О`Санчес - Пинка удаче Страница 7

– …вайте свои вещи в вагонах метрополитена!

Начало восьмого, вполне можно успеть. Лук вынырнул из грез и поспешил к эскалатору. Ему не нравилось внутреннее убранство станции «Комендантский проспект», в котором – ну, вот, почти всё не так: и длинный-предлинный эскалатор, и глупая сине-бело-кремовая гамма по пластмассовым стенам, и дешевый «ларечный» запах, исходящий от этой плебейской пластмассы. Вероятнее всего, реальный, так называемый «новостроечный» аромат бесследно улетучился за несколько лет эксплуатации (Года три-четыре?.. Пять? – да нет, больше уже! Как время-то летит…), поэтому Лук вдыхал виртуальный, тот, что остался в его собственном сознании, всегда чуточку уязвленном интерьерами пластмассовых чертогов. А тупик для чего? Неизвестно зачем созданный, и немедленно отгороженный от пассажиров перронный тупик, образовавшийся в противоположной от эскалаторов стороне? Также очень хороши, в кавычках, кряжистые колонны квадратного сечения, ибо непонятен статус этих ничего не подпирающих колонн… Быть может, создатели метро намеренно предусмотрели такие архитектурные изыски, с тем, чтобы дополнительно стеснить и затемнить для посетителей невеликое пространство подземелья? Лук потрогал взглядом круглую мозаику на одной из стен и, продолжая бдительно хранить на челе скорбную свирепость человеконенавистника, улыбнулся про себя: мозаика ему нравилась.

Долгие эскалаторы, соединяющие надземное пространство Петербурга со станциями глубокого залегания, особенно ведущие на подъем, всякий раз вызывали у Лука томительное раздражение, сродни тому, что обязательно возникает у каждого пассажира, попавшего вдруг на задержку нужного рейса. Вниз-то можно сбежать, что Лук и проделывал регулярно – все-таки развлечение, а вот наверх… Иногда можно и наверх, но это неприятный физический труд, проще потерпеть, только, при этом, не тупо стоять, с плеером на ушах или кроссвордом в руках, а изучать пытливым оком ни о чем не подозревающий человеческий материал, ползущий по ленте встречного эскалатора… Вот, например, женщины… старушки и дети не в счет… Они точно так же – Лук доподлинно это знал – изучают взглядами пассажиропотоки. В основном, оценивают мужчин, это само собой, но не менее часто – наряды и побрякушки на других женщинах. Умом и сердцем Лук понимал, что величайшему писателю землю русской не должно быть столь предвзятым и переборчивым в своих наблюдениях… творческих, разумеется, а каких еще? – Он же созидатель, главный инженер человеческих душ, а не презренный поденщик-борзописец… Тем не менее, беспристрастные взоры Лука почему-то чаще всего задерживались на симпатичных и фигуристых девицах. Да, они тоже поглядывают в ответ, но, увы… Чем дальше по жизни, тем реже удается почеломкаться взглядами с понравившейся незнакомкой. Вот, вроде бы, точно, что на тебя глядит, а сама прическу поправляет, дабы скрыть полуулыбку приязни и заинтригованности! Нет, нет и нет, легковерие долой: оглянись – и почти наверняка узреешь рядом с собою истинный объект встречного интереса, который явно помоложе тебя… на два-три десятилетия… Реальность справедлива и именно такова: жаждешь искреннего, чистого и бескорыстного интереса к тебе, к творчеству твоему, хочешь отзывчивости, горячего восхищения словам твоим и сединою твоей – пересаживайся в спортивный кабриолет, ходи туда-сюда по красным ковровым дорожкам в Каннах, на худой конец – раздавай автографы на улицах и в кафе, у авторских стендов… Можно выронить, доставая из бумажника визитку, эту… тоже карточку… виза-голд, или что-то в том же духе, действует не хуже кабриолета… В противном случае – притворяйся простым пассажиром, будь им хотя бы внешне. И, ради всего святого, не высовывай наружу никому не интересные взглядывания мачо не первой молодости. Лук почему-то вспомнил, как в прошлом году, в парижском метро, довелось ему поиграть в гляделки с аборигенами.

Дело было днем, часа в три пополудни, когда он возвращался из парка Ла Вилле, что раскинулся на территории девятнадцатого «негритянского» округа, на месте прежних парижских скотобоен. Лук любил бывать в этом безумном парке, даже в полдень почти всегда безлюдном в глубинах его, созданном словно бы вперемешку по рецептам сторонников Родченко и Ленотра.

