Игорь Сотников - Причины и следствия моего Я Страница 7

– Да, наверное, и в его жизни не обошлось без вмешательства этих управляющих нашими поступками, злокозненных сил. Ведь не просто так, за делать нечего (это тоже своего рода тревожащая все деятельные умы, бездеятельно-побудительная причина) он потянулся за рюмкой водки или еще чего в той же градусной мере. Однозначно для этого существовала своя очень и очень веская причина. – Алекс, заметив, что никакому гражданину повезло, и в его руках оказалась кем-то пропущенная мимо глаз только початая бутылка, которая в тот же самый найденный никаким гражданином миг была открыта и согрета его распухшими от таких частых прикладываний, губами.

– Ну, даёт! – Вздрогнув от восхищения при виде такой ухватистой ловкости никакого гражданина, который за один присест, хотя в таком случае для данного процесса такая формулировка будет не слишком точна и полна, правда, если бы был присест, то тогда бы бутылка, пожалуй, еще бы была полна, ну а так как она уже перестала быть таковой, то будет логичнее сказать, что за один пристой исполнил себя. Это означает, что он показал то, на что он способен, из чего в данном, очень значительном для понимания случае плавно вытекает своя последовательная логичность, говорящая о том, что он также показал то, что он больше ни на что не способен. И скорей всего, он попал под жернова судьбы совсем недавно и ещё не успел избавиться от своих домашних замашек и, проявляя неумеренность, совершенно не задумывается о своем будущем, как делают прожженные бычками и пропахшие клозетами, которые они в виду временного согрева носят всегда с собой, эти отождествления подворотен и изнанки жизни, его товарищи по местожительству.

А ведь они, люди привычные ко всем недоброжелательностям улицы, и, смотря на мир с большим оптимизмом, всегда учитывают свою будущность, которая, застав тебя в морозное утро, лежа в блевотине под лавкой на остановке, настоятельно требует от тебя присутствия духа, для поддержания которого всегда нужно иметь небольшой энзэ. Ведь всегда так получается, что ты получаешь то, что не ожидаешь, что по своей сути, где для тебя нет места предрешенной участи и есть оптимизм. Тогда как всякий конченный пессимист считает, что он все знает, и все идет по накатанной, и ему уже никуда с этой гладкой респектабельной дорожки не свернуть.

– Тьфу! – Проходя мимо лакированного «кадикала», ну ладно, кадиллака, проявлю солидарность с этими оптимистам и выражу своё презрение к этим «писсимистам», (да, всё правильно), послав им свой смачный привет.

Ну а вечером, после своей трудовой смены, они, собравшись где-нибудь (размышляя стереотипно), например, в теплотрассе (они в отличие от официально трудоустроенных граждан, не взирая на свои болезни, которых у них ни с честь, не покладая рук и ног на свою занятость, главный принцип которой заключен в том, что их ноги кормят, ведь их рожи, к большому сожалению, мало содействуют привлечению доверия и, значит, капиталов, трудятся по никем не утвержденному, ненормированному и без выходных графику), куда они пришли не с пустыми руками, а как заботливые кормильцы, с полными пакетами, в которых чего только нету. После чего под собственные духовные испарения (чем крепки такого рода люди, так это своим стойким, ни с чем не перепутаешь, не пробиваемым духом) и весёлые шутки достойных себя и своего образа жизни матрон, которых всегда можно приободрить хорошей затрещиной или шлепком по заду, кормилец и его напарник, без которого очень сложно отстаивать свои права на закрепленные своим авторитетом территории близлежащих к этой теплотрассе помоек, ну и главное автовокзала, начинают выкладывать из пакетов на добытый таким же способом стол то, что позволит им сегодня нескучно провести вечер.

– Сегодня мы гуляем! – Громко заявил кормилец, вытащив из пакета полуторалитровую пластиковую бутылку, и бросил торжествующий взгляд на свою подругу по теплотрассе, с трудом отыскав должное восприятие сказанного им на ее опухшем от возлияний и необходимости лежать на твердых поверхностях, а не на диване лице. – Как только зима закончится, то надо будет её бросить, – сделал вывод кормилец, чья относительная трезвость позволила ему здраво посмотреть на малую симпатичность (отчего ему сразу же захотелось сгладить её, приложившись к бутылке) его подруги Надьки, которая в последнее время оборзела и, не дожидаясь его, уже источает радость своего бытия.

