Ася Лавруша - Шведский стол (сборник) Страница 7

В самолете все тревоги как-то сами собой вдруг взяли и испарились. Сидевшая в соседних креслах публика была вполне узнаваемой: пожилая пара, вряд ли говорившая на каком-нибудь другом языке, кроме русского, три-четыре скучных ответственных лица, несколько мамаш с детьми, но в основном шумная молодежь двадцати – тридцати лет. Ксана Андреевна подумала, что Полинка обязательно выделилась бы в общей массе молодых красотой, серьезностью и некоей эксклюзивностью – даже если бы на ней были какие-нибудь джинсы. От этой мысли Ксана Андреевна почувствовала себя увереннее. Она посмотрела в маленькое зеркало, опустила глаза, оглядывая собственный наряд – и в целом осталась вполне довольна инспекцией. Перед отъездом она несколько раз сходила в солярий, чтобы не выглядеть на пляже неприлично бледной. Одета была по-дорожному, но элегантно: удобные кожаные туфли в дырочку, темно-синяя льняная юбка, длинная, почти до пят, белая шелковая футболка, белый хлопковый свитер – Полинкин – небрежно наброшен на плечи. Да, добавим еще джинсовую панаму, к маленьким полям которой Ксана Андреевна приколола значок, изображавший шпиль Петропавловки, – и получим весьма привлекательную женщину с по-европейски зашлифованным возрастом.

Сидевшая рядом пожилая пара о чем-то у нее спросила, пытаясь завязать общедорожный разговор. Ксана Андреевна ответила приветливо, но дала понять, что в развитии знакомства не очень заинтересована – вытащила из аккуратной дорожной сумки, которую она почему-то не сдала в багаж, томик Барбары Картланд и углубилась в чтение.

Яркие южные краски заявили о себе уже на посадочной полосе – за кромкой серого асфальта стремглав бежали пронзительно розовые, синие и желтые цветы. Рожденный их самолетом солнечный и поэтому видимый ветер старательно причесывал клумбы.

Прямо у входа в здание аэропорта Ксана Андреевна вздрогнула от собственной фамилии, выписанной мелом на красивой табличке, которую держал в руках пожилой итальянец с густопсовыми усами.

– It's me! – бодро произнесла Ксана Андреевна и, помахав рукой попутчикам, уселась на заднее сиденье большой блестящей машины.

Описывая матери гостиницу, Полина называла ее «хорошей» – она просто редко употребляла слова, вроде «роскошный» или «шикарный». В голове же у Ксаны Андреевны суетливой каруселькой вертелись именно эти буржуазные прилагательные. Прохладный мраморный холл и тропической сочности зелень в росе кондиционера, а за прозрачной, нисходящей в невидимость стеклянной стеной – бесконечное море и марево горячего воздуха. Приветливый персонал, и никаких неудобств с языком – едва усатый шофер распахнул перед Ксаной Андреевной дверь гостиницы, как к ним тут же подошла молодая девушка, на чистом русском языке представилась Мариной и сообщила, что в ее обязанности входит перевод и любая другая помощь, которая может понадобиться Ксане Андреевне во время отпуска. Быстро проделав все формальности, связанные с регистрацией, и показав, где сервируется завтрак, а где обед и ужин, она провела Ксану Андреевну в номер, поднявшись с ней в лифте на четырнадцатый этаж.

Здесь отдыхающую сначала порадовала ее собственная, где-то легкомысленно позабытая сумка. Потом Ксана Андреевна осмотрелась по сторонам и пришла от обстановки в полный восторг. В комнате было свежо и как-то неправдоподобно чисто. Отделка была более скромной, чем внизу, но стильной – белые стены, на них несколько морских пейзажей в деревянных рамках, плетеная мебель: два комода, шифоньер и кресла с совратительно пышными подушками, а еще огромная кровать, застеленная бельем в синей гамме: темно-синяя простынь, более светлое одеяло и десяток подушек разных размеров и разных оттенков синего. Во всю стену окно с видом на спокойное перламутровое море. А мраморный пол в ванной и голубой халат из махры самой нежной субстанции произвели на Ксану Андреевну настолько сильное впечатление, что она даже решила не спешить на пляж. Неторопливо распаковала вещи. Обнаружила в шкафу утюжок и притулившуюся к дверце гладильную доску, и основательно подготовилась для будущих променадов, развесив свои наряды на украшенных цветными ленточками плечиках и разложив их по надушенным шкафчикам.

