Виктория Токарева - Одна из многих (сборник) Страница 8

Николай задышал ровно. Он уснул.

«Господи, – подумала Анжела. – Как же он устал. Измучился. А старыми бывают все. И мертвыми тоже бывают все. И никакие деньги не помогут».

В ближайшее воскресенье Анжела поехала к Кире Сергеевне.

У нее был один законный выходной, и Анжела с восторгом вырывалась на волю. Для нее было важно поменять картинку перед глазами.

– У меня есть деньги за песню, – сообщила Анжела и шлепнула перед Кирой пачку денег. – Мне вперед заплатили.

– Интересно… Мне никто вперед не платит. Сколько тут? – поинтересовалась Кира Сергеевна.

– Пять. Это композитору.

– Хватит ему и трех. Две оставь себе. Тебе одеться надо.

– Я матери пошлю. И отцу на ремонт. У него все полы прогнили. Пусть доски купит.

– Настоящая дочь, – отозвался Иннокентий со своего кресла. – Сейчас все, наоборот, из родителей тянут.

Кира Сергеевна посмотрела на Анжелу поверх очков.

– А может, я тебя с сыном познакомлю? Ему все время какие-то сволочи попадаются. Сразу требуют поездку в Турцию, новую машину.

– А где он с ними знакомится? – спросил Иннокентий.

– В ночных клубах.

– Пусть в метро спустится, – посоветовал Иннокентий. – Все хорошие девушки ездят в метро. А по ночным клубам шастают одни прошмандовки.

– Сваришь кофе? – попросила Кира Сергеевна нищенским голосом.

Анжела шмыгнула на кухню, сварганила быстрый завтрак.

Вместе позавтракали.

– А хозяин к тебе не пристает? – спросила Кира Сергеевна.

– Не особенно, – уклончиво ответила Анжела. – Так… Слегка…

– Не будь дурой, – велела Кира Сергеевна.

Анжела не поняла: что она имеет в виду, но уточнять не стала.

После завтрака Анжела принялась за уборку квартиры, начиная с ванной комнаты. Ее никто не просил об этом, но и так понятно. Кира Сергеевна – врожденная неряха, она такой родилась. Ее даже ругать не за что. Она не видит беспорядка. А порядок – видит и приходит в восторг.

Анжела могла бы и не убирать, но тогда Кира с Иннокентием просто зарастут грязью и их придется откапывать или искать с миноискателем.

Анжела протирала раковину, к ней возвращался ее изначальный цвет – светло-бежевый, как крем-брюле. Потом Анжела переходила в кухню. Мыла шкафчики – снаружи и изнутри. Изнутри приходилось отскабливать ножом затвердевшую, спрессованную пыль.

Кира Сергеевна смущалась, говорила:

– Я отработаю…

И отрабатывала. Брала Анжелу в Дом кино на премьеру.

О! Сколько там знаменитостей. И все здоровались с Кирой Сергеевной. Наверное, от нее что-то зависело. А может, и просто так здоровались. Люди вежливые, воспитанные. Что стоит поздороваться?

Все знаменитости – с женами. У всех жен – выражение лица. А у Анжелы этого выражения не было. Она стояла как пустой стакан, ничем не наполненный. Просто молодая, да и все.

Однажды Кира Сергеевна пригласила сына с тайным намерением познакомить с Анжелой. Анжела – работящая, простодушная, молодая, не испорченная деньгами, слаще морковки ничего не ела. К тому же Кира Сергеевна полюбила ее и привязалась. С такой Анжелой ее старость будет обеспечена. В дом престарелых не сдадут.

Сын по имени Миша оказался сутулый, спина круглая, шея вперед, лицо висело параллельно туловищу. Голос глухой.

Кира Сергеевна говорила, что он философ и много знает. Лучше бы спортом занимался, мышцы накачивал. Анжела не стала рассматривать такого претендента, он был не нужен ей даром. Хотя, конечно, согласись Анжела – получила бы прописку московскую, отдельную квартиру, Киру с Иннокентием в придачу. А уж если бы родила – и говорить нечего: досталась бы семья железной прочности с бабкой и дедом, с семейными праздниками, подарками к Новому году. Это тебе не Алешка Селиванов из Мартыновки.

Анжела носится за каким-то журавлем в виде песни, убирает чужое говно и все трет, трет, чистит и чистит, и конца не видно.

Но как приятно из грязного делать чистое, из темного светлое, из немой горсти продуктов – благоуханный обед. Все садятся и радуются. И лица светятся. И желудки наполняются, и вырабатываются гормоны удовольствия. И еще неизвестно: что нужнее человеку – песня или обед.

Композитор написал музыку. Получилось что-то вроде старинного вальса: «На Муромской дороге стояли три сосны // Прощался со мной милый до будущей весны…»

Кира Сергеевна призвала музыкального редактора Сему. Сема забраковал. Сказал, что это – вторично. Это уже было в начале прошлого века.

