Ирина Ивко - Тёмные звёзды. Рождение легенды Страница 8

Но проснулся он не от этого: его сон прервал какой-то странный шум за дверью, видимо кто-то бежал по лестнице с первого этажа. Он привстал, опираясь на руку и почувствовал, что наткнулся на что-то рядом. Посмотрев вниз он увидел ту самую девчонку, спящую рядом: ноги были согнуты в коленях, одна рука прочно держала его за одежду, лицом она уткнулась ему в бок. Когда он пошевелился она слегка приподняла голову, сонно посмотрела на него и снова закрыла глаза. Когда-то давно у Рохуса была семья, он почти забыл об этом, запрещал себе помнить, а сейчас воспоминание об этом времени само предательски всплыло в его голове: точно так же вёл себя его ребёнок, когда ему было страшно. Но разве марааны могут чего-то бояться, тем более в темноте? Они проводят много времени в темноте, темнота – это их союзник, в ней они сильны как никогда. Рохус ещё раз взглянул на спящего: «Видимо ты всё-таки человек – подумал он – маленький, нескладный, но человек». В этот момент в дверь постучали и голос дежурного поспешно проговорил: «Господин генерал, разрешите войти?». Рохус осторожно встал, чтобы не разбудить спящего и подошёл к двери. «Что случилось?» – спросил он открывая дверь. «Там,.. это, офицер повесился, ну тот, что вчера…» – дежурный запнулся, покосившись на что-то за его спиной и Рохус догадался, что он увидел девчонку и вспомнил, что тот тоже присутствовал при вчерашней истории. «Где он?» – быстро спросил Рохус, чтобы переключить внимание дежурного на себя. «В госпитале» – ответил дежурный. «Хорошо, ступайте, я сейчас подойду». Когда дверь за дежурным закрылась, Рохус оглянулся назад и ещё раз посмотрел на спящую девчонку: показалось ему или нет, но только она притворялась будто спит и на секунду у неё вновь появилось это виноватое выражение на лице «Извини, я нечаянно». Вот только за что ей было извиняться в этот раз. «Ладно – решил Рохус – с этим потом, сейчас надо разобраться, что там случилось». Но в глубине души ему было как-то не по себе: ему казалось, что вокруг происходит что-то скверное, будто щёлкнул и заработал какой-то скрытый «механизм» и он вольно или невольно становиться его составляющей, поскольку как бы он сейчас не поступил, это не повлияет на результат…

Глава первая

Шёл уже месяц с того момента как я в компании из одного попутчика прибыла на Церцею. Этот, на первый взгляд необдуманный шаг, в последствии оказался очень удачным, ибо мне не только удалось кое-что узнать о своём прошлом, но и получить небольшую, временную передышку, чтобы восстановить силы и составить дальнейший план действий. Возможно кто-нибудь мне возразил, назвав целый ряд планет, способных послужить временным пристанищем и при этом с более комфортными условиями, но у меня были свои причины выбрать именно эту планету. Во-первых моя внутренняя интуиция (ещё ни разу меня не подводившая) из всех возможных вариантов заострила особое внимание именно на этой планете и тому должно быть объяснение – возможно я когда-то была на Церцее и именно здесь у меня было больше шансов узнать о своём прошлом. Во-вторых Церцея была изначально свободным портом, а значит отсутствие у меня и моего товарища документов не должно стать серьёзной причиной для опасений. И третья, но не менее важная причина: Церцея не несла обязательств перед различными гильдиями и планетарными объединениями и поэтому на ней могли свободно вести свою агитационную деятельность представители любых конфессий и организаций, не зависимо от своей политической принадлежности. Таким образом на планете можно было узнать о любых событиях в мире, о любой враждующей стороне, что имело значение для меня: интуиция-интуицией, а пробелы в воспоминаниях давали о себе знать и пока память не была восстановлена до конца, нужно было заполнить её равноценной или схожей информацией. Нужно было понять, что из себя представляет это общество, узнать, что являлось его основными движущими силами, научиться вести себя так же как все, не вызывать подозрений – а Церцея давала мне возможность не только получить эти знания, но и отточить определённые навыки по их использованию: ежегодно туда стягивались тысячи беглецов и просто искателей приключений со всей Галактики, поэтому местные жители не сильно обращали внимание на внешность и незначительные отклонения от принятых норм поведения, считая это особенностью родной планеты пришельца – поэтому если я буду делать что-то не так, никто не придаст этому значения.

