Александр Беляев - Семя зла. Хроники затомиса Страница 8

– Ох и надоела же ты мне! – сказали синхронно Дурги, словно мать своей приставучей дочери. – Тут такой серьезный момент, а ты отвлекаешь по пустякам! Ну да ладно, своим упорством ты заслужила это маленькое путешествие, думаю, Рам, как обычно не сможет отказать тебе в этом!

В этот момент Рам увидел, что с рук обеих Дург на их мечи перескочили язычки бегущего пламени – голубого и розового, пробежались по лезвиям и ударили с обеих сторон в конвульсивно дергающуюся Рати, и в следующее мгновение она начала быстро уменьшаться. Не прошло и минуты, как в пространстве между двумя мечами висело новорожденное дитя женского пола, напоминающее о Рати только темным цветом кожи.

– Зачем ты с ней так? – мягко упрекнул Рам обеих двойников, пока не понимая, что задумала Дурга. – Что нам теперь с этими младенцами делать? Не представляю, что делать с младенцами в посмертном мире, но бросать ее здесь как-то жестоко.

– Скоро ты все поймешь, – загадочно сказали Дурги. – Прислушайся к себе! Сейчас ты это сможешь. Разве ты не чувствуешь, как в твоей крови начинают шевелиться сотни, тысячи младенцев? И Рати и я – все мы твои младенцы, как и ты наше дитя, если на это посмотреть с другой точки сборки. Этот процесс недавно начал происходить с тобой и сейчас ты доходить до точки кипения.

Рам удивленно прислушался к себе – и действительно – все о чем только что говорили обе Дурги было правдой. Отдельные сценки-видения событий других жизней были лишь первые пузырьки перед кипением, теперь же котел глубинной природы Андрея (и Рама и Фауста и еще сотен и сотен имен) бешено закипел, и в этом кипящем котле личностей, времен, судеб, мыслей, поступков, подвигов и преступлений разбухало и выкристаллизовывалось нечто огромное, невыразимое, являвшее собой единство во множестве. Рам (или Андрей) уже не мог отнести себя к какой-то отдельной личности, его астральное тело начало расти словно воздушный шар, первое время сохраняя какие-то человекоподобные пропорции, затем на его коже (доспехи и одежды давно отпали, он был обнажен) стали выступать нечто вроде волдыриков.

Эти волдырики лопались и его взору представали сильно уменьшенные копии младенцев – десятки, сотни младенцев, и каждый был частицей его, его неизмеримо долгой судьбы и неизмеримо древней души. Он мог в любое мгновение войти в сознания этих младенцев и узнать их путь, их судьбу, их горести и радости, и одновременно пребывать в каждой из них. Эти младенчики словно клетки человеческого организма составляли его астрально-ментальную природу, но если личность каждой клетки недоступна для человеческого сознания и осуществляет жизнедеятельность тела почти независимо от его воли и сознания, то теперь Андрей был внутри всех этих множеств сознаний, и в то же время являлся чем-то гораздо большим. Но несмотря на трансформу тела и сознания, Андрей продолжал наблюдать окружающее и увидел, что Рати-младенец плывет по воздуху в его сторону и, прилепившись к нему, становится одной из множеств «Я» -младенцев Андрея.

Еще через небольшой промежуток времени превратилась в младенца и голубая Дурга, последовав вслед за Рати и влившись в дружное сообщество Андреевых я. С ее же розовой половиной произошло нечто прямо противоположное – то же, что случилось с Андреем: тело ее начало увеличиваться в размерах, лишилось одежд, затем на этом теле возникли волдыри, которые вскоре превратились в малюсеньких младенцев, покрывших всю поверхность кожи и фактически составляя всю внешнюю оболочку.

Далее Андрей почувствовал, что из его существа вырывается какая-то сокровенная частица и устремляется в сторону Дурги, также становясь частицей ее природы.

«Вот что означает космический Пуруша, – подумал Андрей. – Никогда мне был не ясен этот образ, в частности, зачем он нужен, если существует Брахман! А вот, оказывается, что это такое. Только я считал, что Пуруша один, а их, оказывается, двое.

– Совершенно верно, два – мужской и женский Пуруши, – прозвучало в его сознании, – и хоть оба они означают два противоположных принципа, вечно влекомые друг к другу, тем не менее каждый из них состоит из множества мужчин и женщин. В сумме же, тем не менее, загадочным образом получаются два противоположных космических пола.

