Александр Лапин - Вихри перемен Страница 8

Народ притух.

А надо сказать, что в то время, когда газеты ничего своего не имели, кроме славного имени и авторитета у читателей, издатели казались журналистам некими небожителями. А поэтому директор главной в стране, да еще принадлежащей партии конторы, можно сказать, числился ими в ранге архангела, полубога. И вот к нему-то журналистская голытьба отправила ходоком женщину – первого заместителя главного редактора.

– И Леонтьев показал мне письменное распоряжение от ГКЧП – не печатать целый ряд газет. В том числе и нашу. И сказал, что он нарушить приказ не может.

При нашем разговоре в кабинете у директора сидел человек в штатском. Внимательно прислушивался. Тогда я Алексею Петровичу предложила: давайте сделаем так. Мы свою работу. А вы – свою. Мы сверстаем газету. Ну а раз вам запрещают – не печатайте. Пока. Мы пойдем наверх добиваться разрешения…

В зале раздались голоса:

– Как они могут!

– Наша газета всю войну выходила! Даже когда немцы были у Москвы! – замечает стенографистка баба Катя.

– Сволочи!

– Спокойнее, ребята! Спокойнее! Что-нибудь придумаем, – старается снять напряжение главный редактор, юный функционер Владик Хромцов.

Сквозь ряды пробивается в центр зала редактор отдела новостей Дмитрий Ушатов. Такой здоровенный, по-своему эффектно растрепанный парниша:

– Ельцин сейчас выступал! – сообщает он подавленному народу. – Прямо с танка номер сто десять Таманской дивизии. Вот текст выступления. Он не признает законность ГКЧП. Призывает сопротивляться узурпации власти…

Все молчат, не зная, как реагировать.

Наконец, кто-то из редколлегии робко-испуганно предлагает:

– А может, давайте напишем лояльное письмо в ГКЧП? Мы вас уважаем. Считаем, что вы в трудный момент нашей истории приняли на себя сложное решение…

Но примирительная речь прервана в самом начале. Поднимается редактор отдела рабочей молодежи и одновременно директор центра коммерческих инициатив Владимир Протасов. Человек он непростой, резкий. И это видно даже по его внешности. Весь он состоит из каких-то острых углов – костистое лицо, угловатые очки, жесткие плечи под модным блестящим пиджаком:

– Я думаю, уважаемое собрание, что никакого письма писать не надо. Не надо идти на поклон к этим упырям! Они захватили власть, совершили переворот. Это же подсудное дело! Они преступники! А мы к ним с письмецом. Разрешите нам жить и работать. То-то мы их порадуем. Вот и журналисты приползли. Смутьяны покорились. Я думаю, что в этой ситуации нам надо выступить с другой инициативой. К журналистам – давайте вместе сделаем другую газету, раз уж нашу молодежку запретили печатать. Начнем делать материалы для других газет, которые не запрещены…

– Точно!

– Не надо нам идти на поклон!

Вот уж точно пел Высоцкий: «Настоящих буйных мало. Вот и нету вожаков». В редакции такой буйный нашелся. И настроение сразу переменилось. Народ загудел, зашумел в том смысле, что не бывать им в холопах у ГКЧП.

Тут кто-то из зала сообщил:

– Журналисты из других изданий, которые тоже запретили печатать, решили издавать «Общую газету». Мне уже звонили. Предлагают примкнуть к ним.

– Я думаю! – снова взял инициативу в свои руки главный редактор Владик Хромцов. – Надо подготовить постановление общего собрания нашего трудового коллектива. О том, что мы не подчиняемся беззаконному распоряжению ГКЧП. И оставляем за собою право на любые законные действия, направленные на восстановление наших попранных прав. Не будем расходиться из редакции. Начнем собирать информацию. И снабжать ею «Общую газету». А также готовить свои номера. И добиваться, чтобы газету начали печатать.

Дубравин, который чувствовал себя новичком в этом блестящем собрании «золотых перьев» отечественной журналистики, все-таки осмелился подать голос:

– Я вот что предлагаю! – прокашлявшись, негромким голосом сказал он. – Я тут созванивался с собкорами на местах. Они толком там на периферии ничего не знают о том, что происходит здесь, в Москве. Информации, в общем, ноль. А местные газеты выходят. Так, может, нам следует собирать и готовить здесь материалы для периферийных изданий. Связь работает. Отправлять их в Пензу, Алма-Ату, Воронеж. Везде, где есть наши корпункты. И пусть они их там печатают. А? Ребята?

– Молоток, Санька!

– Додумался же!

– А что? Так и надо сделать! – заметила баба Катя из бюро и, обращаясь к своим девчонкам-стенографисткам, спросила: – Ну, что? Передадим, девочки?