Конечно помимо многочисленных «за» у этого варианта были и многочисленные доводы «против»: Церцея никогда не была тихой, спокойной планетой, по сути это был бандитский притон, через который ежегодно прогонялись нескончаемые потоки оружия, спиртного и прочей контрабанды. Здесь были сотни ловких мошенников и шулеров, готовых поживиться за чужой счёт, поэтому следовало держать ухо в остро. Но всё прошло относительно удачно: знакомый капитан подсказал, где можно временно устроиться, моё предположение, относительно возможности напасть на след своего прошлого, оказалось верным, но дальше следы тянулись уже на другую планету. В принципе и у нас не было особых причин задерживаться на Церцее, но я пока не спешила с отлётом: мне нужно было понять насколько я теперь соответствую стандартному представлению о человеке, не вызову ли подозрений. Последняя планета, на которой я побывала, научила меня, что порой это слишком опасно – быть не как все, выделяться и я пыталась соответствовать этому миру. А вскоре мне выпала и возможность проверить свои навыки: как-то утром пришёл мини-грузовик с товаром (кстати, в последнее время они стали приходить чаще обычного) и в тот раз помимо водителя в кабине сидел ещё один человек, бывший то ли его напарником, то ли подсобным рабочим. Когда мы с моим приятелем (по старой привычке я всё ещё звала его Младший) стали разгружать ящики он принялся нам помогать и тут я подумала, раз этот парень не с Церцеи было бы неплохо проверить: догадается он или нет по моему поведению, что разговаривает с приезжей. Слово, за слово, завязался разговор и, где-то в середине беседы, парень спросил меня (но при этом само-собой вопрос касался и Младшего, тоже разгружавшего ящики): «Ты ведь не местная?». Я внимательно посмотрела на собеседника, а потом спросила как бы шутя (хотя на самом деле, мне был очень важен этот вопрос): «А что, я как-то не так говорю?» «Нет, – ответил тот – говоришь ты как раз правильно, но только у тебя вид человека, который привык жить в других условиях, скажем так, более цивилизованных, и время от времени это бросается в глаза». «Понятно – коротко подытожила я и перевела разговор на другую тему – видно ты много где побывал, раз замечаешь такие мелочи». «Бывало» – ответил парень и поскольку наш разговор сопровождался разгрузкой ящиков из кузова очень скоро он перетёк в другое русло: какой товар откуда привезли, был ли там наш знакомый и так далее. Не могу сказать, что для меня эта беседа была особо содержательна и всё-таки определённый урок я из неё вынесла. Я поняла, что как бы не старалась походить на окружающих всё равно отличаюсь от них и чем больше я пытаюсь «сгладить» эти различия, тем сильнее они проступают в глазах людей. Другое дело если выдавать себя за приезжую, которая уже давно живёт на этой планете, тогда никто не будет особо обращать внимание на такое несоответствие в моём поведение, для всех будет естественно, что человек столько времени проживший здесь перенял определённые привычки и местные особенности у коренных жителей. Но этого было мало – нужно было научиться разбираться в этом обществе, ориентироваться в нём и это было гораздо сложней, ведь мне приходилось иметь дело с совершенно противоположными сведениями, да ещё делать из них выводы!

