Елена Арсеньева - Мужчина в пробирке Страница 7

– Какая болезнь?! – возмутилась она. – Если я больная, я «Скорую» вызываю! И встречаю вас со всем моим уважением. А когда к ней приехали врачи – она их матом-перематом!

– В смысле? – рассеянно спросил Артем, выписывая бабке арифон. Кажется, это единственное, чего еще не было на тумбочке Ирины Филимоновны. Ничего, пусть попьет, улучшит свое, грубо говоря, мозговое кровообращение.

– Да в прямом! – всплеснула руками бабка. – Это уже вечером было. Я как раз цветы поливала…

Галя опять хрюкнула.

Понятно. Половину дня Ирина Филимоновна проводила у окна, поливая цветы, – видимо, у нее там рис высажен, только рис настолько влаголюбив! – и наблюдая за течением дворовой жизни. Ну что ж, тоже развлечение, не все ж в телевизор пялиться! Такие дамы все видят, все знают. В случае чего они первейшие подспорья для участкового и полиции.

В доме, где сейчас жил Артем, тоже имелась такая дамочка – Элла Анатольевна. Женщина, у которой Артем снял квартиру, сообщила, что Эллу Анатольевну прозвали «Смерть шпионам» за ее патологическую внимательность.

Все видит. Все слышит!

– Смотрю – подъезжает такси, – продолжала между тем Ирина Филимоновна, – оттуда вылезли двое, мужчина и женщина, куртки, как у вас, синие с серым, «Скорая помощь»…

– С каких это пор «Скорая» такси нанимает? – удивился Артем.

– Может, машина у них сломалась, они поймали такси и поехали, – предположила Ирина Филимоновна. – А?

Артем и Галя переглянулись и разом пожали плечами. Нет, теоретически, конечно, можно что угодно допустить… но практически… воображения решительно не хватает – представить такое!

Впрочем, Ирину Филимоновну качество их воображения совершенно не интересовало. Она с упоением рассказывала:

– Я слышала, как они поднимаются. О чем-то говорили, спорили… Не слышала о чем. Думаю: к кому идут, кто заболел? Выглянула на площадку – батюшки, а они уже в Лизину дверь звонят. «Скорую», говорят, вызывали? А она кричит, как истеричка: «Никого я не вызывала!» Женщина – врач, голос такой убедительный, – говорит, как же так, дескать, ваш адрес нам дали, значит, вызывали. Лиза опять кричит: нет! А докторша: да вы не волнуйтесь, мол, я же чувствую, что вам помощь нужна, мы вам поможем, откройте! Она открыла. Я думаю: ну надо же, а ведь и правда девка заболела, зря я на нее обиделась. Надо, думаю, сходить к ней. Стала собираться – не могу телефон найти свой сотовый, а я без него из дому ни ногой, вдруг кто-то позвонит, а я не отвечу, как же так? Ну, сколько я его проискала, минут пять, может… смотрю, вот же напасть, а он у меня в кармане халата лежит! Накинула платок, начала дверь открывать, вдруг слышу – на верхней площадке грохот какой-то, а это Лиза дверью о косяк грохнула, распахнула ее, значит, и орет не своим голосом: убирайтесь, орет, ничего мне от вас не нужно, я вам не верю! Убирайтесь! И матом таким… так мужики матерятся, но чтоб приличная девушка… Я прямо не знаю, до чего это докатиться надо! Выгнала их, они на лифте спустились – и пошли со двора. А Лиза – ну по потолку бегать!

– Это как же?! – изумилась Галя, воздевая очи горе́.

– Ну, не по моему потолку, конечно, – снисходительно пожала плечами Ирина Филимоновна. – Но она же надо мной живет, мне каждый шаг слышно! Она всю ночь туда-сюда топотала, я вообще глаз не могла сомкнуть, уж и стучала ей, и звонила – бесполезно, трубку не берет, а сама – туда-сюда, туда-сюда! И утром тоже… Вот только полчаса назад притихла.

– Галя, быстро, пошли! – скомандовал Артем и бросился к двери.

– Что такое, Артем Сергеевич?! – захлопала глазами Галя, но он уже выскочил на площадку и помчался вверх по лестнице.

Врачи со странной «Скорой»… соседка, которая всю ночь «бегает по потолку»… такое уже было – буквально вчера, в том дворе, где на грязном асфальте лежал человек с размозженной головой. Может быть, и нет никакого сходства между этими двумя случаями, может быть, Артему все мерещится, как перепуганной старухе, но пусть лучше он будет такой старухой – главное, чтобы та женщина в квартире наверху была еще жива, чтобы…

Он воткнул палец в кнопку звонка с такой силой, что чуть ноготь не сорвал. Шипя от боли, нажал другим пальцем, потом стукнул по двери кулаком – и настороженно замер, когда она вдруг начала медленно приотворяться.

