Альманах - Альманах «Российский колкол». Спецвыпуск, посвященный Мацуо Басё. Выпуск №3 Страница 8

Я хорошо относилась к доброй бабе Насте, но возвращаться туда – к ней, не хотела. У меня появилось такое чувство, словно у меня отняли самую любимую игрушку.

Целый мир для меня рухнул от этих произнесенных папой слов. И вспомнился один из первых дней в детском саду. Когда я играла в песочнице, наполняя разноцветные пластмассовые формочки песком, оттискивала у себя под ногами песочных котят и утят. Пока не залез в песочницу Мишка Нечаев. Он сказал, что мои куличики – скука. А вот он мне слепит настоящий дворец. И я присела на деревянный бортик песочницы и стала смотреть, как он сделает для меня дворец своими руками. И я сидела, а Мишка у моих ног лепил для меня дворец. И солнце светило. И было так хорошо! И все радовало: и то, что мама ошиблась, когда уверяла меня, что меня ни один мальчик не полюбит, если чулки у девочки «морщат». А мои чулочки в резиночку желтоватого цвета на щиколотках предательски улеглись валиками-морщинками, как всегда бывает, когда увлечешься игрой. Но моя строгая мама оказалась неправа: вот сижу я в сморщенных чулках, со складочками на щиколотках, а у моих ног такой замечательный Мишка Нечаев дворец для меня лепит. И Мишка нравится мне, и его дворец, и все вокруг прекрасно!

И дворец получился красивый. И сломанная веточка с листьями, воткнутая им в вершинку – «крышу» дворца, колыхалась на ветру, как флаг, созданного им для меня песочного королевства.

Но дворец простоял недолго, потому что вдруг налетел Вовка Дугин. И растоптал подаренный мне Мишкой песочный дворец. Он злобно растоптал мой дворец, потому что…, да понятно почему, раз с первого дня моего появления ходил за мною хвостиком. И на уроке пения садился рядом. И даже в куклы пытался со мной играть, но девчонки его на смех подняли. А теперь этот тихоня не только расправился с Мишкиным дворцом, но и подрался с ним. Но, получив сдачи, убежал. А Мишка сидел с расквашенным носом. И, смеясь, смотрел на меня. И я достала из кармана пальто кружевной платочек, как всегда тщательно отглаженный мамой. И попыталась им протереть лицо героя. Но испугалась сделать ему больно. И отдала платочек Мишке, чтобы он сам остановил идущую из носа кровь и вытер лицо. Но он, не отводя от меня смеющихся глаз, вытирал под разбитым носом рукой, а другой, как цветок, держал свой трофей – мой кружевной платочек. А ребята скакали вокруг нас, корчили рожицы и дружно дразнили нас:

– «Тили-тили-тесто! Жених и невеста!!!» И мне, и Мишке Нечаеву было так приятно, что и им всё понятно, что не только: «тили-тили, ти-ли – тесто», но и, что мы с ним – «жених и невеста»! И совсем не обидно, а радостно!

Вспоминая всё это, я старалась сдержать слезы до возвращения домой. Чтобы не расстроить и без того раздосадованного папу. Потому что решение папы вернуть меня к бабе Насте, испугало меня тем, что все то хорошее, что я встретила в детском саду, теперь будет отнято. Подумав, что вот останусь одна, тогда и поплачу, я пока старалась глубоко дышать и не вспоминать о Мишке Нечаеве.

К тому же в детском саду я со многими подружилась! Там было столько игрушек, огромный ковер посреди общего зала, на котором все играли. А какие там разноцветные обеденные столики со стульями! А как весело играть в игрушечном городке! Ведь там был разноцветный домик посередине! И так хорошо было играть там с куклой, словно не я сама принесла куклу, а пришла к кукле в гости. А в песочнице стоял огромный гриб мухомор с ножкой из высокого полена и шляпкой из покрашенного в красный цвет железа с белыми горошинами! Под этим зонтом-мухомором можно болтать с друзьями в дождь.

А главное, в детском саду были уроки пения и музыки! С настоящей учительницей! Это было таким счастьем петь на этих уроках, что скрыть его было невозможно! Настолько невозможно, что учительница время от времени была вынуждена поворачиваться ко мне. И, продолжая играть, проворно пробегая изящными пальчиками рук по клавишам, чтобы музыка не прерывалась, смеясь, делать мне замечания:

– Надюша! Мы сегодня учимся петь, а не кричать!

Или:

– Наденька! Петь громче всех, это не значит, петь лучше всех!

Словом, учительнице музыки и пения нелегко со мной пришлось. Но то, что я в восторге от неё, конечно, она не могла не догадаться. Поэтому расстаться со всем, что я так легко обжила с первых же дней, мне было очень жаль. Тем более, что кроме глуповатой Анастасии Романовны, была еще и другая воспитательница – замечательная, молоденькая, добрая и очень красивая Тамара Дмитриевна.