Всю основную информацию о планете я получала из разговоров посетителей, проповедей бродячих агитаторов на улицах и листовок, раздаваемых там же, на улицах и, как оказалось, этого было вполне достаточно чтобы начать разбираться не только в том, что происходит на планете, но и в мире. Так, например, на Церцее с одинаковой частотой встречались люди раздававшие листовки с пропагандой имперских или республиканских идей, у них были здесь даже собственные типографии, выпускавшие как брошюры, так и целые газеты и журналы, естественно продвигавшие их политические идеи. Зачастую офисы этих двух враждующих «организаций» разделяла всего лишь тоненькая полоска дороги, а их листовки соседствовали на одних стойках. Даже содержание в них не сильно различалось, просто одни и те же факты трактовали по-разному: Империя обвиняла в развязывание войны Республику, Республика – Империю. Единственно, в чём мнения учёных обеих сторон совпадали – это в дате начала войны, ну а если быть точнее, это в полном неведенье о том, что же именно считать датой её начала: вести ли её с момента возникновения мелких локальных конфликтов между Империей и Республикой или с момента, когда они переросли из них в один общий всемирный конфликт? Есть, конечно, и третье мнение: войну надо отсчитывать, не с момента открытого вооружённого конфликта, а с момента появления двух знаменательных научных работ – книга «Империя», принадлежащая перу Вэн (или в некоторых источниках Вэй) Ден Иза и критические статьи, принадлежащие перу Пилатто, послужившие ответом на эту книгу – поскольку с этого момента обе враждующие стороны получили в своё распоряжение научную идеологическую основу своей политики, способность влиять на людей, выдавая свои интересы за их. Цитаты из этих работ стали активно использоваться в пропаганде, речи политических лидеров, наверно не было ни одного человека, кто не слышал бы название этих трудов или не знал отрывки из них, хотя в оригинале эти книги читали не многие. В агитках и газетах, привозимых на Церцею их так же было не мало, нередко листки, с цитатами из этих трудов, засовывали прямо в ящики с продуктами или другими товарами. Каждый раз по дороге в лавку (или из неё), где мы с моим попутчиком и работали и жили, я набирала целые кипы подобной печатной продукции у раздававших её людей. По мимо агиток в ней были рекламы продуктов, одежды, техники – словом всего, что использовалось в быту, и о чём, по-идее, известно каждому человеку, если он на свою беду не угодил в какую-нибудь передрягу и не потерял большую часть памяти (что собственно и случилось со мной). Всё это я читала в перерывах между работой, или здесь же, на улице, пока шла до лавки. На то, чтобы прочесть всю эту информацию, у меня в целом уходило пара минут, после чего большая часть этих листовок шла в мусорный ящик и лишь несколько листов я оставляла и перечитывала потом заново. Но однажды в руки мне попался листок, не имевший ни какого отношения ни к рекламе ни к политике: это был тоненький газетный листок, без рисунков и фотографий, который мне поспешно сунул в руку и ушёл какой-то странный неприметный человек, с большой вместительной сумкой на плече, из которой торчали точно такие же листовки. Он не кричал, не бегал, не убеждал как все остальные агитаторы и проповедники, которых мне доводилось встречать ранее, он молчал и просто протягивал свои листы прохожим. Развернув протянутый мне лист я увидела, что он весь испещрён какими-то цитатами и текстовыми выдержками и сначала решила, что передомной опять сокращёная речь какого-то лидера или отрывки из уже названной мной «Империи», но первые же прочитанные строки разубедили меня в этом. В них не было ни слова о политике, тем более об Империи или Республике. Точно так же, как не было и слова о технике и прочих товарах. «… И был день тридцатый пребывания его в сумраке – гласила одна из первых бросившихся мне в глаза строчек – и не было ничего кругом, лишь сумрак и тьма, а в нём блуждали неясные тени и таилось что-то во мраке». Другие строки тоже не отличались особой содержательностью, с точки зрения