Алексей Сухих - Красная розочка. Рассказы и повести Страница 7

– Нет, однако. Только попросила лодку, в последний раз, говорит, прокачусь и поплыла прямо туда. – И дед махнул в сторону их любимого мыса.

Оставив недопитый чай, Генка вскочил, схватил вёсла и кинулся к лодке.

– Куда, чертёнок? Она ничего не говорила, а записку оставила…

Но Генка не слышал. Он уже грёб, и руки его не знали усталости. Лодка выскакивала из воды и неслась, что называется, не дыша.

– Она была здесь, – шептал он. – Она была, она хотела меня видеть. Меня! Ему захотелось петь. Но вместо слов из груди вырывались хриплые звуки. – Она искала меня, – шептали пересохшие губы.

Генка выпрыгнул на песок. Ничего не изменилось за его отсутствие. Тот же берег, те же волны, бегущие в сверкающую даль. Разве какие-то камни на девственной отмели. Он подошел ближе и замер. Беспорядочное нагромождении камней слилось в стройные поющие слова. Генка зажмурилась, тряхнул головой, желая убедиться, что это не сон, снова открыл глаза и прошептал вслед за каменными буквами:

«Я ЛЮБЛЮ ТЕБЯ, ГЕНКА!».

– Таня – это ты, – перебирал он гладкие горячие камушки. «Я люблю тебя», – перечитывал он бесконечное количество раз. «Люблю тебя!» – пели бездушные камни. «Люблю тебя» – шелестели волны. «Вы ещё встретитесь» – улыбалось солнце. Генка подошёл к самой воде. Волны мягко касались его ног и неслышно убегали. "Я найду тебя, Таня! Я выверну улицы Алма—аты наизнанку и найду тебя! – шептал он. – Ты любишь меня, и я люблю тебя». Генка отошёл к тому месту, откуда увидел поющие слова и ликуюшая радость вскинула его руки и сияющий взгляд к заснеженным вершинам гор.

– Я люблю тебя, Таня! – во весь голос крикнул Генка. «Люблю… Таня… а….а» – откликнулись ему далёкие горы. И Генкина любовь, пробежав по всем закоулком озера, поднялась выше, к облакам, и скрылась за белеющими вершинами гор..

Месть

– Да брось, Лёнька! Зачем сходить с ума? Завтра же будешь жалеть об этом.

– Отстань!

Я кидал в чемодан рубашки, книги, сигареты. Женька сидел рядом и пытался меня образумить. Я его не останавливал, но не останавливал и себя. Небольшой нажим на крышку чемодана, щёлкнула защёлка.

– А всё-таки зря.

– Не думаю.

Пальто, кашне, шляпу натянул поглубже – вчера ударил мороз.

– Ну, Женя, увидимся в институте. Справку о практике отметишь. Будь здоров.

– Не дури, Лёнька!

Я хлопнул дверью и вышел. Я не мог больше оставаться в этом, в один момент ставшем мне неуютном южном городе, на этом, ставшим приземистым и серым заводе, ещё недавно казавшемся верхом технического совершенства, где мы проходили свою последнюю практику перед дипломом. Где в соседнем подъезде в такой же стандартной квартире – общежитии жила она. Нет, я не был зол на неё смертельной злостью, нет! Я просто не мог больше её видеть. Не мог. Боялся, что если увижу, то совершу что-то унизительное для себя. И потому бежал. Остававшаяся ещё неделя практики была для меня невыносима.

Поезд стучал колесами на стыках, вздрагивал на стрелках. Я не спал. За окном было темно, лишь сверкал снег в неровном свете прожекторов встречных поездов. «Так, так так…», – стучали колёса.

«Марина!? Маринка! Что же это? Почему?» Как глупо задавать такие вопросы. Но я ничего не понимал и понять не хотел, потому что необъяснимое необъяснимо.

Вчера она пришла к нам тихая, ласковая, сидела на кровати со мной в обнимку, а потом при ребятах сказала: «Кончились наши встречи, Лёнечка. Я тебя люблю, но мы расстаёмся. Если сможете, не осуждайте», – сказала она всем. Поцеловала меня и ушла. Все обалдели. Мы три года были вместе. Ссорились, бывало, и расставались, но ребята неоднократно требовали кончать с игрушками и делать свадьбу. И на практику поехали вместе. И вдруг!?

Весь вечер ребята обсуждали ситуацию, но я замкнулся и утром решил уехать. Непонятность должно было разрешить время. И только Женька, мой корешок, всегда защищавший Марину, только хмыкал и не очень уверенно пытался отговорить меня от отъезда. Поезд стучал колёсами. Спать я не мог. Курил сигарету за сигаретой.

