Алексей Казаков - Эрос и Танатос. 20 историй о переплетениях любви и смерти Страница 7

Фея тоже ходила порой в это заведение общепита, где лихо, видимо, подражая разбитной мамаше, чокалась с друзьями и подружками стаканами с портвейном. Она любила выпить и закусить, а потому к концу десятого класса стала толстенькой и казалась бы совсем простушкой, круглолицей и конопатой, если бы не её пышные волосы цвета соломы на солнце, которые она часто заплетала в толстую, как канат в их спортзале, косу. Таких волос, как у Феи, не было ни у кого в их школе, да и вообще никто из местных девушек не мог бы похвастаться подобным богатством. Откуда оно было у Феи? Ни у матери, невзрачной обвальщицы мяса на комбинате, ни у крепко пившего отца, контролёра тары на комбинате комбикормов, ничего подобного не наблюдалось. Наверняка, от какой-то бабушки или прабабушки достались эти золотые волосы. Золотое наследство Феи… «Золотая Фея»…  «Golden Fairy»… Это ведь так красиво, звучно, – отметил мысленно Толик. И добавил с усмешкой: а также – символично и  весьма многообещающе…

Он посмотрел на часы: время за чаем и лишённым внутреннего содержания пирожком пробежало быстро. Расплачиваясь с официанткой, спросил, вспомнив фирменное блюдо канувшей в лету «Ёлочки»:

– А пельмени у вас бывают?

– У нас всё бывает, – ответила та немного напряжённо. – Будете заказывать?

– В следующий раз. Зайду с девушкой вечером или завтра.

Он кивнул заулыбавшейся официантке и пошёл к выходу из кафе. На стенах висели аляповатые картины. Наверняка творчество кого-то из местных, считающих себя художниками. На одной из картин был изображён городской парк. Как раз за ним и был тот самый дом.

На улице он набрал номер конопатой феи. Он был уверен, что её веснушки по-прежнему на месте.

– Слушаю, – услышал Толик в трубке голос немолодой уже  женщины.

– Привет, Фея, – сказал он.

В трубке немного помолчали, потом Фея, словно спохватившись, залепетала:

– Толик, так это ты, ты уже приехал! Я думала, ты это… ну, короче…

– Короче не получилось, летел через океан.

Фея громко захохотала, Толик отвёл трубку от уха. На асфальте валялись упавшие с деревьев маленькие грушки-дички, в детстве их старались не есть: родители пугали тем, что они отравлены выхлопными газами.

– Толь, а Толь, дорогу-то не забыл? – спросила Фея.

– Не-а, помню, – нарочито по-простецки ответил Толик. Простушка и не заметит иронии. – Но я вначале устроюсь в гостинице, и зайду вечером на чаёк. Муж не против будет?

– Муж объелся груш, – без претензий на оригинальность ответила Фея.

– Отравленных выхлопными газами? – решил уточнить Толик.

– Да развелась я, Толь, – с бабьим вздохом поведала Фея. – Год назад как будет. Одна живу. Я же писала тебе через Фейсбук на твою «Канадчикову дачу».

Толик оценил неожиданную в устах Феи остроумную игру слов и засмеялся. О том, что она развелась год назад, он помнил, но решил схитрить:

– Извини, забыл. Старею, мамочка…

– Да все стареем, – грустно поддакнула Фея. – Ну, устроишься, заглядывай. Считай, что домой идёшь. Ведь сколько лет мы соседствовали, считай с восьмого по десятый класс… Двор, правда, изменился. Короче, сам увидишь.

– Давай сначала вечером встретимся в кафе в парке. Оно на месте? – спросил Толик.

– На месте оно, что с ним станется. Давай в семь. Лады?

– Лады, – в тон ей ответил Толик.

Они встретились легко и почти без смущения, словно и не канули в историю эти несколько лет. Время пока щадило их, не спешило отпечатывать на их внешности очень уж заметных знаков усталости, физической и моральной. Они чмокнули друг друга в щёки, пошли в парк. Сидели на веранде кафе, пили фруктовые коктейли, заказал Толик и коньяк ради такого случая: встретились одноклассники, есть что вспомнить.

А что вспомнить? Возможно, было что вспомнить Фее – но не из событий внешнего плана, а скорее из области своих переживаний, девичьих грёз, надежд и их зеркальных чёрных двойников – разочарований. Впрочем, сама Фея никогда не смогла бы так красиво сформулировать всё это. Она была девушкой  бесхитростной. Но доброй. Если она приносила в класс напечённые матерью пирожки, то угощала всех. Плакала на индийских фильмах, брала с собой в кинозал для этого аж два носовых платка.

