Дмитрий Иванов - Заяц над бездной (сборник) Страница 8

Славик просчитал все точно. «Мазутной смазки» и «ученический разряд» – эти слова сломили тетю Долю.

Полчаса ее отпаивал валерьянкой дядя Феликс, а тетя Доля посиневшими губами шептала:

– Рабочий… рабочий…

Через день она дрожащим голосом сказала Боре:

– Боря. Я согласна. Лучше хохлушка-химик, чем еврей-рабочий.

И теперь Боря сиял.

– Дядя Феликс сегодня придет к Моше Бордею говорить за свадьбу, – сообщил Славик и подчеркнуто уважительно заглянул в глаза деда.

Дед утверждающе кивнул.

– Я уже рассказал Вахту! – сказал Боря победоносно. – Вахт побежал сразу! В рюмочную, на углу Армянской и Пирогова!

– Через пять минут о свадьбе узнает вся улица! – радостно продолжил Славик, это явно была его идея.

– Поздравляю! – сказал я и пожал руку Боре.

И тут я вспомнил всё вчерашнее. Мне стало плохо. Перед глазами поплыла согнутая голая нога Раи. Я отвалился на кровать.

Меня толкнул в плечо какой-то старичок. Народу во дворе – тьма. Первое октября. Весь цвет нашей улицы сегодня пришел на эту свадьбу. Да и не только цвет – в общем, все пришли.

Описать чисто еврейскую свадьбу можно, и чисто русскую, и цыганскую – но свадьба Бори и Женечки-химика сочетала в себе черты каждой. За долгие годы своей хорошей жизни Мош Бордей соединил богатое наследие разных народов в систему совершенно особых, космических церемоний. Например, перед входом во двор, в котором происходит свадьба, Мош Бордей ставит большой, тридцатилитровый бутыль с вином. Рядом – кувшин и кружка. Любой прохожий может налить себе кружку вина и выпить за молодоженов. А если прохожий хочет зайти во двор и остаться на свадьбе, появляется Славик. Он говорит гостю:

– Добро пожаловать на свадьбу! Гроздь винограда есть у вас? Каждый гость дарит нашим молодым гроздь винограда. Такой порядок. Если принесли, добро пожаловать!

– А зачем нужна гроздь винограда? – спрашивает прохожий.

– Как зачем? – удивленно спрашивает Славик, приоткрывает калитку и указывает в глубь двора. – Вон там. Видишь. Маленькая бочка. В нее нужно положить свою гроздь. Бочка заполнится виноградом, Мош Бордей из него сделает вино. Молодые будут держать это вино в своем кувшине. В погребе у Моши Бордея есть такой шкафчик! – вдруг доверительно, по секрету, сообщает прохожему Славик. – В нем кувшины с вином. Сколько кувшинов – столько свадеб. На каждом написано – в какой день свадьба была, в какой год, как зовут жениха и невесту. Если десять лет вместе проживут – откроют кувшин свой, выпьют. Крепкое будет. Десять лет выдержки. Ну, если двадцать проживут. Еще крепче. Ну что, понял? – завершает объяснение Славик, улыбнувшись нагло прохожему в лицо.

– А если нет у меня с собой грозди винограда? – спрашивает прохожий.

– Тогда накатишь со мной еще кружку и пойдешь искать, – хлебосольно улыбается Славик.

Играют лабухи. Играют уже очень хорошо – значит, уже хорошо выпили. В два ряда по всему двору поставлены столы и длинные скамейки. Над двором натянут брезентовый тент – на случай дождя.

Они пришли с опозданием – Рая с Геной. Сначала сели очень далеко от нас. Мы со Славиком сидим по левую руку от Бори – от жениха то есть. От Бори нас отделяют его родители и две толстые бровастые подруги тети Доли. Боря очень страдает, потому что не может с нами общаться. Славик показывает Боре на часы – мол, пару часов всего сидим, не боись, сейчас накатим и пообщаемся.

А потом Рая что-то сказала Гене на ухо. Он заржал, они встали и через минуту оказались за нашим столом, прямо напротив меня. Рая улыбнулась мне. Гена мне подмигнул.

Я отвел глаза и встретился взглядом с Мошей Бордеем. Дед смотрел на меня раздумчиво и хмуро. Дед, как всегда, всё понимал.

И сейчас же закрутилась свадьба. Было такое свойство у массовых веселий в этой местности, особенно у тех, к организации которых как-то причастен был Мош Бордей. В определенный момент вдруг образуется воронка, втягивающая тебя куда-то, вниз или вверх, моментально и радостно. Напрямую это явление никем вроде бы не управляемо. Но есть Мош Бордей. Он, как мне до сих пор кажется, и создавал всегда это явление.

