Владимир Козлов - Горькое молоко – 2. Вальтер. Кофе от баронессы Кюцберг Страница 7

– Ты куда Захар, на ночь, глядя, да в такую погоду? – спросила мать, – оставайся.

– Нет, Клава мне оставаться у тебя нельзя, я пойду, – сказал он, – статью за укрывательство ещё никто не отменял. Зачем я тебя под монастырь буду подводить.

А пришёл Захар к Вовке с одной целью, чтобы он передал записку для Севы Пескаря. Этого мужчину Вовка уважал его. У Дяди Севы много было знакомых и Вовке, тогда казалось, что нет, такого места, где бы его ни знали. Когда Вовка стал старше, он понял, что дядя Сева не только бывший циркач и голубятник, но и имеет большое влияние в уголовном мире. Даже Часовщик, когда к нему обращались за справедливостью, всегда говорил:

– Я на пенсии давно. Идите к патриарху Севе или его другу Захару. Я давно все дела сдал им. У меня сейчас другие интересы. Я планирую отправиться на вечный покой.

На самом деле Часовщик заниматься ничем не хотел, он мелочёвкой даже не занимался, не говоря о решении глобальных вопросов воровского мира. На досуге пил не в меру горькую вместе со своей женой.

Он утонул у себя в ванной с бутылкой коньяка, когда его жена в таком же состоянии валялась рядом в комнате.

В последний путь Часовщика провожал весь двор, и много было незнакомых мужчин с отчаянными и волевыми лицами.

Лара Давидовна Кюцберг, после той злополучной смены в лагере, когда Вовка её смертельно напугал ужами, пришла работать в школу. И при встрече с Вовкой всегда грозила ему пальцем. И по иронии судьбы в седьмом классе, ей предстояло встречаться с непослушным и хулиганистым Колчиным теперь ежедневно, от чего она, большой радости не проявляла, но безгранично была рада Надежде Крупице.

…Вовка иностранке не докучал, она даже ему нравилась, и старался на её уроке не хулиганить. Она никогда не ходила жаловаться к родителям, за что Вовка ей был премного благодарен. Вскоре она переселится жить к ним во двор, в дом, где раньше было молодёжное общежитие. И утром Вовка частенько встречался с ней, когда она выходила из подъезда со своей лучшей подругой Маргаритой Николаевной, тоже преподавателем, имеющие пышные формы тела. В зимнее время Вовка с Санькой Мареком выходили раньше из дома, прятались за трансформаторную будку и безжалостно обстреливали двух подруг снежками. Больше доставалось Маргарите, она была неповоротливая, но однажды досталось по лицу и Ларе. Чей это был выстрел, трудно было узнать, но на следующий день муж Маргариты, поймал стрелков и передал в руки двум подругам.

– Я от вас не ожидала, что вы взрослые ребята способны на детские шалости, – стыдила их Лара. – Вы, что первоклашки несмышленые?

– Это мы заигрывали с вами, – сказал Колчак.

– Ну, ничего себе заигрывание нашли. Своего классного руководителя угостили булыжником по лицу, – улыбчиво отчитывала их Маргарита. – Она вас учит, чтобы из вас бестолочи, не выросли. Заигрывать с ней надо иначе.

– А как? – спросил Марек.

– Иностранный язык учите на пять и цветы ей купите, вот как! – засмеялась Маргарита, – а ты Колчин, безусловно, хочешь повторить судьбу своего брата Беды. – Он ведь парень неплохой был и в школе сообразительностью отличался. А видишь, связался с дурной компанией и сломал свою молодость.

– Мало – ли кто не совершал ошибок по молодости, – сказал Вовка. – Серёга жизнь изучал в тюрьме и характер свой закалял. А не побывал бы там, то не журналистом бы работал, а около сараев в карты играл.

После чего он дёрнул за рукав Саньку и повернулся спиной к учителям.

Лара посмотрела в спину подросткам и укоризненно покачала головой.

…Про эту шалость никто не узнал в школе, но на лице у Лары осталось красное пятно, которое она ежедневно припудривала. А вместо букета цветов Санька принёс ей из дома комнатный цветок в горшке, из дома упёр, и который после оказался острым перцем. После этого прошло три года. Ребята повзрослели. За это время у Нади Крупицы умерла мать, и её поместили в детский дом. Лара её жалела и постоянно опекала. Иногда брала к себе домой на выходные, но удочерить ей Надежду никак не удавалось. Куча документов и некоторые факторы не давали ей такой возможности. Вовка тоже повзрослел и на свою подружку детства Надежду стал смотреть по – иному. Прекратились колкости и обзывания. А на восьмое марта он подарил ей и Ларе по томику стихов Эдуарда Асадова, которые ему достал Август.

