Артур Доля - Ленинский проспект Страница 7

– Тридцать тысяч рублей! все до копейки! – Мы замерли в шаге от бордюра. – Я сорок лет учительницей проработала! как теперь меня хоронить будут?

Риторический вопрос.

– Вы еще всех переживете.

Ответ неправильный, но учительнице понравился. В школе я был отличником.

– Чтоб ее черти забрали! – И тут же, скороговоркой: – Господи, прости…

Мы ступили на бордюр.

Уф-ф!

Тридцать тысяч за две пачки масла? Не плохо, – мягко попытался освободить руку; не получилось.

– Шкаф-то у меня не то что нынешние – дубовый, – в нижнем ящике выжжены цифры, – сделан ровно сто лет тому назад. Его просто так не откроешь!.. Документы, деньги, почетные грамоты, книги, – все в шкафу: Пушкин, Толстой, Чехов, – вся моя жизнь! Его ключом не откроешь, если не знать!

Дорогой, многоуважаемый шкаф! Где-то я это читал:

– Да… Это вещь…

В комедиях туда обычно мертвецов прячут, а те выпадают, и так весь спектакль, все четыре действия. Обхохочешься.

Старушка (сквозь слезы). Обо мне еще в «Московском Комсомольце» написали, на первой странице.

Молодой человек (удивленно). Вы подумайте!.. (Взглянув на часы, висящие на фонарном столбе). Ну, мне пора.

Старушка (немного сконфуженно). В разделе криминальной хроники за пятое мая.

Молодой человек (вспомнив «МК» за пятое мая. Возмущаясь). Их же поймали!

Старушка (в волнении). Да?

Младший лейтенант Шпак в черных, до блеска начищенных туфлях, без единого пятнышка, несмотря на недавно прошедший ливень, с кобурой на поясе проходит в глубине сцены.

Молодой человек (отнимая руку). Не везет мне сегодня.

Старушка (испуганно). Я сейчас упаду… упаду!

Стало слышно, как тяжело дышит Старушка, как бьется пульс (тук-тук, тук-тук) в голове Молодого человека, а возле магазина «Арбат Престиж» младший лейтенант Шпак пристает к блондинке с провинциальным излишеством макияжа на лице: уважаемая (с маленькой буквы), ваши документы, пожалллста! И непонятно, то ли он по собственной инициативе, чтобы жениться, то ли его послали план выполнять. Раздался щелчок минутной стрелки. Если бы ангелы парили в воздухе, над сценой, их тоже стало бы слышно. Слышно, как пришел в движение Ленинский проспект.

Наблюдаю за собой со стороны, – никаких родственных чувств. Где-то здесь должна быть запрятана эмоция узнавания, сопереживания персонажу, радости, наконец!.. или не должна?

Устать можно от чего угодно.

Старушка (ни к селу ни к городу). А масло-то просроченным оказалось…

Мы стоим на небольшой аллее, за нами восемь полос… стоп! при выходе на площадь Гагарина Ленинский расширяется, – за нами десять полос проспекта; такая же небольшая аллея; однорядка, для тех, кто желает выехать на проспект; магазин «Дом Ткани»; нечетные номера домов. Впереди – однорядка, для тех, кто сворачивает с проспекта, за ней магазин «Арбат Престиж», и четная нумерация. Вдоль аллеи лавочки, отстоящие друг от друга примерно метров на пятьдесят, чтобы присевшие отдохнуть (если совсем плохо) не сталкивались биополями, – во всем видна забота, за каждой деталью холодный расчет. Я успокаиваюсь. Неосознанно возникает какой-то пошлый мотив, – осознаю – сотру. Люблю деревья, даже здесь, на Марсе, от них живой покой. «Я вас люби-ил, любовь еще быть мо-о-же-ет…» – осознал, стер. Надо доводить дело до конца, так в школе учили: раз-два-три, раз-два-три, – веду учительницу (бывших учительниц не бывает, как не бывает бывших милиционеров), веду учительницу (создается ощущение, что она сопротивляется), веду учительницу к ближайшей лавочке.

– Вам помочь? – Мы застыли перед скамейкой.

Старушка вцепилась в мою руку как смерть:

– Помоги мне, сынок!

Бочком, бочком… пробую усадить костлявую. Руки дрожат… неловкие от напряжения… у обоих. Краем глаза ищу спасения, чтобы не циклиться на руках. Никакой цикличности. Младший лейтенант Шпак подсаживает блондинку в патрульно-постовой «уазик», – бизнес, ничего личного, – за отсутствие регистрации полагается административное наказание или взимается штраф. Не даст 500 рублей (плюс-минус 500 рублей: плавающий тариф), – что-нибудь другое даст, или возьмет. Дадут швабру, возьмет ведро в руки и будет полы драить в 108-м отделении милиции, смывать со стен кровь безвинно убиенных христианских младенцев: футбольных фанатов, рок-музыкантов, лидеров молодежного движения «Наши». Кстати о музыке, – музыки не слышно, никакой: легкий гул над землей; подземный гул.

