Каринэ Фолиянц - Серафима прекрасная Страница 8

– Что ж, счастье, по-вашему, тоже, что ль, работа?

– Еще какая! Самая тяжелая на свете… Поживешь – узнаешь. А теперь вот что: с ЗАГСом договорилась, распишут вас дома. И месяца ждать не будут. А на Леньку-сволочь ваше дело – подавать заявление в милицию, не подавать…

Сима голову опустила:

– Витька сказал, подавать не будет. Скандалов не хочет. Да и мать Ленькину жалко.

– Знаю. На младшего сына похоронка пришла три месяца назад. Погиб в Афгане. Один у нее Ленька, хоть и гад… Ну а Витя-то как?

Сима махнула рукой. Никогда он ее не полюбит. Тащит она его под венец – вот такое положение. Силком тащит!

На следующий день в поле мужики окружили Витю.

– Ну чё, Витек, говорят, женишься? Чего ж теперь, армия побоку? Что мне, одному теперь топать? – спрашивал друг Андрей с укоризной.

– Чего одному? А Толик Лунев? – пробубнил Витя.

– Сравнил себя с Толиком. Ты мне друг, а он кто?

– Ничего, подружитесь! Сам же говорил: заделай Ирке ребенка, от Афгана откосишь!

– Ты чего, шуток не понимаешь? А потом я ж про Ирку! – засмеялся Андрюха. – Слушай, а ты сколько выпил, чтоб с этим крокодилом Симкой лечь, а? А то про завтра-то думал – чё делать-то будешь? Как же ты всю жизнь по утрам от страха такого просыпаться станешь?

Проходящий рядом дядя Петя посмот рел на Зорина недобрым взглядом.

– Что ж ты, Зорин, с одной гулял, а на другой женишься? Не по-советски это! Не по-людски! – возмущенно заявил бригадир.

– Да не женюсь я, вот пристали! Чего в душу лезете, а? Дался я вам! Кто это ляпнул, что я жениться собрался? – заорал Витя.

– Это как же не женишься, если обрюхатил, да еще сироту! – еще пуще завелся дядя Петя.

– А вот так не женюсь, и все! Да откуда вы про это знаете? Кто вам сказал, что она беременная! Андрюха наплел, да? Ну ты друг!

Андрюха от страха голову вжал в плечи:

– А чё я, чё я, вся деревня знает!!!

– Не женюсь я, не женюсь! В армию пойду! И не подумаю жениться! – бесновался Витька. – Не хочу я жениться на этой!

А все глядели на него и только головой качали. Куда, мол, ты денешься-то, парень?

А он не сдался – добровольно в военкомат пришел. Хочу, мол, служить!

Военком – подтянутый дядька лет сорока пяти – отчитывал Витю:

– Как мужик мужика я тебя понимаю. Я ее видел, эту твою Серафиму, потому как она вчера приходила сюда. Просила за тебя. Ну и это… Справку принесла из медучреждения… Понимаю, Витя! Но как советский человек советского человека… Нет! Извини! Сделал дело – вымой тело! Тьфу… То есть я хотел вот что тебе сказать… что жениться надо!

Он сел к Вите, обнял его по-отечески за плечи:

– Сынок, надо, понимаешь!

– Да же я же сказал – я хочу выполнить этот… Свой… Свой интернациональный долг!

– Да не интернациональный, мать твою, – взревел военком. – Как я людям в глаза смотреть буду, если тебя там убьют, а? В Афган, говоришь? Там же страшный ад!.. А тут сын родится! Вить, надо жениться! Это единственный выход, понимаешь!

– Нет! Не хочу! Не буду! Да с какого перепуга вы решили, что ребенок мой? Может, она нагуляла, этого ребеночка!

– Она? Нагуляла? Ну ты шутник! – Военком хмыкнул. – Видал я твою Серафиму. Кто к ней станет-то приставать, к такой-то… ой, прости… Женись, Витенька, всем легче будет!

Короче, с армией не вышло… Угроза женитьбы давила на Зорина. И никуда от нее не деться.

В клубе закончились танцы. Молодежь расходилась веселыми шумными компаниями. На лавочке пьяный Витя с пьяным другом Андреем допивали бутылку.

– Люблю я Ирку, понимаешь, люблю! – чуть не плакал Витя.

– А чё прогнал тогда?

– Так она ж не мириться приходила, не выяснять. Сразу кинулась, как змея, дешевкой обозвала. Ты б стерпел?

– Я б не стерпел, – зло стукнул по лавке кулаком Андрей. – Я б с такой стервой ни одного дня не стерпел! Чё любить-то там, я не понимаю? Одни кудри да глазки? Да стерва она!

– Убил бы! Убил! – завелся Зорин.

– Кого? Симку или Ирку?

– Обеих! Всю жизнь порушили! – зарыдал Зорин.

Вот ведь действительно – порушили. А он-то ни в чем себя виноватым не чувствует…

В бессильной злобе ударил Витя бутылкой о дерево. Раскололась она на мелкие кусочки. Андрей испуганно обернулся: не видел ли кто?