…После очередной отсидки освободился Лука Волков, с которым при первой его судимости некоторый отрезок времени Сергей Беда провёл на одной зоне. Лука с тех пор ещё три раза был осужден, но ума не набрался. Дружбу водил не со своими сверстниками, а больше с подростками. Он устроился на работу токарем и жил во времянке у своего дальнего родственника инвалида Кадыка. Всё свободное время Лука находился во дворе и крутился около голубятников или развлекался рядом с подростками.

О своём пропавшем брате Юре Лбе, который сгинул бесследно, после дерзской истории связанной с подпольным дельцом Суворовым он ничего не знал.

В конце мая приехал из Ярославля на выходные младший Федя Моня. Он там оканчивал военное финансовое училище. Моня ходил по городу в военной форме и бравировал тем, что учится в училище, и что через год на его плечах будут сидеть погоны офицера. Осознавая, что его дядька начальник милиции, вёл он себя во дворе с ребятами младше его как Наполеон. Всё таки силовая должность его родственника вселяла в Моню элемент неприкосновенности. Считая, вряд – ли кто осмелиться пойти в контру с с ним, зная, что у Феди за спиной стоит властный родственник. Но эта страшилка годилась для четырнадцатилетних мальчишек, но не для Колчака и его друзей.

Было солнечное воскресение и ничего плохого пацанам игравшим в карты не предвещало, пока не появился в саду Моня. Он был, выпивши, и вёл себя, как будто он уже имеет чин не ниже полковника:

– Вот призовут вас в армию, – говорил он, – попадёте ко мне служить. Я вас научу Родину мать любить. Кроме карт и драк ничего не знаете. Разгильдяями растёте, а это ни есть правильно. Я из вас сделаю бойцов. Быстро в Афганистан или на Кавказ отправлю, за порядком смотреть.

– Моня ты лучше, чем нотации нам читать, дай мне форму твою на дискотеку сходить, – подтрунивал его Колчак.

Тот, принимая это за чистую монету, стойко отказывал. Начинал говорить о воинской присяге и доблести мундира.

…Витя Леонов – взрослый мужчина – инвалид третей группы, работавший почтальоном и слывший знаменитым рыболовом, наблюдая за игрой, сказал:

– Владимир ты лучше попроси у него форму сфотографироваться на водительские права. У твоего Серёги есть же Волга. А тебе покататься вдруг захочется. Милиция, когда тебя увидит что ты в форме, штрафовать ни за что не будет.

– Верно Витя, – подхватил его идею Колчак, – давай Моня за бутылку на часок твою форму?

– Бутылка это маловато будет, – скривил губы Моня, – вот двести рублей впору, но деньги вперёд – моментально согласился он.

– И мне не забудешь налить, – сказал Витя Моне, – как подателю рациональной идеи.

Вовка вытащил из кармана двести рублей и отдал Моне. Тот проверил деньги и, засунув их в карман брюк начал раздеваться до пояса. Брюки он категорически отказался снимать, сославшись на то, что на права не обязательно сниматься в полный рост и их он снимет, только в том случае если Колчак добавит ещё сто рублей. Шутка стала превращаться в проверку будущего офицера, на верность присяги о которой он фанатично минуту назад рассказывал пацанам. Мальчишки с интересом наблюдали на торг, зная, что Вовка сейчас выкинет сногсшибательный номер.

Вовка взял рубашку с галстуком и фуражкой, передав всё это Жиге, настаивая, чтобы Моня снял брюки. Моня убедительно просил ограничиться тем, что он дал ему. Колчак с омерзением смотрел на Моню, а затем громким голосом сказал, что форму предателя никогда в жизни на себя не оденет.

Моня такого оборота не ожидал. Со злым лицом, которое делало его необычайно смешным, он поднял вверх кулаки. В синей майке, с худыми руками, брызгая слюнями, он сделал угрожающий шаг в сторону крепко сбитого Колчака. Но Вовку этот выпад не смутил. Он перешёл на шутливо – официальный тон. Выразительно сделав заявление в присутствие всех окружающих:

– Парни, вот здесь на историческом месте, где несколько десятилетий назад возвышался бюст великого и гениального Ленина, в присутствии последователей его учения в лице Педро и Жиги, Курсант Ярославского училища Фёдор Моня, нарушив присягу и опозорив честь мундира, замарал Родину, за двадцать червонцев. За эти деньги можно купить в народных промыслах пару лаптей и хохломскую матрёшку. Даже Иуда, продавая Христа за тридцать серебряников, имел навар в пятьдесят семь граммов чистого золота. Позор таким офицерам России.