Марина Бойкова-Гальяни - Проспект на Невском: 22 автора, которых нужно знать (сборник рассказов) Страница 8

Мне сделалось его жаль. Элан любил жену; в здравом рассудке и пальцем бы ее не тронул. Однако природа оказалась сильней: взыграли гены чужой расы, пробудились способности сенса – и в одну минуту он потерял Кэтрин… а я потерял свободу и доброе имя.

– Ладно, Эл. Будем считать, что в смерти твоей жены повинны шелопутные эланты, которые наделали детей и довольные свалили. Но при чем тут я?

У него расширились глаза; потом Элан снова полез за пазуху. Достанет нож и всадит мне в горло? Однако горестное изумление в его лице не было предвестником расправы.

Элан вынул горсть темных продолговатых камешков; они тускло блестели.

– Возьми. – Он вытянул руку, встряхнул, и горсть невзрачных камней превратилась в ожерелье, которое повисло на выпрямленных пальцах.

Блеск бусин ослепил. Я качнулся вперед. Камни кричали. Они звали меня, умоляли взять в руки. Жизни без них нет, я погибну! Надо ощутить их в ладонях, прижать к лицу. Они – моя жизнь. Дайте их мне! Ради всего святого, отдайте! Вот они, здесь. Мои! По рукам растекается тепло. Блаженство. Я не умер, я жив – спасибо им…

– Ленвар! Ты слышишь меня?! – Голос пробивался, как сквозь вату. – Ленвар!

Открываю глаза. Что такое? Лежу, уткнувшись носом в землю; в голове шумит, Элан трясет за плечо. Где камни? Здесь, слава богу. Что случилось? Я с трудом приподнялся и сел; мышцы задубели, словно я час провалялся на морозе.

Элан уселся рядом на корточки и посмотрел мне в лицо. Он был бледен, правая рука отчего-то распухла.

– Это ожерелье Кэтрин, – сказал он. – Моя мать подарила ей на свадьбу… а матери подарил пришлый элант, перед тем, как возвратиться домой.

Инопланетный минерал. Конечно: ни один здешний камень не сводил меня с ума… Ожерелье Кэтрин! Я задохнулся. Она проходила мимо по тропе; я ощутил камни элантов; они позвали меня, ввергли в безумие – и я бросился к ним. Хотел завладеть. Вне себя, не сознавая, что делаю. Повалил Кэтрин наземь. Держал ее мертвой хваткой. И убил… Потому что она вырывалась, а я – держал…

Пальцы разжались, ожерелье выскользнуло, застучало по земле. Перед глазами все поплыло.

– Ленвар, я знаю: ты не хотел убивать. Но гены наших отцов оказались сильнее. Это не твоя вина. Я потерял Кэт, но я считаю – ты невиновен. Лен, слышишь меня? Ты невиновен! – Элан вкладывал в убеждение всю свою мощь экстрасенса.

Но я УБИЛ Кэтрин. Из-за проклятых камней, которые привез сюда пришелец со звезд.

Взгляд сфокусировался на распухшей руке Элана. И охотника я покалечил, когда отнимал ожерелье. А ведь он знал, чего от меня ждать…

– Лен, у нас на Светлом тоже люди гибнут. Шальной выстрел, или рикошет, или человека в зарослях примут за зверя – всякое бывает. Это несчастный случай. Не казнись.

Он старался быть справедливым.

Я подобрал с земли ожерелье. Нежное тепло обласкало руку, сжало крепко, потянуло в новый омут безумия. Размахнуться бы и зашвырнуть подальше… Я стиснул кулак. Камни останутся со мной.

Поднялся на ноги. Постоял, мучительно соображая, куда ведет аллея, на которую я сейчас вернусь. Повернулся и зашагал вверх по тропе. Затем пустился бежать.

– Ленвар! – крикнул за спиной охотник.

Я убегал – от места, где погибла Кэтрин, от своего безумия, от собственной вины. Стволы цвета красного янтаря сливались в окрашенную кровью пелену.

– Ленвар, стой! Послушай меня!

Ноги точно вязнут в болоте. Экстрасенс чертов – не дает бежать. Врешь, не остановишь. Тропа уперлась в аллею. Направо – Третья Лестница, налево – Бронзовая беседка. Мне налево. Беседка стоит над обрывом. Великолепная чеканка, которую любила Кэтрин…

Я задыхался и едва разбирал дорогу. Немного осталось; скоро беседка. От обрыва ее отделяет площадка и гранитный парапет. Обрыв – метров тридцать высотой. Мне хватит.

Впереди – серое пятно. Это небо. А вон макушка соседней горки. Там – лес в тумане. Туда не допрыгнуть, даже с разбегу. Внизу… Мне все равно, что внизу.

Беседка – густое кружево металла. Каменные плиты площадки. Розоватый парапет. Я взмыл на него и со всей силы толкнулся ногой. Зажмурился. Кэтрин, прости…

Удар, от которого хрястнули кости и раскололся череп.

Боль. Кровь бьется толчками, и от каждого толчка впору взвыть.

Откуда боль? Разве я уцелел?