современного общества: «Мёртвые не знают страха, мёртвые не знают боли, мёртвые всё могут… но им нужны память и уважение живых, чтобы существовать и потому живые могут обращаться к ним с просьбами…». «Что там у тебя?» – вдруг с интересом спросил Младший, шагавший рядом со мной. «Да так – ответила я, комкая листок и делая вид, что выбрасываю – ерунда какая-то». Но на самом деле, едва он отвернулся я расправила лист и сунула себе в карман. В тот день я как никогда ждала окончания рабочего дня: мне хотелось как можно скорее достать тот лист и дочитать, что там написано – чего никогда не было раньше. Словно, эта информация была мне уже знакома и не только: с ней было связано что-то родное, близкое. Какое-то старое забытое воспоминание «просыпалось» в моей памяти, вместе с чьим-то именем, крутилось на кончике языка, готовое вот-вот сорваться, но затем снова исчезавшее. Младший, помогавший мне с разгрузкой ящиков, видимо заметил моё задумчивое настроение (хотя вряд ли он понимал, чем именно вызваны эти раздумия), но долгое молчание и мысль о том, что на него не обращают внимание начала ему надоедать. «О чём задумалась?» – спросил он. «Да так – посмотрев на него, произнесла я – ничего». Только ночью, когда все дела были сделаны, а Млад, ночевавший со мной в одной комнате, наконец уснул я смогла достать из своего кармана спрятанный листок и ещё раз просмотреть его. В комнате было темно и единственным источником света был слабый уличный свет, пробивавшийся сквозь окно. Он был очень слабым, бледным, поэтому приглядевшись под его лучами, я скорее угадала, чем увидела, следующую надпись: «…Молись и помни… молись, когда тебе трудно, молись, когда ищешь в себе силы,… когда уходит кто-то близкий… Молись и помни, ибо в памяти моя сила». С секунду я сидела неподвижно, уставившись в одну точку, а потом у меня словно что-то щёлкнуло в голове и я вспомнила, женщину с удивительно белоснежными волосами и добрыми чертами лица. Это она в тайне собирала и хранила у себя такие листки, а ещё у неё была даже маленькая книга-брошюра, тоже с такими же словами. Она не хотела, чтобы об этом было известно мужчине, с которым она жила, боялась, что он посчитает это глупостью, а тот на самом деле всё знал, просто притворялся будто не догадывается об её увлечение. Я очень хорошо знала обоих, проводила раньше много времени с ними, вот только кто они были мне… может семья? «Нойс» – неожиданно сорвалось с моих губ имя, так долго ждавшее своей очереди в глубине памяти. Оглянувшись на Млада, я увидела, что он всё ещё спит безмятежным сном и не слышит меня, после чего второй раз произнесла, словно стараясь запомнить: «Нойс». Уже засыпая я думала о том, что неплохо было бы вспомнить что-нибудь ещё об этой женщине, а ещё лучше увидеть сейчас во сне, словно одна мысль о ней вызывала у меня какое-то чувство спокойствия. Прежде чем окончательно погрузиться в сон меня вдруг осенила нелепая идея: а что если рассказать об этом воспоминание Младу? У него-то с памятью всё в порядке и уж наверное он должен помнить что такое семья, или по-крайней мере знать, что ей не является. Хотя… Приподнявшись на локте я внимательно посмотрела на спящего: «Да нет – подумалось мне – что вообще в принципе подобный мальчишка может знать о семье, что он вообще может знать? Болтает конечно о многом: о других планетах, о полётах, обо всём. Но ни разу я от него не услышала ни слова про семью, словно её не было, либо была, но такая, что о ней вспоминать не хочеться, поэтому что он может мне посоветовать? А вообще парню можно сказать просто везёт по жизни: ни тебе особых потрясений, ни проблем, что бы не натворил – всё обойдётся без последствий». Спящий Млад в эту минуту как-то криво ухмыльнулся во сне и повернулся на другой бок. Я тоже улеглась, закрыв глаза и терпеливо ожидая очередного кошмара, что мне «подкидывала» почти каждая ночь, но в этот раз мне не приснилось ничего страшного или странного, напротив сон был мягким и добрым, как тёплый весенний день: в нём было много людей, летящие по небу мыльные пузыри и цветные ленточки, развивавшиеся на ветру…