А ведь он как человек здравомыслящий, для которого всё это чувствительное баловство является пережитком молодости, и выделил её из всей огромной массы претенденток на его благосклонность лишь из-за её объемных размеров, которые, по его здравому рассуждению, способны согреть его в наиболее холодные ночи. Но она, паскуда такая, освоившись и возомнив о себе не знамо чего, используя его тягу к задумчивости, с которой он, выпив лишка, ныряет под стол, вместо того чтобы показать свою незаменимость и, вытащив его из под стола, согреть в своих объятиях, раскрывает их для кого-то другого и, как ему кажется, для этого Витька. Кормилец с подозрительностью во взгляде, посмотрел на своего напарника Витька, который, падла такая, однозначно хочет занять его место главы теплотрассы.

– Нет уж, не бывать такому! – Кормилец, крепко сжав пластиковую бутылку, решил, что сегодня же, подпоив этого Яго, вытрясет из него всю правду о его ночных шашнях с Надькой.

Да, кормилец не в пример современному поколению начитан. «И ты, Брут! Мавр сделал своё дело, Мавр может уходить». И ещё в таком роде массу изречений может выплеснуть на вашу голову знаток сонетов и запоминающихся стихотворных фраз, любитель поэзии и пышных булочек кормилец Филимон. Который, надо отдать ему должное, благодаря этому своему поэтическому новаторству и занимает такое своё привилегированное положение среди различного рода пышнотелостей, чья приземленная материальность, так сказать, стремится ко всему духовно возвышенному.

– А Филимон сегодня молодец! Ловко сумел заговорить зубы этому недотёпе. – Витек доставал очень разнообразный продуктовый набор из пакета, который, к их удовольствию, уже был предусмотрительно раскрыт передаточным звеном между магазином и ими, покупателями. Этими носителями сбережений, которые и нужны лишь для того, чтобы тратиться в магазинах, тогда как все сливки подбирать будут они, работники интеллектуального труда, без практического знания которого так просто и не выживешь на улице.

– Угу. – Кормилец Филимон интроверт, и поэтому несколько скуп на выражения своих чувств, да и к тому же за всеми этими похвалами Витька ему теперь видится нечто другое. «Ты мне тут зубы не заговоришь», – Филимон подумал про себя и, прищурившись, обдал Витька холодным взглядом.

– Ну что, пора бы уже согреться. Давай, наливай. – Витек своим соударением железных кружек вывел Филимона из своей внутренней констатации факта, планируемого заговора против него. После этого Филимон, сделав усилие, улыбнулся и, раскрутив бутылку, принялся разливать по кружкам эту содержащуюся в бутылке ядерную смесь.

– Я прямо уже чувствую внутренний запал вискаря! – С дрожью в теле, как и все присутствующие, не сводя своего взгляда с горла бутылки, из которой вытекала ядреная жидкость, сопроводил своим замечанием это действие Витек. Что же касается самой ядреной жидкости, то в её консистенции были замешены десятки желаний и мокрот очень различных и очень незнакомых людей, которые по той или иной причине не удосужились увидеть дно своей бутылки. Которая в один ловкий момент перекочевала в руки Филимона и была перелита в эту пластиковую емкость, в которую, в общем, без всякого разбора и очередности и вливались все остатки недопитий уже не слишком бодрых людей.

Ну а сегодня Филимон с помощью своих умелых действий сумел не только выдавить из прохожего осознание его, Филимона бренного бытия без каких-либо сигарет, и пока зазевавшийся прохожий делился с ним своими сигаретами, Витек незаметно умыкнул у того его пакет, где, к их радости, оказалась только початая бутылка вискаря. Ну а вискарь и составил основу внутреннего содержания этой пластиковой бутылки. Оттого-то, наверное, Филимон, уставший от примитивности пития с примесями, предчувствуя практическую неразбавленность напитка, и заявил, что они сегодня гуляют.

– Ты, я смотрю, не только чувствуешь, но и весь запах уже втянул в себя, – с раздражением заявил Филимон, явно придираясь к Витьку (Филимон и сам во всю работал ноздрями, втягивая в себя эти возбуждающие и будоражащие сознание запахи).

Но Витек ничего не слышит, и как только Филимон, каждому из них отмерил свою первую порцию, с жадным нетерпением, быстро приложившись к кружке, в один момент исчерпал ее возможности, после чего с благодушной улыбкой на лице, отставив кружку, принялся уминать сыр с колбасами. Филимон же, чье сознание, устав от своей занятости этим Витьком, мигом склонило его к своей кружке, и он, как в детстве, упершись лбом о края кружки, уже со своей жадностью принялся пополнять сознание этим источником зависимости от себя.