Василий Лягоскин - Серая Мышка. Первый том о приключениях подполковника Натальи Крупиной Страница 7

Майору СОБРа никак не подходила роль обычного топтуна, да еще так далеко от Москвы. Если российскому телевидению можно было доверять, то собровцы – это штурм; это мордой в грязь, или в капот автомобиля. Наконец это ноги шире плеч и удар резиновой дубинкой или кованым сапогом между ног подозреваемого. Для слежки больше бы подошел кто-то неприметный, не с таким широким разворотом плеч, и тем более не такой физиономией, как у Басмача.

– Впрочем, – подумала Наталья, возвращая удостоверение на место, – это ваши игры, ребята. Разбирайтесь сами.

Она поправила вязаную шапочку на голове Басмача, прикрыв левое ухо. Последнее было приметным – памятным и самому Емельянову, и Крупиной. «Бизон», так и не сделавший ни одного выстрела в лесу, но сослуживший хорошую службу, лег в сумку поверх зеленых купюр. Резко зашипела молния, закрывая такое необычное содержимое сумки. Ровно через минуту подполковник Крупина стояла на платформе, где уже собралась небольшая толпа пассажиров. Еще через две электропоезд вез ее к Коврову – все дальше и дальше от леса, где остались лежать Басмач и Леха, фамилию которого Наталья так и не спросила. Там же остался и бесплотный дух Марии Павлюченко, умершей во второй раз, теперь уже окончательно.

Глава 2. Шестидесятые годы двадцатого века. Рязанский областной специализированный детский дом

Тени прошлого

Областной детский спецдом занимал бывшую усадьбу богатого рязанского фабриканта. Фабрикант этот в свое время не успел удрать, воссоединиться с капиталами, которые перевел в один из почтенных швейцарских банков незадолго до Октябрьской революции. За годы советской власти рядом с центральной усадьбой выросло несколько строений, но все они казались временщиками, только портящими вид великолепного старинного ансамбля.

Пугающую приставку «спец» детский дом носил, в общем-то, незаконно, хотя расставаться с ней не спешил. В спецдомах, как известно, воспитывают (или пытаются делать это) малолетних преступников или детей с неизлечимыми болезнями – то есть таких, которые не нужны никому, кроме государства. Государства, которое мало кто уважал, но обращался к нему всякий раз, когда попадал в беду.

Рязанский детдом правильнее было бы назвать экспериментальным. Чья-то высокомудрая голова придумала совместить в этом старинном здании Дом малютки, где растили отказных грудничков, и собственно детский дом. В таком заведении, полагал ученый экспериментатор, можно было попытаться создать настоящую семью – где старшие заботятся о малышах, где младших потом не травмируют, переводя в очередной приют – для детей постарше; к новым воспитателям и воспитанникам.

Ученый защитил диссертацию и издал толстенный труд. Новоиспеченный доктор педагогических наук быстро забыл о Доме, а он продолжал жить своей жизнью. Персонал тихо радовался тому, что приставку «спец» не отобрали, так же, как и двадцатипроцентную надбавку к зарплате, положенную по этой причине.

Имена, отчества и фамилии дети получали прямо здесь, из уст директора Дома – пробивного, и одновременно доброго (бывает и такое) Юрия Ивановича Рябова. Фамилию директор подбирал мгновенно – сообразно обстоятельствам поступления ребенка в детдом. Имена практичный Юрий Иванович давал согласно таблице, раз и навсегда занявшей место под стеклом его служебного стола. В таблице тридцать одному дню месяца соответствовало столько же женских, и мужских имен. Как только из родильного дома, или из милиции привозили очередного несчастного малыша, толстый палец Рябова тут же находил в календарике число, и мальчик или девочка обретали имя. С отчеством было еще проще. Юрий Иванович не без основания считал всю шумную ораву воспитанников своими детьми. Поэтому все выпускники Дома, закрывая за собой старинные тяжелые двери, имели паспорта с одинаковыми отчествами – Юрьевич. Или, соответственно, Юрьевна.

Третьего ноября шестидесятого года нянечка, первой вышедшая утром на широкое каменное крыльцо, нашла сверток. Девочка в нем молча и сосредоточенно сопела, несмотря на сырую осеннюю погоду и редкие снежинки, не желающие таять на ее лице. Эти белые крупинки так и не успели растаять, когда малышку впервые увидел Рябов. И она тут же получила фамилию – Крупина. Имя Наталье нашлось напротив третьего числа, ну а отчество… Отчество она получила, как только нянечка подхватила на руки сверток. Родителей доблестная рязанская милиция так и не нашла.