Женька проснулась, когда еще только чуть забрезжило, и немножко полежала с закрытыми глазами, пытаясь поймать уплывающий сон. Снилось ей что-то ужасно хорошее, спокойное и мирное, а что – она не могла вспомнить, как ни старалась. Так всегда бывает, когда пытаешься вернуться в сон: вроде бы вот он, еще перед глазами, а чем больше напрягаешь память, тем дальше он отплывает. Все-таки Женьке удалось припомнить необыкновенно красивую, уютную комнату: картины на стенах, много цветов в больших прозрачных вазах, шелковый розовый халат, брошенный на спинку разлапистого мягкого кресла, стоявшего рядом с ее кроватью…

Все еще не открывая глаз, она протянула руку, чтобы взять халат с кресла, но пальцы ее наткнулись на что-то жесткое.

Она открыла глаза и повернула голову. В бледном рассветном сумраке стал виден потертый стул, стоявший у кровати, на нем кучкой брошена одежда: широкие линялые штаны до колен и тельняшка. Под стулом стояли разношенные пластиковые шлепки.

– Чушь какая, – проворчала Женька. – С ума я сошла, что ли, – в такой жути ходить?!

Она встала с постели, включила свет и с отвращением, словно чужое жилье, оглядела свою комнату.

Почему здесь так голо, неуютно? Почему на книжной полке валяются детективы в черно-кровавых мрачных обложках? Почему на стойке у зеркала стоит одеколон в некрасивом плоском флаконе с оборванной этикеткой и уродливый голубой пластмассовый цветок в такой же уродливой вазочке? Почему она так живет, как она вообще может жить в этом унылом сарае?!

Посмотрела на себя в зеркало. Женька всегда спала голой, ей никогда не было холодно, но сейчас вдруг ее озноб пробрал, до того она себе не понравилась. «Надо худеть, что-то раздались плечи, как у борца», – подумала она, озирая свою широкоплечую узкобедрую фигуру с небольшими, уже обвисшими грудями и наголо выбритым лобком. Приподняла ладонями груди – так она понравилась себе гораздо больше. Чуток похудеть, подкачать грудные мышцы – и будет она совсем даже не хуже других!

«Хватит без лифчика ходить, а то вообще все обвиснет, – сурово сказала себе Женька. – И волосики на пипиське надо бы отрастить, хоть самую чуточку, с волосами женщина поинтереснее смотрится, а то жуть какая-то – мужик мужиком, только без «подвески».

На левом плече что-то зачесалось. Женька рассеянно поскребла ногтем маленькое пятнышко… клоп, что ли, ее укусил? Или комар? Иногда из-за влажности в квартире заводились зимние комары и жестоко жрали Женьку. Никого не кусали – только ее. Надо матери сказать, чтобы она опять побрызгала той штукой, от которой эти гады дохнут.

Женька открыла платяной шкаф и порылась в его недрах, брезгливо щурясь при виде этой темной скучной одежды. Все брюки и брюки, да какие-то свитера поношенные, фу! Ага, вот то, что она искала! В самом дальнем углу шкафа висит шелковый халат с зелеными и розовыми цветами. Что-то типа кимоно. Ему сто лет в обед, мать подарила его Женьке на какой-то день рождения давным-давно, и Женька помнила, как при виде этого халата у нее истерика началась от отвращения. Мать тогда тоже плакала – до невозможности долго, и именно поэтому Женька не выбросила халат немедленно, а убрала в шкаф. Потом она как-то пыталась от него избавиться потихоньку и даже отнесла в мусорку, но мать, как назло, шла мимо, увидела торчавший из ящика лоскут со знакомыми розовыми цветами и выудила халат из-под груды пакетов с мусором. Потом опять были крики и слезы, но, как Женька ни ругалась, мать халат выстирала, выгладила и снова повесила в шкаф. В конце концов Женька загромоздила его своей одеждой и даже думать о нем забыла. А теперь вспомнила.

Вытащила, осмотрела… конечно, не бог весть что, далеко не то, что она видела во сне, но все же более или менее симпатичная вещичка: уж всяко лучше того барахла, которое кучкой валяется на стуле около ее кровати!

Набросила халат, с наслаждением ощущая ласковое прикосновение мягкой шелковистой ткани к коже, и встала перед зеркалом.

Старая пластмассовая щетка грубо драла волосы.

– Дура, ну почему я никак не куплю нормальную щетку? – с изумлением сказала Женька. – Больно же! И почему я так по-кретински стригусь?! Болванка, а не башка!

Было такое ощущение, что она смотрит на себя со стороны и ужасается тому, что видит. Это сон на нее так подействовал. «Вообще, надо за себя как-то взяться! – подумала Женька. – Живу в сарае, на себя рукой махнула… а ведь я еще довольно молодая, мне и сорока нет!»

Она подпоясала халат и вышла из комнаты. Пахло блинами – зашибись! «Опять блины, – сокрушенно вздохнула Женька. – Ну и как тут похудеешь?!» Но все же она улыбнулась: мать пекла свои немыслимые, просто нереальные блины. Женька называла их «самоеды»: они елись сами, против воли человека, от них просто невозможно было отказаться!