Наталья Костина - Больше, чем одиночество Страница 8

Но та, с которой я общаюсь сейчас, явно не из их породы. И пусть кое в чем она даже излишне бесхитростна, почему-то мне с ней хорошо… Или я себя снова обманываю? Потому что мое сердце уже слишком давно свободно и меня тянет найти то, чего в природе не существует? И я начал приписывать неизвестно кому несуществующие достоинства, упорно не замечая недостатков… Неужели я снова готов влюбиться в кого ни попадя? Лишь потому, что за окном сыро, слякотно и так хочется тепла рядом? Человеческого, а не от китайской масляной батареи. Сам не зная зачем, я предлагаю:

«давай завтра сходим куда-нибудь?»

Действительно, а почему бы и не сходить – ведь мы живем в одном городе? Может быть, даже рядом. Заодно и взгляну на нее трезвым взглядом, проверю, что мне там померещилось… Наверняка ничего в ней особенного нет. Просто очередной ноябрь виноват, что я ищу неизвестно чего…

Она не отвечает так долго, что я успеваю выкурить сигарету. На улице упоительно пахнет осенними листьями, к терпкому аромату которых примешивается дым… Запах поздней осени и… одиночества. Для конца осени еще довольно тепло – наверное, это последнее тепло в этом году. Потом задождит и дворники больше не смогут жечь листья… они будут лежать мокрые, потускневшие, и пахнуть от них будет уже совсем не так пряно и остро, а прелью и погребом. Я возвращаюсь с балкона в комнату, но на экране не прибавилось ни строчки – хотя зеленый огонек все горит. Пьет чай? Кофе? Вышла с собакой? Ругается с мужем? Так же, как я, курит на балконе и вдыхает запахи ночного города? Что еще можно делать в час ночи? Я теряю терпение и уже протягиваю руку к кнопке, чтобы выключить ноут, когда экран наконец выдает:

«я пока не готова»

«а когда ты будешь готова, радость моя? я тебя не тороплю, нет. но просто погода такая хорошая, что можно погулять где-нибудь»

«я сама тебе скажу. потом. если еще пригласишь»

Ну вот! «Я тебя поцелую… потом… если захочешь!» «Здравствуйте, я ваша тетя!» А не переодетый ли это мужик, развлекающийся таким незамысловатым манером? В Сети кого только не встретишь… Но, желая закруглиться вежливо, я пишу:

«я буду ждать. и напоминать тебе изредка, хорошо? просто чтобы ты не забыла»

«договорились»

Вот так. Просто «договорились», и все. Никаких «спасибо за приглашение» или «очень рада»… Точно, мужик! Сидит небось и ржет сейчас, как упоротый! Я с треском захлопываю крышку своего старенького ноутбука, как будто это он виноват в моем пристрастии к ночным беседам в Сети. Да… каждый из нас сам творец своего несчастья… а счастье мне пока не попадалось. Или я уже разучился различать его во всем том спаме, которым завалена любая среднестатистическая жизнь? Или просто ищу совершенно не там?

Линия 4

– Вы понимаете, что берете на себя огромную ответственность? Что это уже не плод, а вполне сформировавшийся, жизнеспособный ребенок? Мы таких доращиваем. Подумайте – кто-то, может быть, мечтает о ребенке! А вы его убьете…

Да пошел он, этот сердобольный доктор! Я стискиваю руки и сжимаю зубы так, что становится темно в глазах. Если сейчас я дам себя уговорить этому совершенно чужому и, по большому счету, равнодушному человеку, то…

– Ей этот ребенок не нужен. И мне тоже, – резко отвечаю я и смотрю ему в глаза так, что он затыкается на полуслове, вздыхает, но все же снова настаивает:

– Подумайте. Подумайте, чтобы потом не раскаиваться…

Хорошо ему давать советы! Наверняка у него дома нет беременной пятнадцатилетней дебилки с сиськами третьего размера и совсем без мозгов! И интересно, сколько он сам, этими своими руками, которыми сейчас так презрительно вертит очки, сделал абортов? Убил вполне живых, жизнеспособных плодов, будущих детей? Наверняка больше, чем я! И он строит из себя чуть ли не святого, рассуждает о высоких материях… И я не выдерживаю. Хотя еще по дороге обещала себе быть спокойной и рассудительной, я взрываюсь и меня несет:

– Вы считаете – я не думала?! Я почти неделю думала! Вы полагаете – мне это легко? Ребенок! У ребенка! Ей учиться надо, а не детей рожать в девятом классе! А мне что прикажете делать? С работы уходить? Сидеть дома? А она так и будет гулять…

Я орала так, что слышно, наверное, было не только возле кабинета, но и на весь этаж. Но мне было плевать. Я так остро ненавидела в этот момент и дочь, и ни в чем не повинного мужа, который всю эту неделю только и делал, что вздыхал, ныл и сбегал вечерами неизвестно куда… и ничем, ничем мне не помог! Даже сюда я пошла одна! А он только поддакивал и вякал: «Как ты решишь, так и будет». Конечно, поразмыслив на досуге, мой благоверный отчетливо уяснил, что его любимая рыбалка и воскресные посиделки с друзьями накроются медным тазом, если Маргошка родит. Придется бросить свои хобби, стирать, гулять и ходить на молочную кухню! Не сидеть в свое удовольствие до трех ночи, до умопомрачения играя в танчики, а укачивать орущего младенца! После чего утром опять-таки не спать до полдня, а…

Всю неделю от меня просто искры летели и я рявкала так, что мой супружник даже отставлял в сторону комп и безропотно мыл посуду. А Маргошка сидела у себя в комнате и носу не казала, и даже выйти никуда не пыталась. Впрочем, я бы ее и не выпустила. Господи, она даже не знает, кто точно отец этого самого… плода!

