. А еще интересно, как курица бегает по двору с отрубленной головой. Представляешь, головы нет, из шеи хлещет кровь, а курица еще бежит, как живая.