На северо-восточной окраине города скучковались жить, в основном, те парижане, чьи предки были родом из бывших франко-африканских колоний, поэтому Лук почти не удивился, зайдя на станции Ла Вилле в вагон метро: сплошь чернота, не считая какой-то белой старухи и его самого! А вагон полнехонек, хотя и без давки! Африка, да и только! Смирная такая, без поджогов и растаманства, но – Африка, и он здесь чужая белая ворона. Тем не менее, после каждого короткого перегона, на каждой следующей станции, по мере приближения к центру, происходил постепенный этнический «размыв»: черноликие пассажиры выходили, уступая место вновь вошедшим, как правило, с более привычным Европе светлым цветом кожи, и уже на станции Кадет человеческое содержимое электрички превратилось в обычное среднепарижское. Народу в вагоне продолжало оставаться довольно много, и Лук стоял. Случилось так, что чуть сзади-слева от Лука, почти вплотную к нему, от самого Ла Вилле ехала парочка: он и она, оба – «черные», но не очень – «кофе с молоком», обоим лет по восемнадцать-двадцать. По – французски Лук ни бельмеса, поэтому он благодушно внимал трескотне и хихиканью молодых людей, а сам привычно полугрезил о чем-то своем. Но как раз на станции Кадет в вагон вошла белая девушка, девчонка, лет шестнадцати: хорошо одетая, почти без косметики, русые волосы – от природы. Зашла в наполненный вагон и встала где пришлось, то есть, возле Лука и этих двоих молодых людей. О, на питерскую, на землячку похожа, как это мило! Лук даже развернулся, чтобы очистить ей кусочек пространства поближе к себе… И вдруг молодой мулат стал откровенно пялиться на девчушку, улыбаться ей, покрывая с ног до головы обжигающими взорами, в то время как его подружка нисколько не возражала, ничуть не сердилась на изменщика, но даже поощрительно хохотала, глядя на него и на внезапный предмет его обожания. Луку ее смех показался немножко грубым. Вновь вошедшая девчонка стояла, потупив глаза, порозовевшая, видно, что вся в робкой досаде, но – молча, видимо, не имея смелости осадить шутника. Остальные пассажиры тоже молчали, совершенно равнодушные к веселящейся молодежи… Лук присмотрелся для верности – девчонка явно стесняется, ей абсолютно точно неприятны сии «бесконтактные» приставания и наглости… А этим двоим – наоборот, приятны. Ладно. Лук подразвернулся еще на четверть корпуса, чтобы удобнее было, осклабился одной стороной рта и в упор воззрился на хохочущую красотку-мулатку. Она была симпатична, юна: длинные ноги в тесных джинсах, аккуратная круглая попа, относительно большая для ее возраста грудь (где-то первый размер, но зато высокая и без лифчика) под однотонной бежевой блузкой, глаза ясные, ротик припухлый – впрочем, большие чувственные губы положены негритяночкам… Вот только смеется противненько. Смех оборвался быстро: девица метнула один единственный ответный взор на ухмыляющегося мужика в панковской футболке, – добропорядочные парижане давно уже подобных не носят, – на его диковатый взор, небрежно расчесанные седые патлы, и притихла. В мегаполисах всегда хватает странных людей, как правило они безвредны, особенно белые… Но этот… Обернулся на Лука и слегка разгневанный спутник ее – и немедленно поймал встречный взгляд в упор… – Точно псих! Потому что белые обычно ведут себя скромнее и выглядят… благонравнее… Лук не любил драться, но про себя прикинул: этот… так сказать… пусёныш – с него ростом, ну, может, чуток повыше, однако статью похлипче: если что, он выпишет ему в рыло, но не сейчас – потерпит до станции, и на этом наверняка все закончится, а Лук тут же выскочит на… ага… Шоссе Дантен Лафайет – место удобное, многолюдное, в такой толпе его и черт не найдет, никакие камеры слежения не помогут. Единственное плохо: перегон между станциями относительно велик, надо было чуть позже начать… Но мулатик, обреченный стать жертвой короткого мордобоя, вдруг проделал курбет, к которому Лук оказался совершенно не готов: он вильнул взглядом в сторону и, вернув на лицо беззаботность, быть может, чуточку неестественную, принялся смотреть по сторонам. Его «покинутая» подруга теперь стояла молча и смирно, а Лук, не спеша и без помех, ощупывал взглядом смуглые ланиты, нещипанные брови, короткую стрижку, аляповатые серьги… Бесполезно и неинтересно: она кротко терпит, а парень, забыв про нее и про флирт с белой овечкой, так же молча изучает метро-маршрут ветки номер семь. Но ведь только что были хозяевами жизни! Лук хорошо помнил тот случай в парижском метро, а лица забыл: встреть он эту юную блондинку, или ту парочку – ни за что не узнает. Наверное, и они его тоже… Вроде бы, та белокурая девица, которую он защитил столь странным способом, выходила на одной с ним станции… или раньше… Интересно, она хоть поняла происходящее?..