– Где нужно подписать? – решительно сказала я. – Давайте! Я подпишу.

Доктор скривился, но только молча кивнул и двинул по столу бумаги. Я подмахнула и уже развернулась, чтобы выйти из кабинета, когда он сказал:

– Вы понимаете, что, если ребенок выживет, это уже будет не аборт и не искусственное прерывание? Что вам придется или забрать его, или оформлять отказ?

– Когда можно положить ее в стационар? – поинтересовалась я, и он безнадежно махнул рукой:

– Да хоть завтра…

Денег я ему не дала, хотя он откровенно поглядывал мне в руки. Хорошенькая у этих гребаных эскулапов метода – сначала надавить на материнский инстинкт и чувство вины, а затем еще и мзду за это взять! Поиметь страждущих сразу два раза! Интересно, их этому на специальных семинарах учат или это врожденный талант? Нет уж, дорогой мой, платить я буду тому, кто непосредственно станет производить эту омерзительную процедуру… И пусть в глазах этого доктора, Сергея и его матери, которой муж неизвестно зачем все растрепал, я чудовище – но я приняла решение. Никто из них не хотел брать это на себя – и в результате пришлось решать мне. Мне одной.

Несмотря на показную храбрость и все прочее, что я не прятала глубоко внутри, а выставляла на всеобщее обозрение и даже бравировала этим, мне было ужасно паршиво. Я шла как сомнамбула, не замечая ничего и никого вокруг – так мне было погано. Я чувствовала себя последней дрянью, сволочью… Я терпеть не могу принуждать людей к чему-либо… Но сейчас это было необходимо… как… как самооборона!.. Я знала, я просто ЧУВСТВОВАЛА, что от ЭТОГО нужно избавляться любой ценой… и им всем придется согласиться – и моей любимой доченьке, и мужу, и этому врачу, имени которого я так и не запомнила. И даже свекрови, которая только и умеет, что лить слезы над сериалами да бездомными животными, которых она сама никогда не возьмет в дом… а в жизни она куда более жесткая, чем я! Я до сих пор помню, как она вынудила меня уже на третьем месяце сделать аборт, мотивируя тем, что двоих детей нам не потянуть… А ведь я, в отличие от Маргошки, которая на все расспросы только кривится: «ну-у-у-у… я не зна-а-а-ю…» ХОТЕЛА этого ребенка! Свекровь же, наверное, боялась, что придется помогать нам материально… да кто бы у них что попросил!

И сейчас у меня на душе было так паскудно, как и тогда, когда я вышла с черного хода этого мерзкого абортария вся пустая… выпотрошенная… А она ждала меня на улице с моим пальто и довольной ухмылкой: «Очень тяжело, доченька, я понимаю… но НАДО!» И теперь я сама вынуждена выступать в той же роли. Однако решение было принято, и я не отступлю… Но я чувствовала себя неправой. Это ужасно – чувство собственной неправоты. Я ощущала себя мерзкой тварью… монстром, который будет душить несчастного младенца собственными руками. Все, все в этой истории выходили чистенькими, невинными жертвами – даже моя блудливая кровиночка, которая сидит себе сейчас на диване с ногами, жрет чипсы и слушает музыку через наушники, потому что в школу я ей идти не велела. И только одна я была чудовищем – потому что ВСЕ РЕШАЛА. Но я же решала ЗА НИХ! Потому как сами они не хотели отвечать ровным счетом ни за что. Ни Сергей. Ни Маргошка. Ни даже доктор, которому по инструкции было положено рассказать мне, что ребенок может выжить. Как мне это осточертело… как я устала от всего: проблем, наших запутанных отношений, даже и от самой жизни я, кажется, тоже смертельно устала…

В метро была дикая толчея. Всю дорогу до дома я простояла, снова и снова перебирая, разбирая, прокручивая в голове раз за разом состоявшийся разговор, но вывод снова получался только один: я должна это сделать. Должна, и точка. Господи, я не хочу больше так жить!.. Не МОГУ больше так жить! Я едва не застонала вслух. Жить с мужем, который давно меня не понимает, и с такой же чужой, неразборчивой доченькой… Зачем такие дуры, как я, выходят замуж? И рожают детей? Потому что так НАДО? Оттого что так делают ВСЕ? И куда, интересно, эти ВСЕ едут прямо среди дня? Такое впечатление, что даже в будни никто в городе не работает и не учится! На каждом углу полно пьющих пиво подростков. Они шатаются по улицам, дымя сигаретами, легко спуская деньги, взятые у родителей, – а откуда, интересно, у них возьмутся собственные? Да и моя красавица тоже носит серьгу в пупке и юбку шириной в ладонь, так чего удивляться, что она принесла в подоле? Можно поразиться лишь тому, что она не забеременела раньше… а я, дура, сама покупала ей все эти маечки с вырезами и провокационные шортики! Гордилась своей толерантностью, балда этакая, и радовалась, что деточка одета по моде и не стыдится себя в школе – не то что я сама когда-то!