Алексей Арутюнов - Туман мира Страница 7

Альберт замолчал ненадолго, а после продолжил более тревожно:

– Ведь на улице же по-прежнему есть люди, да, доктор? Мир ведь не опустел по-настоящему? Вы здесь, и ассистент ваш иногда появляется.

– Не опустел, все верно.

– Я хочу увидеть своего товарища, который определил меня сюда. Он не звонил? Почему он не приезжает? Никто не приезжает.

– Клиника за городом: у нас разные пациенты, многим нужна тишина. Ваш товарищ звонил главврачу, приедет завтра во второй половине дня. Забыл вам сразу сказать, простите. И до того он тоже звонил, ему сообщили, что вы в сознании и чувствуете себя лучше.

Новость о скором визите старого друга немного успокоила Альберта.

– Впрочем, у меня есть и более позитивные соображения, доктор. Воспоминания, как вы их обозначили, «с той стороны листа» я, кажется, переживал, находясь уже здесь. Тот мудрый человек из моего сна, про которого я рассказывал – в своих воспоминаниях я вижу его… как вас. То есть, как будто это вы там были. И звали его так же, как вас.

Доктор с удивлением приподнял брови.

– Этому могут быть два объяснения. Либо, пока я был без сознания, я просыпался, но как-то частично, не приходя в сознание до конца, и видел вас и вашего ассистента, после чего эти образы перенеслись в мои сны; либо мои воспоминания так нечетки, что память уже после подставила ваши с Элиасом образы. Элиас его зовут, да?

Первый вариант кажется мне более правдоподобным, как считаете?

– Считаю, что оба варианта возможны. Вы говорите, Элиас тоже присутствовал в ваших воспоминаниях?

– Да, присутствовал.

Тот мудрый человек, которого звали, как вас – Вильям, был корректором. Он помогал людям, которых возвращали в Первичный Мир, остаться и вновь найти в нем свое место. Он познакомил меня с другим магом Белого Креста – Элиасом. В своих воспоминаниях я вижу его в точности как вашего ассистента, и там он был не слишком любезен… Точно не помню, но, вероятно, это я настоял на знакомстве. На то были какие-то причины.

Элиас был Следящим. Он мог посещать собственные Миры ушедших людей. Мог разговаривать там с этими людьми, мог наблюдать содержимое их Миров. Элиас был очень проницателен: когда он появлялся в чужом Мире, он уже обладал четким пониманием, что ему нужно от искомого человека, и многое об этом человеке знал. Даже не так. Всю эту информацию он считывал буквально из воздуха, прямо во время разговора с ушедшим с собственный Мир.

Он был проницателен… Я знаю это, так как присутствовал при одном из таких разговоров. А возможно даже, при нескольких. Элиас брал меня с собой в такие путешествия. Один раз мы были в Мире талантливого художника, чьи картины, каждая из них, обладали собственной энергией, собственной жизнью. Не знаю, как объяснить иначе. Своей энергией они сильно отличались от всего остального, что присутствовало в Мире того художника, – от предметов и даже окружающих художника людей, точнее, их образов…

Я вспоминаю разговор Элиаса с Виктором, так звали того художника. Элиас планировал возвратить его в Первичный Мир и постепенно подводил к тому факту, что Виктор уже давно исчез из Первичного Мира. Тот разговор показался мне очень острым. И хотя крайне сложно убедить человека в том, что Мир вокруг него наполнен тенями вместо живых существ и, грубо говоря, не существует нигде, кроме как в его же мыслях, Элиасу удалось поселить в собеседнике вполне ощутимое зерно сомнения… При всей полезности и необходимости возврата художника в Первичный Мир тот разговор и, тем более, его результат были очень жесткими. Я видел Виктора, его растерянность. Подавленность. Мне было очень жаль его. И, кажется, тогда я в какой-то степени узнал в нем самого себя.

Будто я, как и он в своем Мире, внезапно оказался заперт где-то, откуда не мог выбраться. Заперт, видимо, в своем бесконечно долгом сне, который вспоминаю сейчас с удивительной четкостью. Откуда помню едва ли не каждую произнесенную фразу. И чем больше я вспоминаю, тем более реальными кажутся мне эти воспоминания.

Кроме того, я помню еще как минимум один случай, когда Элиас брал меня с собой. Это было место… очень похожее на наш город. Что было необычно, так как Первичный Мир выглядел все же несколько иначе.