Семья, в которой она выросла, была простой по форме и содержанию. Когда Толик однажды зашёл к ним в гости, в соседнюю квартиру одноэтажного дома на две семьи, то, приглашённый к столу, удивился, что никто в семье не пользовался ножами. Когда он вежливо попросил нож, то мать Феи удивилась: «Зачем? Хлеб же я нарезала ж…» Толик приходил тогда (кажется, они были в девятом классе), чтобы отдать Фее подклеенные учебники, которые упали в снег и раскисли. Тогда весёлой компанией они играли в снежки, и многим мальчикам, наверное, казалось, как и Толику, что, попадая в девочку, он совершает некий акт телесной близости посредством белого комочка. А получив в ответ от девочки меткое попадание снежком, Толик фантазировал о том, что белый необидный снаряд принёс теплоту ладони и запах кожи маленькой дамы. Снежки лепили голыми руками, не в перчатках, так получалось быстрее.

Фея была влюблена в Толика с восьмого класса, когда он перешёл в их школу. Она по простоте душевной не могла скрыть свои чувства, делилась с ними подружками, не могла прятать влюблённые глаза, потом стала слать Толику наивные любовные записки с грамматическими ошибками. Ему она совершенно была неинтересна: он был влюблён в Валю, тонкую интеллектуалку из семьи крупного местного чиновника. Валя бредила Булгаковым, Тарковским, читала по-английски (мама её преподавала этот язык в другой школе). Стройная, утончённая интеллектуалка резко выделялась на фоне простеньких, без претензий, пусть порой и симпатичных, местных школьниц. И Фея была лишь фрагментом этого фона.

Однажды они поехали на соревнования по спортивному ориентированию, где три дня бегали с компасами в лесу. Был май, ещё бывало по ночам прохладно, а днём по-летнему жарко. Вечером сидели с гитарами, деки которых отражали переливы огня в костре. Нарушали спортивный режим, попивали портвешок втихоря…

Толик посматривал сквозь огонь на Валю, и её лицо иногда казалось ему горящим в пламени. Он и сам к тому времени горел юношеской к ней влюблённостью – но тайно, платонически, боясь обидеть торопливым действием хрупкую, ранимую и с обострённым чувством собственного достоинства девушку. Потом подсел к ней поближе, вместе со всей компанией они пели песни Высоцкого и Визбора. Толик пытался заговорить с Валей, но та отшучивалась, отводила взгляд. Ничем дело и не кончилось: Валя ушла спать к себе в палатку. И тогда к Толику подошла Фея, сказала:

– Толь, пошли погуляем к речке.

– Зачем? – рассеянно спросил расстроенный уходом Вали Толик.

Фея растерялась, не знала, что и сказать. Поникла головой. Лицо её оказалось напротив костра, и Толик отметил, что щёки её покрыты пушком, который сейчас, при свете пламени, казался красным. И носик длинный блестел. Ну совсем она ему не нравилась. …Когда во дворе она о чём-то с ним заводила разговор (чаще всего о живших у неё в аквариуме двух водных черепахах), путанно и косноязычно, он слушал её вежливо, но с затаённым снисхождением, как говорят с глупым, не совсем здоровым, ребёнком. Воспитанный в духе джентльменства, он не мог её оборвать или перебить и, сдержанно улыбаясь, слушал вполуха, думая о своём…

– Как зачем? – переспросила тогда Фея. – Это… Да просто… Короче, не знаю зачем.

– Тебе что, страшно одной идти к речке?

– Ну да, страшно. Стремаюсь я чё-то, Толя.

Ему было неловко. Отказать невежливо, а гулять с ней ему совсем не хотелось. Но воспитание взяло своё, и они пошли к речке. Молча бродили вдоль берега. Толик помогал Фее удержаться на ногах в тех местах, где тропинка сильно кренилась к воде: он брал её за локоть, и она начинала волноваться и едва заметно дрожать. Потом взяла его под руку и крепко держала, словно боясь упустить долгожданную и желанную добычу. Толик чувствовал себя не в своей тарелке, но начался дождь, и он помог завершить странную и нелепую прогулку.

Но однажды это всё-таки случилось. Сразу после выпускного бала в школе. Родители Феи уехали в деревню к родственникам, и она позвала Толика по-соседски на чай, а потом… а потом они оказались на соседних подушках. …Фея уснула на руке Толика. Её волосы щекотали ему шею. Он осторожно высвободился, досадуя и на себя, и на Фею.  Он не знал, зачем ему это  было надо. И надо ли было вообще. Подошёл к окну. Рассеянно смотрел, как колеблется на асфальте свет уличного фонаря, который качался под порывами ветра. В темноте белел крылом неведомой птицы бок заварного чайника, отражавший зыбкий свет всё того же фонаря. В темноте в комнате слышалось глухое постукивание камней, и Толик не сразу сообразил, что это всё никак не угомонятся, не улягутся спать водные черепахи в аквариуме. Наверняка романтически настроенная хозяйка забыла их покормить. Любимицы Феи, которые всех нас переживут, подумал Толик. И ещё его озадачила новая ситуация в отношениях между ним и вчерашней одноклассницей.