– Э-э! Ты потише! Менты набегут, самогонку увидят – пиши пропало. Ща, брат, за самогонку-то как за убийство. Слышь, Вить… Ты Симку пока не трогай. Все ж таки твой ребенок, она б врать-то не стала. Пожалей ее, да хрен с ним, с этим паспортом. Надо ей штамп – пусть будет штамп, испачкай паспорт, не бойся! Твоей же кошке драной, Ирке, больней будет! А ревность-то она сильней любви. Может, поумнеет Ирка? Да к тебе вернется? Ревность великая сила!

– Это ты в кино такое видал? – заорал Витя.

– Да, и в кино тоже! Тише, тише… Да чё ты, ладно, не мучь себя, регистрируйся. В драку ввяжемся, там посмотрим!

В эту минуту на площадь перед клубом влетел милицейский уазик с мигалкой. Два мента выскочили, за ними – еще два…

– Атас! Облава на пьяных! Рвем, Витек, отсюда! – дернул друга Андрей.

Они скрылись в темноте, за деревьями.

– Тут найдут, двигаем дальше!

Они побежали по темной улице, вслед раздавались милицейские свистки и гул толпы… Витя остановился, отдышался. И Андрей остановился:

– Ты чего, Вить?

Вите трудно было бегать – рана еще свежая. Он держался за ребро.

– Да больно, Андрюх!

– Сердце, что ли?

– Нет, порез… Сердце по-другому болит.

Андрей подошел, другу руку на плечо положил. Жалко стало Витьку.

– Отболит у тебя сердце по Ирке твоей. Не боись! Жизнь-то длинная! Ну, решайся! Добровольно решайся, все равно не отвертишься!

Вот она, свадьба деревенская! Дома у Симы накрыт свадебный стол. За столом гостей человек пятнадцать с молодыми Симой и Витей во главе. Витя угрюм, молчалив, невесел. Костюм на нем сидел как на корове седло. А галстук и вовсе набекрень съехал, хоть и трезв был жених.

И Сима невеселая. В том платье, что Витю встретила, и в учительской фате, укороченной только.

Вся Витина бригада за столом. И соседки Симины, тетки-сплетницы. И Мария Ивановна – радостная, оживленная – командует весельем:

– За здоровье молодых! Совет им да любовь, да детишек крепких! Сегодня, друзья, рождается новая советская семья. Как этому не радоваться! Они же ко мне в школу вот такусенькими ребятишками пришли. А несколько лет пройдет, и своих приведут учиться. Будьте счастливы, Симочка и Витя! – Она всхлипнула. – Ну, горько!

Все закричали:

– Горько!

Нехотя встали из-за стола Сима с Витей. Осторожно и нежно поцеловала жениха в щеку невеста. А тот стоял как каменный. А гости все подначивали:

– Ну, давай еще! – и снова кричали: – Горько!

– А лица-то у обоих не как на свадьбе, а как на похоронах! – шепнула первая соседка подружке.

– Дура ты, Зоя! От того, что зять мой сидел на свадьбе гоголем, много ль Танька моя радости видела? – зашипела вторая.

– Думаешь, эта, что ль, увидит? Бросит он ее, вот на что хочешь спорим, через полгода бросит!

Бригадир дядя Петя повернулся к Андрею в недоумении:

– А я чего-то не понял. Что, кроме шампанского тут ничего не наливают, что ли?

– Нет, дядя Петя. Как говорится – от безалкогольной свадьбы к непорочному зачатию! – хохотнул Андрюха.

Дядя Петя махнул рукой:

– Да знаю я, что ей по весне родить. Мы-то за что страдаем. Вот тоже перестройка – в магазине с двух часов, да свадьба вот без водки. А колхоз как нищал, так и нищает!

– Ты чего, выступать сюда пришел? Вон в газету пиши, сейчас все пишут. Торжество тут! – прервал его младший товарищ. – Не важно, алкогольное, безалкогольное. Понял? Горько!

Гости снова подхватили свое «горько». Только жених и невеста вовсе не хотели целоваться. У Зорина лицо как на плаху ведут. Да и у Симы не краше…

Мария Ивановна частушки под баян затянула, но веселья это не прибавило.

Андрей склонился к уху бригадира:

– У меня, дядь Петя, в пиджаке самогонки Нинкиной чекушка, будешь?

– Нинка – святая женщина! – обрадовался дядя Петя. – Вся округа без ее самогона перемерла бы! По молодости все про нее говорили – б… да б… А она оказалась святая! И берет недорого, и гонит справно! Все пьют ее самогонку – никто еще не помер! Так поделишься?

– А то!

Во дворе своего дома Ирка грузила в машину чемоданы. В город собралась. Поцеловала мать на прощание:

– За меня не бойся! И гони ты своего сожителя-алкаша. Молодая баба, еще жизнь свою можешь устроить!

– С кем? С таким же алкашом? Они ж в этом возрасте все-все такие, доченька. Ты б свою жизнь устроила, а мне больше ничего и не надо! – заплакала мать.

Ирка тряхнула густой гривой:

– Да ладно, мама. За меня не бойся, я свое зубами оторву. Поняла? Я в канавах барахтаться не буду. В город еду – и в городе себе жизнь устрою. И дети мои городскими будут, поняла?

Мать вытерла слезы.

– Мечтать-то не вредно. Да кто тебя там ждет? Мужики – люди ненадежные. Вон на Виктора твоего погляди. Ведь женится же на жабе, а тебя, красавицу, бросил…