Так и решили.

Собрание начало расходиться. Народ, переговариваясь, потянулся по длинному коридору. А Дубравин, быстро лавируя между расходящимися, устремился к себе в отдел. И уже через несколько минут там заработали, затрещали телефоны, начал прожевывать бумагу (последнее слово техники) единственный на всю редакцию факсимильный аппарат.

Редакция, эта огромная информационная машина постояла, постояла, а затем провернулась и… заработала. Каждый делал, что умел. И что мог. Лёха Косулин пролез в Белый дом. Танька Белёсая поехала в больницу Склифосовского, где якобы лежали раненые. Кто-то пошел к танкистам у здания издательства. Кто-то сел писать очередную заметку.

Началась движуха.

Сам Дубравин с девчонками-референтами из своего отдела «сел на телефоны». И уже через минуту в коридоре редакции можно было услышать его негромкий, но напористый голос в разговоре с Красноярском:

– Вася! Нелюбин! Ты меня слышишь? Слышишь?! Принимай материал! Записывай! Опубликуй его в своей газете! Да! Да! Даром отдаем! Пусть народ знает, что у нас тут происходит! А что происходит? Танки у нас стоят во дворе и на улице перед издательством. Танки! Пиши, Вася! Пиши по буквам!

Только закончил с Васей, девочка-референт Ольга, круглолицая, голубоглазая полненькая москвичка подает другую телефонную трубку:

– Тбилиси! Минеладзе!

– Эй, князь, проспишь! Слезай с дивана! Или ты не на диване? А на ком? На девушке? Все равно слезай! Кончай пить хванчкару! Принимай информацию из России! Из Москвы!

III

Огромный «летающий сарай» – грузовой Ил-76, начал делать разворот и мягко накренился на крыло. Десантники, те, кто сидел на деревянных скамейках вдоль отсека, прилипли к круглым окошкам. Когда еще увидишь панораму великого города с высоты? Через секунду с разных сторон раздались удивленные и испуганные голоса:

– Ты смотри!

– А что это такое?

– Это что? Война?!

Капитан Казаков тоже повернулся и прилип носом к стеклу. С высоты выше птичьего полета, как на ладони, ему стали видны темно-зеленые острова подмосковных лесов, подходящие прямо к ним серые панельные многоэтажки спальных районов, длинные ряды маленьких домиков разноцветных дачных кооперативов. И прямые, прорезавшие все пространство дороги к столице. Вот на них-то и творилось невероятное.

Все дороги, насколько можно было увидеть отсюда, забиты военной техникой. С разных сторон, извиваясь и пыля, как гигантские стальные сочлененные змеи, ползут к Московской кольцевой танковые колонны, колонны бронетранспортеров, крытые брезентом армейские грузовики, радиостанции и санитарные фургоны.

– Ё-моё! – бормочет сидящий рядом с ним на скамейке ошеломленный молоденький розовощекий лейтенант.

В эту минуту включается внутрибортовая связь. И пилот, видимо, еще не разглядевший землю, шутит, подражая голосу бортпроводниц гражданских лайнеров. Он пискляво произносит:

– Увазяемые пассажиры! Мы приблизяемся и готовимся к посадке в столице нашей Родины городе-герое Москве. Москва основана князем Юрием Долгоруким в тысяча сто сорок седьмом году. Ее население составляет более девяти миллионов человек…

Но тут связь прерывается. Наступает гробовая тишина. Правда, через пару минут пилот снова включается. Видимо, решает закончить шутливый монолог. Но теперь в голосе его уже не слышно мажорных нот. Он звучит как-то глухо и торопливо:

– Прошу поднять спинки кресел. Пристегнуть привязные ремни. И приготовиться к посадке…

– Да тут, похоже, какая-то хрень происходит! – говорит сосед справа, поправляя сбившуюся под ремнем камуфляжную куртку. – Не зря же нас так срочно сорвали с летнего лагеря в Краснодаре.

Приземляются они в подмосковном Жуковском. На пустом аэродроме испытателей.

Здесь, на огромном поле, одиноко стоят встык несколько автобусов. Возле них прогуливается командир группы спецназа генерал-майор Виктор Карнаухин.

Их «грузовик» тормозит прямо рядом с ним. Парни высаживаются на бетонку через десантную панель. И строятся в два ряда у автобусов.

Звучит короткая речь командира перед офицерским строем:

– Товарищи офицеры! Сегодня утром в Москве создан Государственный комитет по чрезвычайному положению. В его состав вошли видные руководители партии и государства. Этим комитетом принято решение о введении в столице чрезвычайного положения. Нам, работникам комитета государственной безопасности, поручено нашим председателем товарищем Крючковым…