На полке в ванной увидела вазочку синего стекла, а в ней несколько белых шариков величиной с мяч для пинг-понга. «Bath ballistic» – прочитала Ксана Андреевна на этикетке большие латинские буквы и маленькие, расползающиеся, написанные от руки русские: «Бомба для ванной». Решив испытать оружие, Ксана Андреевна налила в скользкую ванну голубоватой воды и бросила туда две «бомбы», которые тут же взорвались роскошной белоснежной пеной и ароматом конфет «Рафаэлло», которые так любит Анечка…

Невесомая пена садилась на ресницы, закрывала глаза и в уши нашептывала внучкины сказки про старух, нырявших в кипящие котлы и превращавшихся в молодых красавиц, после чего у них начиналась совсем другая жизнь… Нет, Ксана Андреевна не примеривалась к переменам! Она была женщиной трезвой и сказки дочитывала до конца, даже если Анечка теряла к ним интерес, и ей было доподлинно известно, что чудеса случаются исключительно с молодыми, а все переплавленные красавицы рано или поздно снова становятся старухами, а раз так – то стоит ли обольщаться? Она и не обольщалась – просто какая-то пружинка у нее в душе начала легонько так подрагивать, и, чтобы как-то унять эту дрожь, Ксана Андреевна после ванны расположилась среди синих подушек с романом Барбары Картланд и вскоре почувствовала себя дальней родственницей главной героини. Героиня была молодая, красивая, ее бурная личная жизнь разворачивалась в интерьерах дорогих отелей, на фоне зыбких золотых дюн, под театрально-бархатными небесами и упругими парусами океанских яхт. Пожилая «родственница» же наблюдала за страстями как бы со стороны, но находилась рядом. «Эту роль я могу играть с совершенно спокойной совестью, – решила Ксана Андреевна, – и мне вовсе не обязательно чувствовать себя при этом полной дурой…»

Вечером в огромное окно номера с цыганской бесцеремонностью постучались южанки-звезды. Они выманивали на улицу, обещая большую молочно-белую луну. Подумав, что перед сном, пожалуй, действительно стоит пройтись, Ксана Андреевна надела полотняное платье, черную блестящую шляпку с ярким платком на тулье и спустилась вниз.

Заморский юг был сладким, сочным, сливочным, шоколадным, фруктовым, марципановым – как большой праздничный торт, к которому страшно подступиться. Всюду были люди, они ели, пили, гуляли и громко разговаривали. Проходивший мимо негр что-то сказал Ксане Андреевне и, не дожидаясь ответа, пошел себе дальше, а она вдруг растерялась и начала судорожно искать какое-нибудь зеркало, умоляя его подтвердить, что она выглядит достойно и вообще здесь не чужая…

«А вот Полинка всегда и везде чувствует себя уверенно», – подумала Ксана Андреевна, но утешиться этой мыслью не успела – наоборот, вспомнила мятную улыбку дочери, которой та отреагировала на ее новые шляпки. Еще больше разволновавшись, Ксана Андреевна стала нервно рассматривать публику, пытаясь определить, носят ли женщины здесь что-нибудь похожее. Оказалось, что носят. Хоть и не все поголовно…

Ксане Андреевне вдруг остро захотелось увидеть дочь. К этому желанию прибавилось неожиданное чувство вины. Ну зачем девочка потратила такие большие деньги? Ведь гостиница очень дорогая, и вообще здесь за каждый шаг нужно платить по доллару! Полина со Стасом, конечно, хорошо зарабатывают и значения деньгам как-то не придают, но все равно! Ей вполне хватило бы и родного Сочи! Ксана Андреевна вспомнила неопрятную, но такую родную сочинскую набережную – лотки с рыхлыми пирожками и чурчхелой, очень вкусной, но произведенной в явной антисанитарии… энергичную чайку, терзающую на берегу серебряную рыбную мелочь, и рыжую дворнягу, отбирающую у птицы честно добытый ужин… А еще держащего тир карлика и какого-нибудь инженера из Сыктывкара, громогласного не хуже здешних, но которого – от здешних в отличие – запросто можно строго осадить…

Ксане Андреевне становилось неуютнее и неуютнее. Чувство вины расплывалось, собираясь превратиться в ощущение одиночества посреди всего этого яркого, но совершенно чужого мира, – и от этого в душе у нее уже конденсировалась маленькая слеза-роса, как вдруг она услышала за своей спиной:

– Синьора из России?

«Синьора» впала в полную панику. «Синьора» даже остановилась. И увидела поравнявшегося с ней высокого мужчину, черноволосого, с сильной проседью – то, что раньше называлось «соль с перцем». На вид ему было около шестидесяти, но жгуче-черные глаза блестели так, словно лет тридцать им удалось преодолеть экспрессом. Душа у Ксаны Андреевны испуганно закудахтала.

– Синьора приехала из России, – повторил незнакомец.

По-русски он говорил уверенно, но язык этот явно не был ему родным, интонация плавала и было непонятно, спрашивает он или утверждает.