Когда в тумане сумерек показался наш двухэтажный дом, я вспомнила, что хотела спросить у папы. И спросила, пока мы не пришли домой:

– Пап, а кто это такой ГЕГЕМОН? Ну, застрельщик, понятно; это тот, кто кого-то застреливает. Застрельшик пролетариата, …толь-ко зачем его застреливать?

– О, Господи! Плоды воспитания в детском саду! – сказал папа и засмеялся. И рассказал об этом маме, открывшей нам дверь нашей коммуналки.

И почему-то именно от этих моих вопросов в наш дом вернулся праздник выхода книги. Потому что папа и мама стали так оба смеяться, что все мрачное сразу улетело. А главное, что во всех этих переживаниях, я не сразу заметила, что стол был накрыт праздничной белой скатертью! А на столе – салат «Оливье», разные вкусности. И тут я заметила, что и мама особенно красива в этот день. Причесана, в новых туфельках на тонюсеньких, по моде того времени, каблучках. Но папа вспомнил, что не ответил на мой вопрос и сказал:

– Гегемон – это главенствующий, ведущий, главный. Это твоя воспиталка хотела сказать, что пролетариат, то есть рабочие, в нашей стране – главные.

– А кто же не главный? – переспросила я, наблюдая, как папа вместо того, чтобы сесть за чудесно накрытый мамой стол, переодевается к приходу гостей. Белая рубашка сменила повседневную клетчатую. Да и к тому же он старательно завязывал праздничный галстук, отвечая на мои вопросы.

– А кто же «не главный», хм, получаемся мы, дочка! – Мы – творческая и научная интеллигенция, а не пролетариат. Пролетари-ат— это рабочие!! Но не главные только мы для тех, «кому не нужны красивые слова», а для умных это в целом— чушь! Все нужны и важны одновременно! Все главные и друг без друга не могут, как настоящая семья! Смотри, какая наша мама сегодня красивая! Потому что интеллигенция создает не только «красивые слова», но всю науку и технику! – ответил папа, так и не справившийся с узлом галстука. И поэтому теперь его завязывала на нем мама.

– Физики и лирики! – пояснила она, смеясь. И добавила: вот через минут двадцать их тут столько будет, что…ох! Вот и познакомишься!

– Науку и технику делают «физики и лирики»? Так значит и в космос? – продолжала допытываться я.

– Молодец, что догадалась! И в космосе без единства «красивых слов» и научных открытий, которые излагают тоже «красивыми словами», ничего не получится! И научные формулы – это самые красивые слова! Но, взглянув на рассмеявшуюся маму, улыбнулся и добавил:

– Или одни из самых красивых! И не полетел бы Юрий Гагарин в космос, если бы не наука, достигшая таких высот, не была бы она ему в помощь!

Папа хотел еще что-то пояснить мне, но раздался звонок в дверь. Это пришли гости. Папины друзья, поэты, художники и среди них – его сокурсники по Литературному институту. И мамины приятельницы – манекенщицы, художницы. Мне особенно нравился поэт Александр Ревич – сокурсник папы. Потому что он всегда приходил с трубкой и не только как-то особенно красиво курил, но курил он всегда особенно приятно пахнущий табак.

Пришел и другой сокурсник – Владимир Цыбин, он почти не слушал те стихи, которые читали другие, а с удовольствием громко читал свои. Я очень обрадовалась, увидев манекенщиц, потому что сразу догадалась, что раз они пришли – значит будут танцевать. А танцевали они всегда потрясающе, самые смелые модные танцы! И, как всегда с шутками и веселым подтруниванием друг над другом. И вот, наконец, все они уселись за стол отпраздновать выход папиного сборника стихов. Они веселились, а мама меня поторапливала, пока кормила ужином, напоминая, что скоро мне нужно идти спать. Но я насмотреться не могла на то, какие они яркие, красивые и остроумные, и красивы какой-то особенной красотой. Но вскоре мама отвела меня спать в другую комнату. С моим уходом в другую комнату, смех в той комнате, где кипел праздник, явно усилился. До меня донеслось и то, как папа рассказывал о высказанном мнении Анастасии Романовны о том, что поэзия – это ненужные красивые слова. Никому не нужные слова!

Тут соседи стали стучать в стену. И когда все затихли и стали говорить тише, я услышала мамин голос:

– Да будет вам всем смеяться над влюбленной дурочкой! Я, как услышала эту историю, сразу догадалась, что эта Гретхен влюблена в нашего Сашку лохматого!

– Подумать только, это же новый ненаписанный Фауст. Мольба обманутой Грэтхен: «Поэзия— это красивые слова о чужой любви!» Не забудь записать это! Какой материал, золото под ногами! Лохматый, а ты везунчик! Из этого такую повесть можно сделать! – говорил поэт Александр Ревич.