Конечно, внутри воронки можно постараться выделить ряд сил и течений. Люди начинают танцевать, например. Встают из-за стола, берутся за руки, образуя один широкий круг и пускаются в танец вокруг столов, стульев, знакомых и незнакомых людей, круг сходится и расходится, иногда все одновременно отпускают руки, с улюлюканьем разворачиваются на ходу и снова берутся за руки – круг выворачивается наизнанку, и опять несутся по двору, сходятся и расходятся, распадаются на пары, кто-то идет за новым вином с Мошей Бордеем, и сам я тоже иду, но не дохожу, потому что хватает меня за руки, трясет, поздравляет, целует зачем-то меня какой-то старичок, и какая-то еврейская тетка что-то мне говорит и плачет зачем-то; мелькает Славик – он спаивает Гену, мелькает Боря – он ищет Славика, а вот Рива Вахт – она ищет Вэйвэла, а вот и Вэйвэл, он никого не ищет, он пьян, он уже все нашел. Пританцовывают и подмигивают друг другу раскрасневшиеся, почуявшие свою великую силу лабухи – дядя Петря со скрипкой идет вдоль столов, за ним Доба, Туба, за ними тетя Доля с подносом, на котором деньги – собирают для молодоженов. А вот цыганка баба Саша говорит что-то Славику, на ходу пытаясь поймать его в перекрестье своих черных глаз, говорит – пропадешь ты, пропадешь ни за грош, а Славик смеется в ответ – не верит, что пропадет.

Под конец первого дня этой свадьбы Гена скис, и его куда-то оттащили. Это Славик постарался. Он всегда находит себе в пьянке товарища, и пока не споит его до потери сознания – не успокоится. Такой уж Славик Петров человек. Свалит одного – ищет второго. Когда Гена скис, Славик переключился на кого-то мне незнакомого, по виду довольно хлипкого и уже синего. Так что скоро будет Славик искать следующего, это точно. Лицо у него сейчас нагловато-печальное. Конечно, не иметь постоянного, крепкого, настоящего собутыльника – это тоска. Но где его взять, с другой стороны?

Я тоже был пьяный. Я танцевал как проклятый и уже ничего перед собой не видел. Голова от молдавских танцев, надо сказать, кружится страшно. Потом я как-то вытек из танца и присел на скамейку.

И тогда меня вдруг сзади обняли за шею ее руки. Я сразу протрезвел – так мне, во всяком случае, тогда показалось. Сердце заколотилось так, что заглушило Добу – большой барабан, в который стучит мордатый чумной молдаванин с гипертрофированным пониманием роли ударных в оркестре. Я не мог даже обернуться – так и сидел, как дурак, улыбаясь зачем-то и не зная совершенно, что делать. Потом я прикоснулся к ее рукам. Рая сразу же отпустила меня, и тут же властно схватила за руку и куда-то поволокла. Я ничего не понял.

Мы как-то оказались в доме Гены и Раи, в дальнем темном коридоре, перед лестницей на чердак. В доме, где жили Гена и Рая, был чердак. Рая смотрела на меня, в темноте я видел только ее глаза, мне было страшно, потому что ее глаза блестели по-сумасшедшему. Она звякнула ключами от чердака и полезла по лестнице. Ее голые ноги оказались прямо перед моим лицом, когда она там наверху возилась с замком. Я хотел поцеловать ее ноги или хотя бы дотронуться до них, но у меня так закружилась голова, что я схватился за лестницу, чтобы не упасть.

– Иди сюда, – раздался сверху решительный шепот Раи, она уже победила замок.

На чердаке было темно, я боялся сделать шаг, чтобы не наткнуться на что-нибудь. Но через секунду вспыхнула спичка – Рая зажигала свечку. Тоненькую, желтую – такие ставят в церкви. Свечка разгорелась быстро и ярко, распространив по чердаку запах воска и дав мне возможность осмотреться.

Вокруг была масса старья, как и полагается чердачному жанру – этажерка, люстра, чемодан, еще один, и еще – этот прямо не чемодан, а целый шкаф с ручкой. Старые стулья. Широкая железная кровать. Прошлого века, наверное.

Я сразу заметил – вещи расставлены, и кажется, не так уж запылены. Совсем не запылены. А кровать заправлена пледом – явно не в прошлом веке.

– Здесь я прячусь, – сказала шепотом Рая. – Это моя секретная комната. Садись.

Рая уверенно присела на край кровати.

Я обалдел от всего происходящего и не знал, ни что говорить, ни тем более что делать.

– Не бойся, – сказала Рая.

На улице вовсю грохотала свадьба.

И все равно мне казалось, что вся улица и весь мир слышит, как скрипит эта проклятая кровать прошлого века.

А потом Рая плакала. А я целовал, целовал ее ноги – сколько хотел.

Нас никто не искал на этой свадьбе. До самого утра.

У Раи была специальная коробочка. Когда-то она была довольно претенциозной дамской шкатулкой. Лет сто назад. Теперь это была коробочка без всяких претензий. В ней лежали свечки – их было десятка два, может, больше. Когда Рая достала очередную свечку – сгорают они быстро, превращаясь в янтарно-желтые кляксы, она сказала мне: