Анастасия Дрёмова - Почему она осталась. Можем ли мы выбирать, кого любить? Страница 7

Он знал, что это такое, что значит полюбить, не себя, друзей, родных, или что-то неодушевленное, а женщину, полюбить творение небес, музу художников и поэтов, такую непонятную и никем не понятую. Лучшие умы человечества пытались осознать женщину, ее мысли и сущность, но к конкретным выводам, объясняющим ее и их проведение, на которое она влияет, так никто и не пришел. Он знал, что женщину можно лишь любить, однако старательно пытался этого избежать. Но сегодня, прекрасный теоретик, постигший истину любви на ремарковских страницах, проснулся с абсолютным пониманием того, что влияние противоположного пола коснулось и его, в нем вдруг зародились чувства искреннего тепла и света, от которых он так долго и кропотливо скрывался, прятался и избегал. Но в этот раз он был невнимателен и позволил этим чувствам заполнить все внутри, взращивая в себе единственное желание – вновь увидеть рыжеволосую чужеземку, так выпадавшую из привычного мира его маленького города.

Но он ничего не знал о ней. А ту информацию, которую можно было бы ухватить из разговора с его мамой, он пропустил мимо ушей, совершенно ничего не запомнив. Судорожно перебирая способы ее увидеть, он не придумал ничего более оригинального, чем начать с аккуратного ни на что не намекающего опроса матери формата «как бы между делом». Подготовившись уже бежать к пока еще главной женщине в своей жизни, он вдруг вспомнил, что его ждут в институте достопочтенные его коллеги по вопросу плана работы со студентами в будущем семестре. С мыслью о том, что на время придется отложить все свои думы о возможном личном счастье, он направился в ванную, чтобы хоть как-то привести себя в порядок. День ожидался долгим.

Забросив бумаги в портфель, он надел свое пальто, предварительно обмотав шею полосатым шарфом, одним из тех, с полосками шоколадного оттенка, так явно говорящих о своем хозяине, что тот является представителем образовательной стези. На это недвусмысленно намекал и его кожаный коричневый портфель с жесткой ручкой и карманами по бокам. С легкостью он запер входную дверь, которая накануне сводила его с ума своим упрямством, и поспешил вниз по лестнице навстречу утренней морозной свежести.

Лифтом он не пользовался. Во-первых, ему не нравились вещи, которые он не мог контролировать сам, а лифт как раз попадал в этот список. Те минуты, которые по воле случая ему приходилось проводить в закрытой металлической кабине, не приносили ему никакого удовольствия, наоборот, он начинал нервничать, торопиться, покрывался тонкой испариной. Он не доверял механизму и ощущал постоянную вероятность падения, внезапной остановки и еще кучу всяких жутких вещей. Зато выскакивал он из лифта очень быстро, жадно хватая воздух и радуясь долгожданному освобождению. Кто-то бы мог сказать, что на лицо все признаки клаустрофобии, зарожденной паникой, но он бы с этим не согласился, резко подчеркнул бы, что чувство дискомфорта у него возникает именно в лифтах, а не в каких-либо замкнутых пространствах. А во-вторых, ему нравились пешие прогулки, лестницы, дороги, тропинки, тротуары. Он получал искреннее удовольствие быть частью, хоть и небольшого, но путешествия от дома до работы, с работы до дома, до матери, кафе, парков, до всего, что ему было интересно и вызывало любопытство. А интересно ему было все, вся жизнь, каждый ее кусочек. Поэтому, боясь потерять время внутри чего-то, он старался постоянно находиться во вне, наслаждаясь текущим настоящим.

Сегодня он не торопился. Медленно передвигая ноги, он словно полз по земле, не имея сил поднять глаза. Внутренние думы его настолько сильно взяли в оборот, что окружающий его мир перестал будоражить воображение красками, случайные прохожие оставались лишь случайными прохожими, а звуки шумной детворы заглушала тревожная тишина внутреннего мира.

«Что же делать» – его не покидала одна единственная мысль, внезапно настигшая его и сменившая сладостные предвкушения новой любви. В смятении он пытался понять, что именно он чувствует сейчас, но чем больше он пробовал разобраться в калейдоскопе собственных чувств, тем больше запутывался и не понимал, что ему делать дальше. Одно он осознавал точно – пленившую его молодую женщину нужно вновь увидеть и немедленно. Почему? Потому что тут было два варианта развития событий – либо все, что он чувствует – это мираж, навеянный усталостью, легкой меланхолией и постоянным одиночеством, готовый вот-вот раствориться в пустынях человеческих грез, либо все это серьезно и болезнь лечению не подлежит. Лишь встретившись вновь, и снова поймав взгляд ее нежно зеленых глаз можно было это все понять.