Космическая музыка!

Аркаим!

Кто такой?

Каждый день бренчит в подземном переходе на бас-гитаре одну ноту. Зарабатывает на хлеб свой в поте лица своего. Чародей интервала, искусник! Маг, бомжеватого вида: усилитель за триста баксов, гитара за двести евро, джинсы из секонд-хенда, за тридцать рублей. На православной немытой голове (черные волосы до плеч), – белая тюбетейка, в таких правоверные совершают хадж; крест на голой груди. Перед ним свеча в пустой консервной банке. За ним, на облицованной кафельной плиткой стене, рукописный плакат: Космическая музыка! – желтые звезды на бело-синем фоне; чуть ниже имя исполнителя – Аркаим! У него холодный завораживающий взгляд. Аркаиму под сорок, весь в сучках и задоринках, сухопар. Внешне – за пятьдесят (сказывается постоянное общение с космосом, с использованием разрешенных/запрещенных стимуляторов). Вкруг него несколько адептов, два – женского пола, шестнадцати-семнадцати лет, по-видимому, жены, уставшие от непрекращающегося оргазма, но не желающие – мы не желаем! – просиживать свои молодые попки за столиками reception, отвечая на телефонные звонки: Здравствуйте! вы позвонили в компанию General Motors, меня зовут Мария. Они сидят в позе лотоса или показывают танец живота, – все зависит от настроения, от дозы. Лет через десять два зеленых молодых побега будут ровесницами Аркаима; если будут. У космонавтов большие перегрузки – год идет за пять. Лет через десять может случиться сидеть им за столиками reception, где-нибудь у самой кромки воды, на берегу реки Ахерон и улыбаться – корчить ужасные рожи – всем приходящим: Здравствуйте!!! Отыграются Аркаиму Аркаимовы жены, если чародей интервала сумеет их пережить. Это тебе не Харон с матюгами (веслом по лбу), с клочковатой седой бородою на всем лице. Это будет посильнее «Фауста» Гете. Это будет лет через десять, если будет. Но, предчувствуя Это, какая-то трагическая нота звучит во всем. Фа-диез большой октавы. Вот она: целая, одна четвертая, две шестнадцатых, – мерами возгорающаяся и мерами потухающая фа-диез, – одна вторая, одна восьмая, четыре тридцать вторых, и снова целая. Маг резко усиливает звук, – жены вибрируют вместе с мембраной усилителя ↑↓↑↓↕↕↕↕ – и резко убирает громкость (вздОх! облегчения у любопытствующих, просветление на лицах адептов), – завершен (который по счету?) космический цикл. Начался новый, – в начале цикла не залетают. От звука не залетают, впрочем, если залетать, так от звука, – летите, голуби, летите, – от звука не предохраниться. Никакая врожденная глухота, никакие затычки в ушах не спасут – родишь мелодию до – ре – ми, и будешь любить ее больше всего на свете, единственную – неповторимую – свою.

Легкий сквозняк колеблет пламя свечи – под землей постоянные сквозняки, – оторви взгляд от свечи, переведи на звезды. Желтые звезды на бело-синем фоне, бело-синий фон на плотном картоне, плотный картон на светло-сером кафеле, светло-серый кафель на бетоне; за бетоном толща земли вперемежку с камнями, корнями, костями; черви роют проходы в земле, огибают камни. Взгляд идет по проходу, петляет, пропадает в одном из них.

Что видишь ты?

Отсутствие солнца. Искусственный свет перехода. Светло-серый кафель. Светло-серого кафеля блеск. Ни день, ни ночь. – Компьютерная графика какая-то. – Желтые звезды на бело-синем фоне.

Богохульство – отсутствие солнца…

И солнце не может прейти своей меры, иначе его настигнут Эринии…

Богохульство! Не может ворваться в туннель!!

Две ноты (секс и смерть) звучат как одна,

два тела слились в одно, – фа-диез! соль-бемоль!

Закачай новую мелодию в свой мобильник!

Номер счета на сайте (раскрытый футляр гитары),

переведи деньги на счет (брось червонец-другой в футляр),

жмот, не жлобись!

Стань неофитом, жлоб!

– Иди, сынок, иди, – костлявая отпускает меня, – теперь я и одна управлюсь, спасибо тебе.

Нет сил ответить что-нибудь: пожалуйста, например.

– На заработки в Москву приехал, или как? – как бы между прочим спрашивает бабуля, ждет ответа, не слышит. Заработали ржавые шестеренки механизма, отвечающего за мыслительный процесс; я четко услышал скрип; впрочем, это могла заскрипеть скамейка.

Не будет тебе ответа, уже потому не будет, что… не отвечаешь ты за свои шестеренки, не отвечаем мы… вот тебе мой ответ.