Александр Альшевский - Пламя Хоннодзи. Что оно осветило в истории Японии Страница 7

Прочитав это, некоторые, а может быть и все посчитают Асикага Ёсимицу за простого обманщика. А вот как раз этого и не хотелось бы. Помимо «лжи во благо» Ёсимицу совершил и еще кое-что: осадил особо зарвавшихся сюго вроде Оути, Токи и Ямана; успокоил японских пиратов, которые буквально опустошали побережья Кореи и Китая; наладил очень выгодную официальную торговлю с Минским Китаем и т. д. и т. п. Да что там говорить! За один лишь «Золотой павильон» («Кинкакудзи») (вот, оказывается, во что может вылиться маниакальная любовь ко всему золотому) потомки должны быть ему ой как благодарны. Покрытый черным лаком и облицованный сусальным золотом, словно плывущий в лучах заходящего солнца по окруженному зеленью пруду Кёкоти «Золотой павильон» производит и поныне просто ошеломляющее впечатление (во избежание недоразумений следует, наверное, напомнить, что этот шедевр в 1950 г. полностью сгорел, а в 1955 г. – восстановлен). А то, что Ёсимицу признал себя (на словах) вассалом китайского императора, – это так, для пользы дела. Разве два урожая в год ранних сортов риса из Китая не дело?! Дело, да еще какое, если вспомнить сколько раз японцы в своей истории сталкивались и порой жестоко с голодом.

После смерти Ёсимицу мощь бакуфу не сразу, конечно, пошла на убыль. Вот Вам и роль личности в истории. Есть личность – есть история, а нет личности – нет и истории, вернее есть, но совсем другая. Преемникам Ёсимицу, сёгунам Асикага, все труднее было сдерживать местных сюго. Чувствуя свое бессилие, они все больше предавались пьянству и распутству. Дошло до того, что шестого сёгуна, Ёсинори, определили жребием Хатакэяма Мицуиэ и другие сильные мира того. Вот времена настали! Но тут, как говорится, ошибочка вышла: Ёсинори оказался человеком решительным и вспыльчивым. Заступив на пост сёгуна, он попытался показать зарвавшимся сюго кто в бакуфу хозяин. Чем все это закончилось? А тем, что ошибочку исправили, зарубив Ёсинори во время банкета в доме одного из сюго (для тех, кому интересно, можно сообщить, что этим сюго был Акамацу Мицусукэ). Вот так просто и вместе с тем надежно решались вопросы централизации власти.

Следующими сёгунами были дети погибшего ни за грош Ёсинори – Ёсикацу и Ёсимаса. Про первого особо сказать нечего (а что требовать от восьмилетнего ребенка?!), но на втором хотелось бы остановиться чуть подробнее, поскольку в годы его правления (громко, конечно, сказано) власть окончательно перешла к могущественным сюго и страна вступила, пожалуй, в самый кровопролитный этап своего развития.

Ёсимаса унаследовал пост сёгуна в семь лет. И сразу же попал, что очень даже естественно для столь юного возраста, под опеку матери, воспитателей и прочих доброжелателей. Вся эта «семья» развернулась по серьезному. Время поджимало! Взяточничество расцвело пышным цветом, а страна, в смысле народонаселения, приходила в упадок. Вам это ничего не напоминает? Когда сёгуну минуло двадцать лет, обстановка не изменилась. «Семья» по-прежнему была при деле. Правда, в другом составе. Время брало свое! Теперь в ней рулила дама сердца, попросту, любовница сёгуна. Не отставала от нее и официальная супруга Ёсимаса – Хино Томико. Ее алчность не знала границ. Впрочем, в этом-то как раз ничего удивительного и не было. Ведь Томико означает «дитя богатства». Вот дитя и старалось, ради богатства занимаясь ростовщичеством, приторговывая рисом и не чураясь прочих операций. Вся ее деятельность заметно ускоряла разложение бакуфу и, в конечном счете, привела совместно с засухой и последующим наводнением в 1459 г. к страшному голоду в стране (кое-где имели место случаи людоедства). А может быть правы французы с их «шерше ля фам»!

Ко всему прочему накалилось до предела противостояние могущественных кланов Хосокава и Ямана; возникли споры о преемнике сёгуна (а чем они обычно кончались Вы, наверное, уже догадываетесь), а в отдельных кланах перманентно вспыхивали распри вокруг наследства. В старые времена имущество и земля делились по-братски между детьми, что заметно распыляло силы клана (а это, собственно, и требовалось). Теперь же порядки изменились, и все доставалось одному наследнику, а другие члены семьи и родственники мигом становились его вассалами. Как говорится, из князя да в грязи! Для сплачивания клана, для всего рода в целом это было просто необходимо с точки зрения выживания в столь неспокойное время, а вот для отдельных его членов – совсем даже наоборот. Поэтому эти отдельные члены только и ждали момента, чтобы силой оружия (убеждение, как правило, не действовало) восстановить попранную справедливость, в их понимании, конечно.