Перебирая в голове мысль за мыслью, он не заметил, как приблизился к проезжей части улицы. Резкие гудки и быстрое торможение поворачивавшего автомобиля с синими потертыми дверьми и красной облупленной крышей, вернуло его в сознание, слегка задев края его пальто. Постаравшись не принимать близко к сердцу понятные ругательства водителя, он поспешил извиниться, вернуться к началу пешеходного перехода. И, лишь дождавшись нужного огня светофора, снова ступил на проезжую часть.

До его университета оставалось всего несколько кварталов. Собравшись с силами, он отогнал от себя все мысли о незнакомке и постарался сосредоточиться на предстоящем диалоге. Речь предстояло вести об учебном плане на последующий семестр, который ему хотелось разбавить несколькими вылазками в соседние более крупные города, где успешно работали экспозиции, посвященные авторам «потерянного поколения» и их взглядам на мировые войны ушедшего столетия. Он размышлял о предстоящем разговоре, что-то помечал, додумывал и планировал завершить диалог, поставив жирную точку истиной Льва Толстого «знание смиряет великого».

Первый этаж университета тянулся далеко вперед широким светлым коридором, вдоль которого параллельно друг другу располагались двери, ведущие в просторные кабинеты. Коридор, разделенный на несколько частей зелеными залами, заканчивался пыльной каморкой со старыми швабрами и грязными тряпками. Именно здесь, в забытой комнатке, где, кажется, можно все еще найти доисторические чистящие средства, часто встретишь юных влюбленных, украдкой поглядывающих друг на друга, талантливых музыкантов, мечтающих о большой сцене или молодых физиков, работающих над новым экспериментом. Преподавательский состав давно знал о якобы тайном месте, но не вмешивался и не вешал на дверь замки – несмотря на наличие разнообразных кружков, сообществ и организаций, оставались единицы, которым было комфортно находиться в своем собственном мире, лелея свою неизвестную пока еще никому тайну. Но она моментально выплескивалась наружу, стоило только творцам достичь своего идеала.

Всех посетителей встречал добродушный охранник лет пятидесяти в темно-синей отглаженной форме и бейджем с именем «Карл». За все 20 с лишним лет безупречной работы никто так ни разу и не поинтересовался, его ли имя написано на кусочке слегка пожелтевшей бумаги, предпочитая верить всему, что видят глаза. Да и начальство, наверное, уже позабыло, что Карл – это вовсе не Карл, а его старший брат, когда-то сменивший на посту своего внезапно ушедшего родственника. Трагедия их семьи тогда потрясла весь город, резонансной волной прокатившись по соседним населенным пунктам. Семнадцатилетний подросток с большими амбициями и мечтами просто исчез в один из заснеженных дней рано утром. Он вышел из дома в сторону института, где его ждал пост охраны учебного заведения – парень мечтал учиться в этом университете, но в силу ограниченного семейного положение не мог себе этого позволить, а знаний и времени подготовиться к поступлению ему не хватило. Вот он и выбрал такой вариант пребывания в стенах ученого дома в качестве охранника, естественно, временно. В будущем, возможно, его ожидал ошеломительный успех и известность в качестве литературного критика или великого физика, однако тот день перечеркнул ему все дороги.

Гордо смотря вперед, он решил срезать путь до института через зимний парк с озером, покрытым тонкой нитью льда. Его нашли лишь по весне, когда заледенелая корка растаяла, и его молодое, распухшее от воды тело прибило почти неслышной волной безымянного водоема. Виновников так и не нашли, списав все на несчастный случай. Город, который, как и многие провинциальные тихие городки, совершенно не готовый к подобной шумихе, погоготал пару месяцев и забыл. Забыли все, предпочитая не вспоминать это историю, словно нежеланный кошмарный сон. И друзья, и родители, каждый решил для себя, что всего этого не было, оставив отголоски печального события на растерзания городским байкам. Лишь его старший брат, бескорыстно всем сердцем и душой любивший его, так и не смог забыть потухшего взгляда и бледного лица подростка. Смерть младшего брата оставила неизгладимый отпечаток на его жизни, невольно забрав все желание жить и радоваться новому дню.