Валерий Казаков - Я, Мара и жена Тамара. Повести и рассказы Страница 8

На следующий день, продвигаясь по своему участку от низины к будке, расположенной на вершине пологого холма, заросшего беломошником, я увидел между деревьев невысокого сгорбленного человека, в первый момент показавшегося мне стариком. Подойдя к этому человеку поближе, я узнал в нем Васю Рашпиля, который когда-то работал слесарем в колхозной мастерской. Рашпиль стоял возле будки в каком-то очень длинном синем плаще с капюшоном. На ногах у него были огромные болотные сапоги, а голову украшала выцветшая фетровая шляпа с поникшими полями. Когда я приблизился к нему и поздоровался, он улыбнулся мне беззубым ртом и сказал, что будет у меня живицу собирать.

– Я собираю медленно, так что ты тоже не спеши больно-то. Спешить нам с тобой некуда. До зимы ещё далеко.

Говоря это, он посмотрел на меня с легкой иронией, как будто хотел слегка раззадорить. А когда оказался в будке, сел на лавку возле печи и продолжил:

– Я ведь живицу-то никогда не собирал. Так что ты сначала покажи мне, как это делается, а потом уж я сам как-нибудь справлюсь. Говорят, она полезная, живица-то. От кишок помогает и от желудка. Я работать начну – испробую, выпью пару приемников.

Он быстрым движением снял шляпу, из-под которой выпали длинные седые волосы, и положил ее рядом с собой на лавку. Потом, как будто вспомнив о чем-то, поднял на меня свои светлые глаза и пожаловался:

– У меня в последнее время ноги плохо ходят, хотя здоровье ещё есть. Есть еще здоровье, только хреновое… Надсадил я ноги-то на ручной трелевке, когда мне десятку дали за убийство. У нас там, в Томских лагерях, на ручной трелевке шло год за полтора. Вот я и рвал жилы. Все хотел домой поскорее попасть.

– А убили кого? За что убили? – неуверенным голосом поинтересовался я.

– Так за что убивают? За деньги, конечно… Пили вместе в бараке у одного барыги, а я перед этим отпускные получил и зарплату ещё за прошлый месяц. А утром встал – в карманах ни копья. Вот и убил. Он, конечно, говорил, что не брал, но кто же ещё возьмет? Я в ту пору был худой, как палка. Всю войну мы с матерью прожили на лебеде, потом я в ФЗО учился на тракториста, а после учебы на лесозаготовки попал. Можно сказать, жизни не видел. А тут первые приличные деньги получил и – на тебе! Снова гол, как сокол. Обидно стало. Этот барыга, который у меня все деньги-то упер, нигде никогда не работал. Жил там, на поселке, с какой-то бабой и каждый день пьяный ходил. Вот и вскипело у меня. Топор под руку подвернулся. А потом – я толком ничего не помню. Опомнился, когда меня менты скрутили.

Собирая живицу, Вася ещё не раз напоминал мне о своих больных ногах. За три дня кое-как он набивал живицей одну двухсотлитровую бочку, потом подолгу сидел где-нибудь в тени возле нее и вздыхал, говоря, что в такую жару даже зеки не работают. Я не раз предлагал ему сменить громадные болотные сапоги на что-нибудь более легкое, после чего он смотрел на меня удивленно и спрашивал:

– Да как же в лесу без сапог? А если змея выползет? Я с детства змей боюсь. Нет, я по лесу привык в сапогах ходить. Так безопаснее.

Вася то и дело оставался в лесу ночевать. Бродил по окрестным озерам в вечерней тьме, ставил сети, собирал какие-то ягоды.

Раздосадованный его рассказами о лагерной жизни, однажды я попробовал перевести разговор в новое русло. Узнать у Васи, как он прожил свою молодость. Был ли женат? Есть ли у него дети? Какое-то внутреннее чутье подсказывало мне, что этот его рассказ может оказаться интереснее предыдущих. Но он явно не хотел откровенничать со мной. Только однажды, как-то вдруг, огорченно признался:

– Не понимаю я этих баб. Что им от нас, от мужиков, надо? Все они до свадьбы ходят фифами, пытаются книжки читать, о кинофильмах беседовать, о культуре. А как только замуж выскочат, так сразу обо всем забывают. Жрут, как поросята, толстеют на глазах и по дому ходят растрепанные, как ведьмы. Совсем за собой не следят… И после этого почему-то хотят, чтобы мы их любили, как прежде… А за что их любить-то? За какие шиши?..

Вася многозначительно развел руками.

– А ещё им непременно надо хозяйство завести: кур, корову, овец, поросят. Чтобы всё, как у людей. И чтобы всем этим хозяйством мужик каждый день правил с утра до вечера. Так, видите ли, в деревне заведено…

Вася с усмешкой сплюнул.

– И мне в свое время такая же баба досталась. Только я уже через месяц у неё спросил: «Ты мне скажи, дорогуша, тебе мужик нужен или конь в упряжи? Муж или дворовый работник? Ты уж как-нибудь определись».

– И она определилась? – спросил я с веселой заинтересованностью.

– Определилась. Выгнала меня к чертовой бабушке… Ха-ха-ха! Но я об этом никогда не жалел, честное слово. Потом у меня этих баб было – хоть пруд пруди. А что? Я не мужик что ли? У меня пока что всё на месте… Ведь бабы, они как рассуждают: «Если я с этим оболтусом сплю, кормлю его, убираю за ним, обстирываю его, паразита, – значит, он мне за все это чем-то заплатить должен». А чем еще в деревне заплатить, кроме работы по хозяйству? Вот и пашут бедные мужики в деревне в две смены. Дома и на работе. Дома и на работе… А я своей головой так рассуждаю. Если я на производстве восемь часов отпахал, как следует, если деньги домой принес и жене их отдал, не пропил, не промотал, то ты на меня новых забот не навешивай, новых занятий мне не ищи… Так ведь?

Конец ознакомительного фрагмента.