Кого мы искали в том месте, не могу вспомнить…

Альберт почувствовал тревогу, причин которой понять еще не мог. Однако продолжил следовать своей памяти, которая, поддаваясь, возвращала все новые подробности.

– …Но когда мы там появились, мы были на набережной. Эта набережная мне хорошо знакома, много раз бывал там. Рядом с нами оказалась моя машина. Абсолютно целая, без каких-либо повреждений. Мы почти сразу сели в нее и куда-то поехали. Я был за рулем, и как будто, тогда именно я знал, куда мы едем и кого ищем. Я, а не Элиас.

Мы ехали по улицам, определенно мне знакомым. Я по-прежнему чувствовал себя в плену сна, но в пути впервые за долгое время это чувство стало постепенно покидать меня.

Как будто в то время я плавно, хоть и через силу, просыпался – и проснулся, только проснулся не в кровати, а за рулем своего же автомобиля, прямо на ходу. Но при этом все еще находился в тех же событиях с «обратной стороны листа»…

Что странно, в тот момент Элиаса в машине уже не было, он исчез, как я понимаю, одновременно с моим пробуждением. И вдруг в зеркале заднего вида я увидел человека, с которым беседовал в кафе, Семена, – каким-то образом он оказался в той же машине. А уже в следующую секунду с автомобилем что-то случилось. Руль растворился в моей руке – клянусь, просто растворился, – и я внезапно ощутил какой-то удар или просто резкое изменение траектории. Машину закрутило, и все. Мы никуда не доехали.

Какой-то бред! Я сейчас вспоминаю свою аварию, после которой попал сюда. Точь-в-точь.

И, признаться, в том сне я помню ее так хорошо, что… будто только там я ее и помню.

Альберт остановился на секунду, силясь разобраться, почему именно сейчас ему так отчетливо кажется, что мозаика собрана и что за рисунок складывается из странных воспоминаний.

– Я не ощущаю никаких различий между воспоминаниями о той аварии, будто все, что я о ней помнил, с самого начала было из того сна. Именно там моя машина не имела никаких повреждений. И именно там совершенно необъяснимым образом в машине появился Семен. Как такое может быть, доктор? – задумчиво спросил Альберт, а уже через секунду его парализовало от страшной догадки…

– Дайте мне телефон. Сейчас! – задыхаясь, проскулил он.

Продолжение «сна»

В восприятии Альберта все мгновенно перевернулось с ног на голову. Если и можно было по-прежнему предполагать, что необычный Мир, о котором он так увлеченно рассказывал доктору на протяжении нескольких дней, явился для него лишь сном, то «сон» этот еще не заканчивался. Именно в нем, и только в нем, имела место авария, после которой Альберт оказался в «больнице», и память его все это время отнюдь не случайно демонстрировала образы «врачей» в череде последних событий. В них участвовали как раз те самые люди, которые и сейчас находились рядом. Сама же авария произошла, когда Альберт с Элиасом находились в иллюзорном пространстве, искусно выстроенном последним из содержимого памяти Альберта.

При этом события, предшествующие попаданию в «сон» и происходившие в той реальности, которую Альберт считал «своей», более привычной, забыты им были лишь в совсем незначительном временном периоде: просто обрывались они именно там, где и терялись в воспоминаниях, – в поисках людей на опустевших улицах после второй встречи с загадочным человеком в кафе.

Сейчас Альберт понял, что его память не случайно так активно возвращала ему происходящее «с той стороны листа», – это и были те самые эпизоды, которые искал Альберт. Эпизоды, предшествующие аварии.

Догадки эти не приходили постепенно, они вспыхнули в сознании все разом, почти физически придавив Альберта так, будто в его голову опустилась целая лавина информации. Эта лавина едва удерживалась в сознании, разрушая его и причиняя сильную боль, буквально за пару секунд ставшую невыносимой.

Спустя мгновение Вильям, уловив суть происходящего, резко встал, еще через секунду быстрым шагом вошел Элиас. С его появлением лавина в голове Альберта резко схлынула, оставив после себя пустоту, слабость и полное нежелание допускать в своем сознании ни единой мысли.

Долгий период молчания, в течение которого Альберт пассивно наблюдал в себе восстановление способности мыслить, а Вильям с Элиасом просто находились рядом, прервал Элиас.