Николай Агафонов - Свет золотой луны (сборник) Страница 8

– Не надо. Не уходите, я буду молчать, – как-то укоризненно сказал Тураньев и действительно замолчал.

К вечеру Анна сама пришла к постели Тураньева и присела рядом.

– Как вы себя чувствуете?

Он смотрел на нее долгим взглядом, словно не слыша вопрос.

– Вам больно? – снова спросила она.

На этот вопрос Тураньев попробовал улыбнуться, но от внезапного приступа боли у него получилась только гримаса.

Анна из сострадания взяла его за руку. Тураньев перестал корчиться и с благодарностью посмотрел на девушку.

– Вы думаете о Боге? – спросила Анна.

Тураньев отрицательно покачал головой.

– Но как же? – со страданием в голосе произнесла девушка.

– Я в Него не верил, – почти шепотом произнес Тураньев, – а как вы ушли в монастырь, совсем обиделся на Него. Хотя как можно обижаться на того, в кого не веришь? – Он криво усмехнулся.

– Может быть, теперь у вас есть причина поверить в Него? – с волнением произнесла Анна. Ей вдруг до боли в сердце захотелось, чтобы Тураньев поверил и умер в примирении с Богом.

– Есть причина, это вы.

– Я? – смутилась Анна.

– Да, вы. Когда кругом такая несправедливость и жестокость, трудно верить в Бога справедливого и милосердного. Но теперь, когда вы держите меня за руку, я готов в Него поверить.

– Вам позвать священника?

Тураньев отрицательно покачал головой.

– Мне достаточно вашего присутствия, чтобы быть с Богом.

Анна потупилась и даже хотела оставить руку Тураньева, но он слабым пожатием задержал ее.

– Я, наверное, вас огорчил? Но я не хочу быть неискренним в свои последние минуты жизни. Будете ли вы меня помнить, Анна Александровна?

– Я буду вспоминать вас молитвенно все то время, которое мне отпущено Господом для жизни на земле, – искренне ответила Анна.

– Тогда я спокоен, – сказал Тураньев, устало прикрывая глаза.

Он больше не произнес ни одного слова до самой своей смерти. Умер он ночью.

Глава 10. Беснование безбожников

После шести дней боев белые отступили. Город вновь был занят красными. В монастырь пришли чекисты вместе с несколькими красноармейцами. Они устроили обыск, а затем долго допрашивали игуменью в ее покоях. К ночи стали поступать раненые красноармейцы, и сестры стали ухаживать за ними.

Всех тяжелораненых белогвардейцев, которых не сумели взять с собой отступающие белые части, велели снести в одну палату. К этой палате поставили часового с винтовкой. Лекарств не хватало, и раненые в основном умирали. Но как только один подпоручик пошел на поправку, пришли чекисты и увезли его в городскую тюрьму.

Войска красных недолго простояли в городе и вскоре ушли. Оставшихся раненых отправили в губернский город, и монастырь вновь стал возвращаться к обычной своей жизни. Правда, долго это не продлилось. Накануне Михайлова дня монахини заметили двигающийся к монастырю крестный ход. Не зная, по какому случаю совершается этот крестный ход, они вышли навстречу ему из ворот монастыря. Но чем ближе подходил этот крестный ход, тем страннее он казался насельницам монастыря. Вначале им показалось, что впереди крестного хода несут большую икону Божией Матери. Но, приглядевшись, они увидели, что это лишь один оклад от иконы. В отверстии оклада, где должен был находиться лик Пресвятой Богородицы, ко всеобщему ужасу монахинь, торчала чья-то физиономия, измазанная сажей. Она беспрестанно кривлялась, а грязные руки, просунутые в отверстия оклада, шевелились и показывали кукиши. Откуда-то выбежали двое молодых людей, наряженных в священнические ризы, и стали дико приплясывать гопака под гармошку перед кощунственным образом.

Инокиня Марфа, вскрикнув, упала в обморок. Это вывело остальных из шокового состояния, и все кинулись за ограду монастыря, заперев за собою ворота.

В ворота стали колотить палками, а затем раздалось пение: «Вставай, проклятьем заклейменный…»

– Сатану призывают, – в страхе прошептала монахиня Фотиния и перекрестилась: – «Да воскреснет Бог и расточатся врази Его…»

Пение закончилось, и за оградой монастыря начался митинг. Ораторы ругали священников и монахов, называя их тунеядцами и кровопийцами.

Кричали, что религия – опиум для народа и ее надо уничтожить. Затем в ворота стали бить чем-то тяжелым, вскоре они упали. Безбожники ворвались в монастырь. Многие из них были пьяны и, схватив одну из монахинь, стали требовать показать, где хранится вино. Остальные сестры обители в страхе разбежались кто куда. Одни вбежали в собор и, упав на колени, стали молиться, другие попрятались в свои кельи и там, запершись, тоже истово молились. Анна почему-то побежала в монастырский сад к домику схимонахини Антонии. Кто-то грубо схватил ее за руку, и она отчаянно закричала.