Зачем не разбился насмерть?!

Я застонал, и от стона неожиданно стало легче. Боль притихла, съежилась и осталась маленьким комком возле сердца.

– Оклемался? – прозвучал надо мной голос Элана.

Я поднял голову. Сбоку – беседка, сквозь кружево бронзы сереет небо. Впереди – мощенная камнем площадка, за ней стоит парапет. Лежу на брюхе, в кулаке ожерелье. Не добежал. Не прыгнул, не разбился. Почему?!

– Дурак, – в сердцах бросил охотник. – Со скалы вздумал сигать! И что? Понравилось?

Экстрасенс. Остановил меня на бегу, но заставил ощутить прыжок и удар. Почувствовать свою смерть.

Меня затрясло.

– Ладно, ладно, будет тебе. Вставай. – Он поставил меня на ноги.

Лучше бы позволил прыгнуть с обрыва.

– Надо тебя спрятать и поразмыслить, как быть дальше, – сказал Элан. – Не хочется, чтоб ты вновь оказался за решеткой… Ну, не убивайся. Пойдем.

Я едва верил собственным глазам: человек, жену которого я убил, смотрел на меня с состраданием.

Ксения Зверлина

Его дети

Рассказ

Как всегда, не дожидаясь, когда прозвенит будильник, он подскочил с кровати, наспех оделся, засунул в рот половину холодной котлеты и выскочил из дома.

Каждый раз в день своего очередного дежурства он мчался в больницу, полный радости и нетерпения.

Он знал, что там его ждут они.

Они были ему как дети. Во всяком случае, он любил их так, как не любили родные матери.

Всегда, перед тем как приступить к своей работе, он опускался в полуподвальное помещение, заходил в узкую белую комнату и здоровался со своими малышами. Он брал их, прижимал к груди, называл каждого по имени и с каждым разговаривал, так как считал, что ко всякому нужен индивидуальный подход. Потом садился на пол, располагая их вокруг себя, и рассказывал сказку или что-нибудь интересное. И мог бы проводить с ними все свое свободное время, но даже незначительное опоздание на работу влекло за собой строгий выговор.

Он очень понимал их и в общении с ними приглушал свое одиночество. Дело в том, что тридцать два года назад он мог бы родиться на свет нормальным здоровым ребенком, иметь семью и друзей. Но его мать сделала аборт на недопустимых сроках беременности. Ребенка чудом выходили добрые доктора и сдали в детдом. Потом была армия и должность санитара в местной клинике, но никогда не было семьи. А потом он встретил их, и они заменили ему все.

Тетя Маша, оповещенная о санэпидпроверке, нехотя взяла намоченную в перекиси марлю и начала уборку. Она уже много лет работала лаборанткой в местной гистологической лаборатории. Одинокая пожилая женщина, она полностью отдавалась работе.

Дело дошло до шкафа с препаратами. Тетя Маша несколько раз провела марлей по полкам и, не удовлетворившись результатом, решила все поменять кардинально. Она сгребла в охапку несколько стеклянных банок с заспиртованными человеческими зародышами и хотела было бросить в бак, но задумалась на мгновение. «А ведь, небось, и мой сейчас так же стоит в какой-нибудь больнице. – Тетя Маша вздохнула. – Отдам-ка я их Женьке, он ведь их так любит…»

21.07.2003

Ксения Зверлина

Метаморфоз

Рассказ

Острое лезвие ножа плотно прижалось к глянцевой красной глади, и от слабого нажатия кожица треснула, и на белую парадную скатерть выстрелила слизкая жидкость. Помидор развалился на две сочные половины.

– Ты взгляни, она опять ест! Ест и ест, чавкает и чавкает! Томочка, ну это же немыслимо! – отец с раздражением швырнул в угол дивана стопку исписанных листов, подошел к дочери и отвесил ей подзатыльник. – Я работаю сутками, пишу диссертацию, питаюсь урывками, когда придется, а она ничего не делает, только поглощает пищу целыми днями. Да она и ночью жрет, ты посмотри, она скоро в уборной не поместится.

Рыжая пухлая девочка хитро улыбнулась кривыми зубками и невозмутимо отрезала ломоть белого рыхлого хлеба толщиной в три сантиметра, отхватила кусок сливочного масла, и, не размазывая, приклеила к хлебу. Сверху положила две полусферы пунцового помидора и, не дожидаясь, когда отнимут, засунула полбутерброда в рот, а вторую половину крепко сжала в потном кулачке. Крошки выпали снегом на паркет и окропились сверху помидорной кровью.

Тома подошла к мужу и крепко обняла его.

– Она ведь растет, Витя, ведь растущий же организм… ты же сам писал в трудах о насекомых… как там? Личинка бабочки поглощает в день втрое больше собственного веса. Ведь так? А это ребенок, человек, ей еще больше корма надо.

– Тома, твоя непросвещенность в науке меня угнетает. Речь идет о здоровье нашей дочери, а у тебя пестики-тычинки на уме. Пора уже вырасти. Ведь даже доктор сказал, что Люся весит больше нормы. Ее ведь в секцию по плаванью не возьмут.