«Марина, Марина! А может я не прав, убегая. Может надо быть рядом и не отпускать от себя? Ведь она твоя любовь, Лёнька! И она тебя любит. Сама при прощании сказала! Марина! Я стоял перед окном, за которым мелькала ночь, а видел одну Марину. Её глаза улыбались мне, её глаза, мои любимые глаза, которые я столько целовал. Она была… О, как она была хороша! Марина… Воображение было настолько явным, что я не мог оставаться на месте. Пусть я совершу ещё глупость, но я вернусь. Я вернулся в купе – пальто, кашне, чемодан. Шляпу не нашёл в темноте. Остановить неразумность бегства и вернуться назад.

В тамбуре меня охватил морозный воздух.

– Молодой человек, Вам ещё далеко ехать… Простите, что с Вами? – остановил меня вышедший из своего купе проводник.

– Ничего… Извините…

Я посмотрел на проводника и побрёл назад. Вид у меня был, видимо, что надо. Проводник что-то пробормотал вслед. Я сумел лишь разобрать: «Напьются да выворачиваются». Это меня как-то успокоило. Если я похож на пьяного – то ничего. А что со мной? Ничего. Ничего, Марина Андреевна, ничего. Извините.

За время пути в родной город, окружающий мир потускнел в моём представлении, и жизнь не казалась радостной, как раньше, и вся вторая половина человечества представлялась уже не прекрасной и достойной поклонения, а просто биологической массой предназначенной для размножения. Любовь – выдумки поэтов. Пусть самки влюбляются в нас, пусть мучаются. Моё сердце всегда будет равнодушным. И чем больше будет огорчений у встретившихся на моём пути женщин, тем лучше

Ярость бурлила во мне. И пустота, полнейшая изнуряющая пустота охватила меня целиком. Я чувствовал, как выворачивают меня мои мрачные мысли. Чтобы как-то прийти в себя, я уехал на малую родину к родственникам отдышаться в тишине. Срок практики ещё не кончился и моего присутствия в институте никто не требовал.

В маленьком тихом городке меня приняли радостно. Целую неделю я не вылезал из четырёх стен. Радость и улыбки встречали меня каждое мгновение. Хмурость постепенно исчезла с моего лица и спряталась внутрь. Я начал приветствовать изредка появлявшееся солнце, целовался с пушистым ласковым псом, катался на лыжах и, падая, с удовольствием зарывался в мягкий искрящийся снег. Лежишь в снегу, один нос к верху, хорошо. Читал, что природа облагораживает человека, но не чувствовал. Сейчас что-то начал понимать.

Но природа – природой, а время – временем. Подходил Новый Год. Я отправился на базар за ёлкой. Подобрал подходящую ёлочку, заплатил деньги и направился к выходу. У ворот меня сильно ударили по плечу.

– Лёнька, чертяка, здорово!

– Саня, ты?

Передо мной стоял бывший одноклассник, несколько располневший, но всё с теми же покровительственными замашками, которые он выработал за долгое время старшинства над нами более молодыми, пока мы все не подросли.

– А кто же, ты думаешь! Он самый. А ты как здесь? Да ведь ты студент. Я вот армию отбарабанил, сейчас в милиции служу. Ну, как дела?

– Да так, ничего. Учёба вот к концу подходит.

– Инженером будешь?

– Надеюсь.

– Давно не видались, а?

От него немного попахивало спиртным.

– Да. Дороги наши не пересекаются, – довольно равнодушно ответил я.

Мой тон несколько озадачил его, но я действительно не испытывал радости от встречи и мне не хотелось что-либо вспоминать, а эта встреча, кроме воспоминаний вызвать ничего не могла. Я смотрел на него, но ничего не мог поделать с собой. Что-то он выбил из меня, и я потерял сразу всю лёгкость, накопленную за время пребывания здесь.

– Пойдём-ка выпьем за встречу, – напрямую попытался растопить лёд Саня.

– Спасибо, дорогой, но скоро Новый год, тогда и выпьем.

– Да что ты, друг или не друг?

– Друг, но я боюсь потерять ёлочку.

Маленькая зёлёная ёлочка уберегла меня от моего немедленного падения. Но Саня вырвал у меня слово о встрече вечером в хорошей компании. Мы так давно не виделись и повспоминать о приятных прошлых днях было неплохо. Он был нормальным парнем и действительно радовался встрече.

К вечеру я получил письмо от Женьки. Хороший он парень, мой Женька. Пишет, что Марина очень огорчена и встревожена моим отъездом, а с документами о практике всё в порядке. «Всё очень хорошо, – подумал я. – Она огорчена и встревожена. А чем она огорчена и встревожена?»

В назначенное Александром время я был на месте. И приветствовал собравшуюся компанию, в которой молодых женщин было больше, чем ребят. Кроме Саньки я никого не знал, но приняли меня даже несколько смутившей дружелюбностью. Как я узнал чуть позже, женская половина представляла единый и дружный медицинский отряд одной из больниц, определённо нуждавшийся в молодых людях. Не успел я стряхнуть с ресниц намёрзшие снежинки, как меня пригласили сесть, и подали красивую чайную чашку с водкой. «Крепко пьют», – подумал я про себя и спросил: