Амина Каримова - Святые грешники Страница 7

– Так об этом я и говорю. Человек понимает! Он сам к этому приходит, его не приводят другие. Мне невыносимо осознавать, что в моей жизни, возможно, нет ничего, что выбрала для себя я, к чему я пришла сама. Я ненавижу эту жизнь, она ведь фальшива. Прозвучит страшно, но временами мне кажется, что я ненавижу Его.

– Ненавидишь?… А вот это уже серьёзно.

После чего Мари на какое-то время задумалась, но совсем скоро отпрянула от своих мыслей и потёрла руки, словно ребёнок, который собирается приступить к долгожданному десерту.

– Да, именно. Я чувствую себя муравьём, а Бог – это сапог. Он наступает на меня, и мои слабенькие ножки ломаются. И разумом я, возможно, понимаю, что всё это во благо, но здесь и сейчас мне очень больно и виной тому Он, и я ненавижу Его за то, что Он сотворил со мной это. Если это не Он, а враг, я ненавижу Его за то, что Он допустил это. Я ненавижу себя за то, что не смогла выдержать натиск, за то, что у меня такие слабые ножки. И опять же, я ненавижу Бога за то, что именно Он создал мои ножки такими слабыми. В общем, Бог виноват в любом случае.

– Это потрясающе!

– Что? Мари, твоя реакция меня всегда, мягко говоря, удивляет.

– Но это правда! Да ты любишь Его больше, чем кто бы то ни был. Знаешь, то, как легко ты с Ним обходишься, вызывает у меня восторг. Порой я забываю, что ты говоришь о Боге, а не о своём отце или друге, или…, – она махнула рукой, – о ком угодно. Для тебя Он – Личность. Да, сегодня ты злишься и выражаешь это, завтра ты будешь испытывать другие чувства. Ты та, кто ты есть. Настоящая! Ты твердишь, что Богу нет до тебя дела, но ведь это ложь, Тори. Она основана на твоём незнании истины. Всё-таки люди меня умиляют, – заключила она и откинулась на спинку кресла.

– Человек никогда не решится судить о предмете, если достаточно не осведомлён на его счёт, иначе он будет выглядеть глупо. Однако чем меньше человек знает о Боге, тем с большим жаром он рассуждает о Нём. Как ты сейчас.

Она отправила в рот смоченную в сиропе вафлю и с чувством зажевала.

– Мне жаль, что ты так считаешь. Я знаю достаточно, чтобы сделать выводы.

– Ты не знаешь Его Слово, поэтому ты не знаешь ничего.

– Да я читаю Библию, сколько себя помню. Мне на ночь читали не «Золушку», а историю жизни Руфь, – настаивала я. – Но люди даже её умудряются интерпретировать так, как это удобно и выгодно им. Сегодня истина всё дальше. Поступки определяются моралью и совестью людей. У кого-то нет совести, кто-то плевал на мораль; итог – грех узаконен и стал вполне приемлем.

– Вот именно поэтому, Тори, – она подняла указательный палец, – ни дня без истины!

– Не знаю. Возможно, однажды я тоже к этому приду, – пусть временами, но всё же меня посещают проблески разума.

– Тори, я хочу задать тебе вопрос с тех самых пор, как мы вошли. Могу я?

– Конечно, спрашивай! Всё что угодно!

– Ты заметила, что все улыбаются, а вон тот бариста за стойкой очень хмур? Я уверена, – он что-то замышляет. Может быть даже что-то опасное….

– Мари! – я запустила в подругу салфеткой.

Она засмеялась, откинувшись на спинку кресла и положив обе руки на живот, искренне и громко так, что люди стали оборачиваться. Меня это не смущало. Мари всегда так смеялась, и мне это очень нравилось. В такие минуты я хохотала вместе с ней. Я смеялась, даже если мне не было смешно, чаще всего мне не было смешно, но смех её был заразителен настолько, что отделаться улыбкой представлялось невозможным.

– Знаешь, Мари, в своё время я зареклась иметь близких друзей, поскольку перестала верить в существование дружбы. Возможно, это следствие плохого опыта. Всякого рода отношения, в которых люди слишком тактичны, чтобы сказать правду, или напрочь лишены чуткости, чтобы промолчать, когда это необходимо, стали мне ненавистны. Я поверила в то, что все мы – эгоисты, и притворяться, что нас интересует чья-то жизнь, помимо собственной ни к чему.