– Пришибу, дура, не ори, – услышала она над собой грубый голос и в страхе обернулась.

Перед ней стоял парень в кепке, которые обычно носили рабочие с полотняного завода, и улыбался.

– Что вам от меня надо? – пролепетала она в страхе.

Парень засмеялся:

– Вот так-то лучше. А ты ничего, смазливая бабенка. Небось мужика еще не пробовала, а?

Анна вновь закричала и попыталась вырваться от парня. Тот сразу ударил ее так, что у нее помутилось в глазах. Вскоре она очнулась и почувствовала, что ее несут. Парень занес ее через широкие двери сарая и бросил на сено. Глупо ухмыляясь, он стал расстегивать брючный ремень. Анну охватили неимоверный ужас и омерзение, она не могла отвести взгляд от ремня и только повторяла: «Господи помилуй!» Вдруг ухмылка в мгновение ока сошла с лица парня, а глазные яблоки закатились под веки. Он беззвучно свалился на солому, и Анна увидела Акулину с огромной оглоблей в руках. Глаза подруги были вытаращены в диком испуге. Простояв так минуту, Акулина бросила оглоблю и заголосила во всю мочь:

– Мамочка родная, я убила человека! Люди добрые, что я натворила? Убила!

Парень в это время зашевелился и сделал попытку приподняться, но тут же со стоном повалился опять.

– Живой, живой, гад! – радостно воскликнула Акулина, вновь подбирая оглоблю, и замахнулась.

Вскочив на ноги, Анна бросилась к Акулине:

– Миленькая, ну что ты? Брось это! Бежим скорее!

Акулина посмотрела, словно не понимая, чего от нее хотят, на ворочавшегося в сене мужика и, наконец отбросив оглоблю, кинулась к воротам сарая. Анна побежала следом. Девушки неслись во весь дух по лесной дороге в сторону деревни Залесской.

Они прибежали в избу знакомой прихожанки монастыря Зои Филипповны. Хозяйка долго не могла добиться от них вразумительного объяснения. Наконец, отдышавшись и немного придя в себя, они сумели поведать Зое Филипповне о нападении безбожников на монастырь.

Попив чаю и окончательно успокоившись, стали думать, что делать дальше.

Было решено, что Зоя Филипповна сходит в монастырь и разузнает обо всем. Всю ночь они простояли на молитве, благодаря Господа и Пречистую Деву Марию за избавление от поругания.

На следующий день вернулась Зоя Филипповна, удрученная увиденным и услышанным, и рассказала, что «крестный ход» был организован губернским «Союзом безбожников» для борьбы с религией и «предрассудками».

Теперь в монастыре ЧК ведет следствие о покушении на рабочего полотняного завода Михайлова Протасия, которому одна из монахинь раскроила череп.

Он рассказал, что напавшая на него монахиня была красавицей неописанной, не иначе как она ведьма, а действовала заодно с чертом. Его товарищи по «Союзу безбожников» устыдили Михайлова за то, что он верит в ведьм и чертей, но монахиню стали разыскивать.

Михайлову показали всех монахинь монастыря, ни в одной из них он нападавшей не признал.

Чекисты выяснили, что из монастыря куда-то подевались две послушницы Анна и Акулина, их-то теперь и обвиняли в нападении на коммунара.

В город просочились слухи, что новые власти собираются закрыть монастырь, а все его хозяйство передать образовавшейся недавно сельхозкоммуне.

Из рассказа Филипповны стало ясно, что в городе послушниц будут искать, но и в деревне у всех на виду оставаться было опасно. Вот и решили они пробираться в губернский город.

Глава 11. Монахиня Корнилия

Анну с Акулиной арестовали прямо на пристани, где они собирались сесть на теплоход. Так что до губернского города послушницы добрались, но уже под конвоем солдат. Тюрьма – страшное место, а тюрьма тех времен страшна своей неизвестностью. Когда Анна с Акулиной бежали из монастыря, их гнал страх, а после ареста на какое-то время наступило успокоение. Будь что будет.

Две недели Анна с Акулиной просидели в переполненной камере, но никто с ними разбираться не торопился. Камеру постоянно пополняли новыми арестантами, а других, наоборот, уводили.

Ближе к вечеру из двора тюрьмы разносились ружейные залпы. Анна с Акулиной уже знали, что это идут расстрелы заключенных. Вновь стало страшно. Молились, но страх не проходил. Каким-то образом слухи о том, что творится в тюрьме, проникали и в их камеру.