Максим Лаврентьев - Воспитание циника Страница 8

«Жили муж с женой. И был у них единственный сын. Когда он вырос, то сделался страшным бабником, все время где-то пропадал с очередной своей пассией. Родители, глядя на него, только вздыхали: “Ох, ох, ох!”. Однажды они решили поговорить с ним по душам: “Сейчас, покуда ты молод, ты все веселишься, не задумываясь о женитьбе, о детях. Но когда-нибудь, сынок, ты состаришься. Будешь лежать один в комнате, больной, не в силах подняться. Вот захочется тебе выпить стакан воды, а кто ж тебе его подаст – у тебя ни жены, ни детей, ни внуков”. Странное дело, слова родителей произвели впечатление. Задумал парень о будущем всерьез. И правда, кто ж подаст ему стакан воды в старости? Подумал-подумал, нашел себе подходящую бабу и женился на ней. Родились у него дети, потом внуки. Прожил он, значит, всю жизнь. Состарился. Лежит в своей спальне при смерти, даже языком пошевелить уже не может. Вокруг вся семья в сборе. И вот, несут ему на серебряном подносе стакан воды… А он лежит себе и думает: “А пить-то мне и не хочется…”».

– Очень философский анекдот, – скромно заметила незамужняя тетя Женя.

– Или вот еще, – продолжал Дядя Боря. – Приходит как-то раз больной на прием к доктору. «Доктор, у меня, извините, в заднем проходе резкая боль…»

Но тут по телевизору началось выступление президента и все уставились на экран.

Фанфары отгремели побудку, памятную еще по передаче «Служу Советскому Союзу», а затем седой и тучный человек в кресле среди роскошного кабинета с трудом начал читать невидимый текст:

«Дорогие друзья! Пройдет несколько минут и бой кремлевских курантов возвестит нам, что тысяча девятьсот девяносто шестой год завершился. Он был полон волнений и надежд. Он принес нам и радости и огорчения. Он был нелегким, но очень важным для нас, для России. Я благодарен вам за то, что вы поверили мне и поддержали на президентских выборах. Я благодарен вам за то, что своим личным участием вы помогли мне победить недуг…»

Дядя Боря рыдал.

Под бой курантов все встали из-за стола и чокнулись бокалами с шампанским. Я, как обычно, успел загадать желание – естественно, о Наине.

Высидев из приличия еще минут пятнадцать, мы с ней засобирались – моя обычная компания, встречавшая новый год у Сережи, ждала нас.

Пока Наина мешкала в ванной, дядя Боря наклонился ко мне в прихожей и, дыша перегаром, тихо изрек:

– Понимаешь, брат, есть два типа женщин: жены и любовницы. У твоей мадам длинные ноги и шикарная… задница, с ней, наверно, очень приятно кувыркаться в постели, но запомни, что сказал тебе старый пьяный дядя Боря: она принадлежит ко второму типу. Понимаешь меня? Ко второму…

Метро, работающее в праздничную ночь на час дольше, вынесло нас в район Савеловского вокзала, и уже через полчаса я бренчал на Сережиной электрогитаре и распевал под три блатных аккорда свое новое творение, «Персиковый шансон»:

Мадонна днем, ты ночью Афродита,И знают все салоны красотыЖену простого русского бандита,С которой был когда-то я на «ты».

Когда-то с ней в разгаре перестройкиУчились мы в одиннадцатом «а»,Я на четверки, а она на тройки,Их подтянуть она пришла сама.

С тех пор мы часто так вот с ней тянули.Она была как спелый нежный плод.Но наконец, дни счастия минулиИ я пошел служить в Балтийский флот.

Она писала мне туда два раза.Потом приятель накатал письмо,Мол, вышла замуж, кинула, зараза,Чтоб позабыл я навсегда ее.

(«Письмо» и «ее» были «зарифмованы» специально, так сказать, для аутентичности.)

И вот однажды я бродил по свалке,И вдруг увидел глянцевый журнал,А там – она, в костюме, блин, русалки!Я по костюму, блин, ее узнал.

Она теперь любовница бандита,А может быть, ментовская родня.Мадонна днем, а ночью Афродита,Мой нежный персик, помнишь ли меня?..

Так мы веселились всю ночь. Пели, пили. Марго совсем раскисла и висела на Сереже, как удавка, Юля, пришедшая с новым ухажером Пашей, держалась в рамках, но не отставала и не заставляла себе подливать. О, юность!.. Играли в фанты. Маленький крепыш Сережа обязан был трижды обойти с Наиной на руках вокруг пиршественного стола, а Марго в отместку поставила мне на шее огромный пунцовый засос – таково было собственное мое желание…

Первого января я разлепил веки уже вечером. Рядом посапывала нагая Наина. Вставать ужасно не хотелось, но нам предстоял переезд – я снял в университетском общежитии комнату на два месяца и теперь мы с Наиной были избавлены от беспокойных соседей.

Все имущество Наины – пальто, несколько платьев, белье, джинсы, кое-какая обувь, книги и кипа разных бумаг – быстро перекочевало этажом выше. Сосед – в общежитии отдельными были только комнаты, а прихожая, душ и туалет полагалось разделить двоим – так вот, сосед, если такой вообще имелся, никак себя не проявлял, вторая комната была всегда заперта, свет в ней выключен.

Конец ознакомительного фрагмента.