Улыбка Марии растворилась вместе с сахаром в её кофе. Она села удобнее и, наклонившись ко мне, с неподдельным вниманием слушала меня.

– Человек собирает вокруг себя людей, с которыми ему комфортно, которые его наполняют, вдохновляют, – размышляла я вслух. – Стало быть, друг – это человек, которого я использую для удовлетворения своих различных потребностей больше других. Поскольку он может дать мне больше, чем остальные, поэтому я нуждаюсь в нём более чем в других. В свою очередь, он черпает что-то для себя в отношениях со мной. Что-то такое, чего не нашёл бы в других. И этот эмоционально-интеллектуальный симбиоз или любой другой, в зависимости от того, что конкретно люди нашли друг в друге, мы называем дружбой. Так я думала ещё вчера. Но теперь-то мне ясно: дружба – это труд, и трудиться должны обе стороны. Это правда о себе и о друге, которую придётся принять. Это изменения, которые непременно произойдут. Это рост, в котором участвуют оба. Это радость, которую приносят эти отношения. И боль, порою такая сильная боль, что даже думаешь: «А стоит ли?». Так вот с тобой, я думаю, – стоит!

Покончив с завтраком, мы вышли на улицу. Мария побежала на работу, а я всё стояла. Шальная мысль залетела мне в голову, и я думала о том, как мне с ней поступить. И приняла решение воплотить её.

Я вернулась в кофейню и попросила позвать администратора. Ко мне вышла высокая полноватая брюнетка с вздёрнутым носом. «Чем могу быть полезна?», – спросила она. Она старалась быть очень вежливой, но вышло это слащаво и неестественно. Я стала интересоваться открытыми вакансиями и, к большому своему удивлению, устроилась на работу. Моё собеседование длилось от силы десять минут. Подробностей его я не помню, поскольку разум мой был в состоянии временного помутнения. Мне стало тяжело дышать, я попрощалась и вышла. Утренний свежий воздух ударил мне в лицо, и я вдохнула его полной грудью. Затем я откинула голову назад и, закрыв глаза, несколько мгновений вдыхала чистый воздух. Казалось, это было началом чего-то нового.

Глава 5

Когда человек оказывается в стеснённых обстоятельствах, он способен на то, на что в обычной своей жизни никогда не осмелился бы. Это как те две лягушки в миске со сметаной – либо они изо всех сил станут взбивать сметану в масло в надежде выжить, либо сложат лапки и утонут. Моя ситуация отличалась лишь тем, что мой подвиг был необходим исключительно мне самой. Родители считали всё это безумием и ждали, когда я, наконец, наиграюсь в независимость и вернусь домой. Но их отношение ещё больше подкрепляло меня в правильности моих решений. Чем больше они ждали, что я сдамся, тем меньше я собиралась это сделать.

Вдохновлённая мыслями о своей независимости я шла туда, где могла, как мне казалось на тот момент, доказать это всем. Идя по тротуару прогулочным шагом, я воображала, как все удивятся, узнав, что я устроилась на работу. Перед глазами отчётливо рисовалось недоумевающее лицо папы, который привык заботиться обо всех членах семьи, и в том находил удовлетворение; лицо мамы, для которой я так и не выросла – она до сих пор готовит мне завтрак и будит меня, как в те времена, когда я была в первом классе. Я должна была доказать свою самостоятельность, и первым пунктом была финансовая независимость.

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

1

«Несравненной Джейн» называл писательницу Джейн Остин шотландский писатель Вальтер Скотт.

2

«Ра́зум и чу́вства» (англ. Sense and Sensibility) – роман английской писательницы Джейн Остин. Первое изданное произведение писательницы было опубликованно в 1811 году под псевдонимом Леди.

3

Хроники Нарнии – цикл из семи фэнтезийных книг написанных Клайвом Стэйплзом Льюисом.

4

«Шокола́д» (фр. Chocolat) – драматический фильм режиссёра Лассе Халльстрёма по одноимённому роману английской писательницы Джоанн Харрис. Главную роль исполняет Жюльет Бинош, номинированная за неё на премии «Оскар» и «Золотой глобус».