Наташка Крупина была не первой, кто попал в этот Дом подобным образом. Летом одна тысяча девятьсот пятьдесят шестого года на том же крыльце был найден еще один подкидыш – смуглый и узкоглазый. Юрий Иванович в тот день читал книгу о народном разбойнике Емельяне Пугачеве. Мальчишка тут же стал Емельяновым, а заодно Николаем Юрьевичем. Жизнь повернула так, что ему не пришлось стать Абдуллой или, к примеру, Саидбеком. А директора ни его смуглое лицо, ни широкий приплюснутый нос, ни черные глаза, весело поблескивающие в свертке, не смутили. Он еще и в графе национальность, нисколько не сомневаясь, поставил – «русский».

Мальчик так и пробегал Колькой до десяти лет. А потом в Дом привезли киноленту о славном революционном прошлом «Всадники революции». Зрительный зал, заполненный воспитанниками и воспитателями, дружно болел за «наших». Пока посреди фильма чей-то звонкий мальчишеский голос не перекрыл и шум в зале, и пулеметную очередь в динамиках:

– Колька, когда ты вырастешь, точно будешь похож на этого басмача.

Киношный герой был никаким не басмачом, а как раз командиром красных конников. Однако сходство его с Колькой, несмотря на разницу в возрасте, было несомненным, и кличка намертво приклеилась к мальчишке.

В годы развитого, или – как его назвали позднее – загнивающего социализма, у каждого детского дома были шефы. У этого Дома кроме богатого оборонного предприятия был еще один необычный шеф – Рязанское десантное училище. Опытный инструктор вел здесь секцию рукопашного боя, а лучшие его ученики, как правило, становились курсантами. Басмач к шестнадцати годам вытянулся и раздался в плечах. Он стал если не лучшим, то одним из самых перспективных в секции. Однажды он дождался, когда в столовой не останется ни одного воспитателя и показал всем внушительный кулак:

– Я теперь не Басмач, понятно? Я просто Николай. Николай Юрьевич Емельянов, всем понятно?

Понятно было всем. Меж собой воспитанники все проблемы решали без участия воспитателей, и крепкий кулак был одним из самых весомых аргументов. Басмач – не сразу, конечно – снова стал Николаем, и скоро переехал из Дома в казарму будущих десантников. Но до того состоялся его первый контакт с Наташкой Крупиной. Первый, но, как он безосновательно надеялся, не последний.

Секция рукопашного боя в Доме была престижной. Попасть в нее было нелегко, а для девчонки – совсем нереально. По крайней мере до того памятного дня прецедентов не было. Инструктор, руководитель секции, регулярно проводил отборочные соревнования – по бегу, прыжкам, подтягиванию на перекладине. В тот очень памятный – и для Натальи, и для Николая Емельянова – вечер мальчишки подтягивались. Старались изо всех сил, потому что тренер объявил: победитель автоматически зачисляется в секцию. Лучший из парнишек подтянулся сорок раз – результат для двенадцатилетнего пацана очень даже приличный.

Инструктор одобрительно кивнул, и начал очередной счет – за ловко забравшимся на перекладину подростком. И только по изменившемуся вдруг настроению в спортивном зале он почуял неладное. На перекладине – судя по задорно торчащим в стороны косичкам – висела девочка. Она начала подтягиваться очень быстро, словно боялась, что ее сейчас погонят из зала. Инструктор действительно хотел сделать это, даже подошел поближе к турнику, но… девчонка уже побила рекорд сегодняшнего вечера и он остановился. А зрители – уже сами не замечая – начали считать вслух:

– Сорок два, сорок три, сорок четыре…

Движения необычной претендентки замедлились, но тренер вдруг заметил, как в ней что словно лопнуло, прорвалось наружу неистовой энергией. И девочка опять начала подтягиваться мощно, равномерно – как поршень паровой машины. А взрослый мужчина, понявший, что видит сейчас перед собой рождение чуда, какое удается увидеть редко какому наставнику, считал вместе с залом:

– Шестьдесят семь, шестьдесят восемь…

Когда счет перевалил за сотню, он спохватился – чудо чудом, а закон сохранения энергии никто не отменял. Тренер понял, что эта удивительная девочка будет подтягиваться, пока не свалится с турника без сознания. И он скомандовал: «Хватит!», – и даже подхватил ее за ноги, чтобы помочь опуститься на дощатый пол. А девочка, которая, оказывается, тоже шептала со всем залом, в последний раз вытолкнула сквозь зубы: «Сто двадцать пять!», – и подтянулась вместе с повисшим на ней взрослым мужиком. И только после этого отпустила перекладину.