Песню вернули на доработку. И вдруг – о чудо! Игорь написал замечательную мелодию, простую и щемящую, и согласился на три тысячи. Должно быть, жена была в отъезде и не контролировала его действия.

Следующий этап – студия звукозаписи. Три тысячи долларов.

Игорь дал наводку, у него было несколько хороших студий. Но Кира Сергеевна решила найти услуги подешевле.

Она села к телефону. Кому-то звонила. Что-то записывала. Вскрикивала от удачи.

С точки зрения Анжелы, она была старая, ее поезд ушел, и рельсы разобрали. Но сама Кира Сергеевна думала иначе, вернее, не думала вообще. У нее была способность любить проживаемый кусок жизни. В молодости она любила своего маленького сыночка и не хотела, чтобы время двигалось, а ребенок рос.

Потом она переживала романы, и ей очень нравился этот тревожный период. Хотелось, чтобы он длился вечно.

Сейчас все устаканилось: сын вырос, муж удержался, работа доставляет удовольствие, здоровье никак о себе не напоминает. Что еще желать?

Только разве помогать людям и греться в лучах благодарности.

Все-таки лучше, чем ничего. Все-таки какое-то действие.

Анжела со страхом ждала, что Николай придет к ней опять. Но он не приходил, и это было очень хорошо. Можно, как прежде, беседовать с Еленой без угрызения совести.

Все оставалось как раньше: Анжела у плиты, Елена в пижаме за столом с чашечкой кофе и рюмкой коньяка.

За окном смешанный лес – сосны и березы. Счастливые собаки – Шарфик и Роза. Елена ничего этого не видела. Жизнь текла мимо нее. Глаза Елены были повернуты внутрь своей израненной души.

«Тебя бы на поле, бахчу обрабатывать», – думала Анжела. Но сказать такое она не решалась. Покорно слушала и молчала.

– Коля был такой красивый в молодости. А сейчас – чистый крокодил. Веки тяжелые, глаза застывшие. Куда все подевалось?

– А вы его любите? – не понимала Анжела.

– Не знаю. Я хочу, чтобы он умер. Чтобы никому не достался.

– Грех так говорить, – пугалась Анжела.

– Может, грех. А может, и нет. Он мне всю душу намотал на кулак. Я не могу так жить. И без него не могу.

– А вы могли бы его обратно полюбить?

– Могла бы. Но своего, а не всеобщего. Он принадлежит всем, кроме меня: друзьям, подругам, бизнесу. А теперь яхту хочет купить. Бороздить океаны. Я его вообще никогда не увижу.

– А вы с ним вместе по океанам, – посоветовала Анжела.

– Да ты что? Его главная задача – не встретиться со мной и не пересечься ни при каких условиях…

Елена наполнила рюмку. Выпила залпом.

Анжеле показалось, что хозяйке нравилась ее депрессия. Она ее холила и лелеяла и не хотела расставаться.

– Если вы будете все время выпимши, он вас бросит, – предупредила Анжела.

– Вот как раз наоборот. Он будет бояться, что я пропаду без него. А если бы я была крепкая, сильная и самостоятельная – он стряхнул бы меня, как сопли с пальцев. Иди гуляй… И взял бы малолетку на тридцать лет моложе. У них сейчас это модно. А так… он будет тихо трахаться на стороне и приходить домой. Как ни в чем не бывало. И я как ни в чем не бывало. Не карандаш, не испишется. А там, глядишь, старость подойдет, все системы откажут, и его прибьет течением к родным берегам, как старое бревно…

– Значит, все неплохо, – поняла Анжела.

– Плохо, – проговорила Елена. И замолчала, глядя в стол.

Анжела открыла духовку и проверила мясо длинной вилкой.

– Я хочу, чтобы он радовался мне каждый день, говорил: «Ты лучше всех, ты – единственная…»

«Ну точно Анна Каренина», – думала Анжела, выключая духовку.

Хозяин не любил пересушенное мясо.

В доме часто собирались гости.

Приходилось готовить, накрывать на стол. Анжела крутилась как веретено.

Гости съедали все в одночасье. Разоряли стол как вандалы.

На Анжелу не обращали внимания, как будто она не человек, а предмет. Швабра в углу.

Лена тоже преображалась. Становилась царственной, недоступной. И было невозможно себе представить, что она снисходит до прислуги и даже беседует с ней на личные темы.

Анжелу это задевало, но не слишком. Она-то знала все свои преимущества. У нее все впереди, а у этих – на середине, если не дальше.

В торжественных случаях вызывали пиротехников, и они зажигали в небе диковинные букеты. А однажды написали на полнеба: НИКОЛАЙ. Это был его день рождения.

Ракетницы бабахали, в небе светилось его имя, а сам Николай уходил на заднее крыльцо и что-то писал в блокноте.