Елена Федорова - Эрнестин (сборник) Страница 8

– Далеко ли мы поедем? – спросила Станислава.

– В свой дом тебя отвезу, – ответил он.

– А далеко ли живете вы, мой господин? – спросила княжна.

– На горе, которую я своим именем назвал, – ответил он.

– А как зовут вас, мой господин? – поинтересовалась Станислава.

– Вижу, ты не здешняя, иначе знала бы мое имя. Оно в Киржаче всем известно, – усмехнулся он. – Я – Фуня, главный визирь хана Батыя, его правая рука.

– Редкое у вас имя. А что оно означает?

– В переводе с монгольского Фуня – счастливчик, ставленник богов, – соврал он не моргнув глазом. – Такое имя только избранным дают.

– Вы и в самом деле счастливчик, мой господин, – проговорила Станислава с улыбкой. – У вас сума волшебная, зонт пурпурный, да еще и дочь княжеская помощницей вашей станет. Вы ведь меня в свой дом неспроста зовете. Так?

– Так, – подтвердил Фуня, хлестнув коня.

Привез он княжну в свой дом, усадил ее за стол, принялся угощать восточными сладостями. Сам за стол сел, но суму с шеи не снял. Боялся за свое богатство. Хоть и очаровала его Станислава, но и ей нельзя было притрагиваться к ханской казне. Да и привык Фуня живот с сумой поглаживать.

Станислава поблагодарила хозяина за угощение, сняла кокошник, протянула Фуне со словами:

– Положите его в свою суму, мой господин, и станете самым богатым человеком на земле.

– Посмотрим, посмотрим, что с твоими каменьями сотворит моя волшебная сума, – проговорил Фуня, заталкивая кокошник внутрь.

Через пару минут он почувствовал, как потяжелела сума, заметил, что она увеличилась в размерах. Обрадовался.

– Мой господин, ваша ноша становится неподъемной! – воскликнула Станислава. – Поставьте скорее свою суму на пол, чтобы она не сломала вам шею.

Фуня последовал ее совету, стер пот с лица, несколько раз глубоко вздохнул:

– Не думал я, что каменья драгоценные могут такими тяжелыми быть. Надо взглянуть на них поскорее.

Открыл он суму, а оттуда вырвался огненный дракон. Схватил он Фуню в свои крепкие лапы и не отпускал до тех пор, пока не превратил его в горстку пепла. Когда дело было сделано, огненный дракон исчез, а в горницу вошли два русских богатыря в белых шелковых рубахах, расшитых золотыми нитками.

– Возьмите ханскую казну и раздайте людям, – сказала Станислава. – Давайте им в три раза больше того, чем они попросят.

– А хватит ли нам денег? – спросил один богатырь.

– Хватит, и еще останется, – ответила княжна.

– А как мы узнаем, правду нам говорят люди или нет? – спросил второй богатырь.

– Богатство неправедное сделает крылья и улетит, – ответила Станислава. – Только щедрые и добрые люди получат награду.

Хлопнула она в ладоши, обернулась белой голубкой, полетела к Благовещенскому собору. А богатыри пошли деньги людям раздавать.

Те, чьи сердца были чисты, получили прибыль. Деньги, которые отнял у них Фуня, утроились. Тот же, кто богатырей обманул, остался ни с чем. Превратились деньги, добытые нечестным путем, в черных ворон и улетели вон.

Долго сидела на маковке храма белая голубка. Внимательно смотрела она на людей, несущих свои дары Господу в благодарность за спасение от монголов. А когда она взлетела в небеса, зазвонили колокола. Разлился колокольный звон по земле, разнося во все концы благую весть.

– Зло побеждено. Свободна земля русская… И вы, Павлуша, свободны, – Матильда поднялась. – А знаете, мне вдруг мысль пришла о том, что жадность человеческая может запросто красавицу в лягушку превратить. Даже не в лягушку, а в жабу, огромную бородавчатую амфибию, – поежилась. – Приглядитесь к красавицам, Павлуша, и вам сразу станет ясно: царевна-лягушка перед вами или жадная жаба.

– Вы все так тонко подмечаете, Мария Львовна, что я просто диву даюсь. Как, как вам в голову такие сравнения приходят? – воскликнул Павел.

– Поживете с мое, и у вас много разных ассоциаций появится. Наблюдайте и делайте выводы – вот главное правило мудрого человека, – ответила она.

– Вы – прекрасный учитель, Мария Львовна. Я бы даже сказал – прекраснейший. Я рад, что мы с вами встретились…

– Полно вам, Павлуша, – прервала она его. – Вы так говорите, словно прощаетесь со мной навеки. Мы увидимся в воскресенье, как обычно. Или у вас другие планы?

– Мне придется на пару недель уехать, – ответил он.