Тучи сгущались, и все в голодающей стране всем своим пустым нутром ощущали, что вот-вот должно произойти нечто страшное. И здесь надо отдать должное императорскому двору. Он, вырвавшись из оков, фигурально выражаясь, небытия, сделал все, что мог для успокоения страны: в марте 1467 г. изменил девиз правления на «Онин», что означает «Мир в стране» (предыдущий «Кансё», «Великодушие и справедливость», не оправдал возлагавшихся на него надежд). Казалось, что теперь-то уж все вздохнут спокойно, однако 26 мая 1467 г. Киото запылал, самурай пошел на самурая, точнее, 160 тыс. самураев Хосокава Кацумото пошли на 90 тыс. самураев Ямана Сюдзэн. Город буквально был завален трупами и превращался в пепелище. Увы, таковыми были тактические пристрастия самураев, которые первым делом поджигали укрепления противника. А что же сёгун Ёсимаса? Да ничего! По обыкновению продолжал отреченно наслаждаться сакэ на очередном банкете и залетающие в зал искры пожарища не отвлекали его от в общем полезного занятия. Он уже давно осознал, что не сможет справиться ни с самураями, ни с алчностью своей жены Томико…

«Прозревший» Ёсимаса, как водится, уходит из мирской жизни, уступив пост сёгуна своему сыну, становится монахом и переезжает в 1483 г. в усадьбу на Хигасияма («восточная гора»), гордостью которой является «Серебряный павильон» («Гинкакудзи») – образец спокойствия и уединенности, что так было мило сердцу Ёсимаса. И критикуя его за нерешительность и устраненность (что поделаешь, обстоятельства вновь оказались сильнее человека), следует помнить, что именно монах Ёсимаса заложил основы «культуры восточной горы», многое из которой продолжает жить и в современной Японии.

3. Эпоха воюющих провинций

3—1. Общая характеристика

Массовые побоища во времена смуты «Онин» продолжались год, два, не больше, затем она перешла в вялотекущее состояние. Стычки, грабежи, поджоги, естественно, имели место (как-никак смута ведь!), но уже без прежнего запала. В 1473 г. лидеры и вдохновители противоборствующих сторон, Хосокава Кацумото и Ямана Сюдзэн, не выдержав напора болезней, умирают. Война окончательно теряет всякий смысл, и в 1477 г. «восточные» и «западные» идут на мировую. Десятки тысяч самураев, эти псы войны, да еще обильно вкусившие крови, стряхнув с плеч груз прежних обязательств, стали думать, как жить дальше. Центральные власти ничего дельного им предложить не могли, т.к. несмотря на наличие и сёгуна и бакуфу и императорского двора, наконец, этой власти то и не было. Сама смута «Онин» наглядное тому подтверждение. А поскольку любой ответ на вопросы бытия был связан с землей, то самурайство почти что сразу принялось за ее передел. А что ему было еще делать? Пахать и сеять самураи уже успели отвыкнуть, зато наловчились так махать мечом и стрелять из лука, что любо дорого смотреть. Сосед пошел на соседа, родственники схватились между собой, и пошло и поехало… Страна, так и не отдохнув от старой смуты, оказалась вовлечена в новую, получившую название (в японском оригинале) «сэнгоку дзидай».

С «дзидай» все ясно и понятно. Это – эпоха, на худой конец – период. А вот с «сэнгоку» будет посложнее. Нам, конечно! Японцам какие сложности. За них все давно китайцы придумали. Бери «кальку» с китайского аналога и порядок. В китайской истории аналогичные события имели место в 403—221 гг. до н.э. и известны как «Чжаньго» («Воюющие царства»). Это когда Цинь, Чжао, Хань и прочие семь сильнейших царств схватились за власть. Любой японец, посмотрев хоть на «сэнгоку», хоть на «чжаньго», сразу поймет о чем речь – иероглифы то одинаковые! А вот услышав, разберется далеко не каждый: иероглифы хоть одинаковые, но звучат по-разному. Нам же, не вполне знакомым с тонкостями иероглифики, придется соглашаться на перевод. А перевод штука серьезная. Здесь есть где развернуться творческой натуре, тем более если она стремится к высотам интерпретационного, так сказать вольного перевода от души, и не очень то ограничивает себя дословным, от одного упоминания которого и вправду тошно становится, да и руки опускаются. Вот и появляются «сражающиеся царства», «век, когда страна находилась в состоянии войны», «век войн», «эпоха войны в стране», «эпоха сражающихся княжеств». По мне эталоном такого перевода является «эпоха брани царств» (отдельное спасибо составителям большого японско-русского словаря под редакцией Н.И.Конрада). Все красиво и верно по существу. И спорить с этим не надо. Мы и не будем, а просто наберемся смелости и попробуем дословно, так сказать слово в слово, перевести выражение «сэнгоку» и посмотреть, что получится.. А получится «воюющие провинции». Именно это обозначают два иероглифа, образующие данное слово. Немного суховато, конечно, но зато полное соответствие оригиналу, вернее, его форме, а по духу «брань царств» будет и впрямь поэлегантнее. Окончательный выбор остается за читателем, а мне позвольте остановиться на «воюющих провинциях».