– Пара недель – это миг по сравнению с вечностью, Павлуша. Увидимся.

Они распрощались. Он вышел из подъезда, послал Матильде воздушный поцелуй, сел в машину, уехал. А она еще долго стояла у окна, смотрела на золотую осеннюю листву, на чуть порозовевшее закатное небо и улыбалась. Встречи с Павлом возвращали ее в ту счастливую пору влюбленности, когда она еще не была Марией Львовной – борцом с безграмотностью, а была юной Марусей Оболенской, за которой ухаживал профессор кафедры естествознания Павел Степанович Передольский.

Имя Павел стало для нее с той поры любимым именем. Она называла своего ученика Павла Гринева Павлушей, вкладывая в это имя всю свою любовь и нежность. Чувствовал ли это Павел? Наверное, да, потому что лицо его преображалось. Из заносчивого мальчишки он вдруг превращался в милого юношу с горящими глазами и пытливым взглядом. Павел был пластилином, из которого Мария Львовна лепила человека, похожего на профессора Передольского.

Временами Марии Львовне чудилось, что Павлуша Гринев и есть Павел Степанович Передольский, возродившийся после смерти и явившийся к ней в образе юнца, чтобы она поняла, какие муки он испытывал, ожидая их встреч. Отгонять эту мысль Марии Львовне становилось все труднее и труднее. И тогда она решила предаться воспоминаниям, окунуться в прошлое с головой, стать юной Марусей Оболенской и пройти весь путь с самого начала.

– Ах, как ухаживал за мной Передольский! – прикрыв глаза, восклицала Мария Львовна. – Это было так галантно, красиво, аристократично. Он целовал мне ручку, а я смущалась, считая этот жест пережитком капитализма, атавизмом, чуждым современному советскому человеку – строителю коммунизма. Как хорошо, что тогда я свои мысли вслух не высказывала, робела перед профессором Передольским. Да и что греха таить, мне очень нравилось быть барышней Марусей, с которой убеленный сединой господин разговаривает на «вы»…

Передольский

Павел Степанович Передольский, рожденный до революции, никак не мог привыкнуть к современным словам: товарищ, гражданин, гражданочка, дамочка, тетка. Для него Маруся и ее сокурсницы были барышнями, а юношей он именовал господами. Он входил в аудиторию, говорил с улыбкой:

– Доброго вам здоровья, господа хорошие. Нынче день удивительный. Мы посвятим его решению наиважнейших вопросов…

Передольский каким-то чудом избежал сталинских репрессий. Во время Великой Отечественной Войны он был эвакуирован в Среднюю Азию, где занимался научной работой. Вернулся в 1945 году и остался на кафедре. Остался, как он потом говорил, чтобы встретить Марусю.

Он заметил ее сразу же. Выбрал из тысячи абитуриентов, пришедших на вступительные экзамены. Шел 1949 год. Послевоенная молодежь отличалась от тех, кого Передольскому приходилось обучать прежде. Новое поколение отличалось особенным желанием сдвинуть горы, стремлением создать новый мир, утереть нос ненавистным буржуям. Это Передольского умиляло.

– Видели бы вы, как живут те, кому вы хотите утереть носы, – думал он, слушая пламенные речи студентов. – Жаль, что нельзя вам поехать на Капри, чтобы понять, как сильно вы, милые господа, заблуждаетесь.

Вслух он обычно говорил стандартные фразы, подготовленные специально для подобных случаев.

Маруся держала экзамен одной из последних.

Одета она была в легкое платье светло-кофейного цвета, которое подчеркивало ее молодость и красоту. Тугая пшеничная коса. Голос звонкий, глаза сияют.

– Здравствуйте! Я – Мария Оболенская, – проговорила она и через паузу, глядя на Передольского, добавила. – Маруся…

– Корнет Оболенский ваш родственник? – спросила секретарь приемной комиссии. В ее взгляде мелькнула угроза.

– Я не знаю никаких корнетов, – заявила Маруся, посмотрев на нее с вызовом.

– Почему вы пришли в наш институт? – последовал новый вопрос.

– Я хочу быть борцом с безграмотностью, – отчеканила Маруся.

– Похвально, – секретарь улыбнулась, шепнула что-то человеку, сидящему рядом.

– Где вы были с 1941 по 1945 годы? – спросил тот.

– В Фергане, – ответила Маруся.

– Репрессированные в семье есть?

– Нет, – Маруся мотнула головой.

– Лично я бы вас за одну только фамилию выслал в Сибирь, – хмыкнул экзаменатор.

– А что вам не нравится в моей фамилии? – Маруся вскинула голову. – Что?

Экзаменатор нахмурился. Поведение девушки напугало его.

– Эта Оболенская запросто может быть агентом КГБ, – подумал он. – Надо поскорее выпроводить ее, чтобы не накликать беды на свою голову.