Именно космических… теперь оба Пуруши немыслимых размеров висели в беспредельном космосе и вокруг них закручивались спирали галактик. Андрей почувствовал непреодолимое желание к этой своей космической половине. Он был вселенский Адам-Кадамон, а она – его вечная супруга Лилит, но что-то мешало их соединению. Одновременно Андрей ощущал, что в его существо врывается какое-то новое я, гораздо более древнее, иное, чем все его прежние составляющие. Какое-то время множество его символических и ноуменальных, но все же человеческих я боролись с этим чужаком, когда вдруг одновременно у всех них произошло осознание: это никакой не чужак, это их более древний брат, фундамент, магистральный стержень. В этот момент Андрей перестал быть Адамом-Кадамоном и с интересом сконцентрировал суммы своих вниманий на этом новом Я, забыв о только что столь желанной ему космической Лилит. И как ответ на это суммарное внимание, по всей вселенной пронеслось гулким вихрем: «Я – Тор, прими эстафету, землянин!». И тут Андрей ощутил, что его космическое тело лопнуло и миллионы маленьких я разлетаются в разные стороны, во все уголки Шаданакара.

Одновременно он понял, что время немыслимым образом обернулось вспять, но словно бы его обратный ток хлынул по другому руслу, не повторяя в обратном порядке судьбу Андрея. Это была другая, альтернативная судьба, и тем не менее его собственная, как ручеек, вливаясь в русло большой реки так же становится этой рекой и единым целым с сотнями других таких же ручейков. Итак, время хлынуло обратно и по тому, насколько этот поток был силен, Андрей понял, что путешествие будет очень дальним. Последнее, что он увидел, погружаясь в небытие, это женская ипостась Пуруши, призывно протянувшая к нему руки, словно бы сотканные из звездной пыли. Последнее, что он услышал, был отчаянный крик Дурги: «Куда ты, я же не этого хотела!»

ГЛАВА 2. Накануне Апокалипсиса

Тор сидел на самом краю высокой скалы и наблюдал, как большое багровое солнце медленно клонится к окоему стального неприветливого моря. Как каждый землянин, он знал, что видит закат в последний раз (в этом состоянии – а там, как знать), но ни страху, ни отчаянию не находилось места в его совершенной душе. Эти два чувства были незнакомы ему и не потому, что он какой-то особенный, он был… а впрочем, кем он был, Андрей, вернее его сознание, неожиданно ворвавшееся, словно маленький резвый ручеек в широкую неспешную реку, осознал не сразу. Причем этот могучий степенный поток древнего сознания ничуть не удивился, когда суетливое, растерянное самоощущение Андрея почувствовало, что его поглощает – тем не менее не уничтожая – чье-то гораздо более древнее и совершенное само и миро восприятие. И словно бы давая возможность ручейку Андрея освоиться в новом русле, это могучее сознание позволило ему рассмотреть то существо, частью которого он стал, и прежде чем осмотреться вокруг, Андрей понял, что он наконец-то находится в Энрофе, но совсем не в том теле, в котором он привык осознавать себя до сей поры.

Итак, будучи отпущенным (на предмет обозрения: матричное сознание прекрасно осознавало, что к нему подключился новый слушатель-зритель) для обзора и ознакомления, незримый Андрей увидел со стороны, в какой физической оболочке он только что оказался и к чьему сознанию подключился. Если бы в его мировосприятии не произошло изменения оценок и эмоциональных реакций на увиденное при внетелесных путешествиях, то Андрея бы немало удивило то, что он увидел – вернее тот, кого он увидел. А впрочем в астрале он встречал куда более причудливых существ – но это был не астрал. На краю высокой скалы, круто обрывающейся в серые волны неспокойного моря, сидел человек. Впрочем, правильнее было бы назвать его гуманоидом. И увидев эту неподвижную фигуру, облаченную в серебристый, плотно облегающий комбинезон, Андрей понял, что угодил то ли в будущее, то ли в немыслимую древность, то ли на другую планету. Первой его мыслью было то, что это гуманоид-инопланетянин из категории гигантов, о которых он читал еще в семидесятые в перепечатанной лекции одного из первых официальных советских УФОлогов Феликса Зигеля. Гуманоид был ростом не менее 4 метров – точнее было трудно сказать, поскольку гуманоид сидел, сложив ноги в хорошо известную Андрею позу лотоса. Но в следующий момент Андрей, как и в прежние свои путешествия соединенный с сознанием человека им наблюдаемого, уже точно знал: это не инопланетянин, прилетевший на Землю из какого-нибудь созвездия Сетки, о которой говорил Зигель, и не планета из этого созвездия, это землянин, представитель расы гигантов, предшествовавшей человеческой расе, житель погибшей в морских волнах Атлантиды. Как уже упоминалось, ростом человек этот был около 4 метров, кожа его имела красноватый оттенок, как у североамериканских индейцев, на лице и голове его отсутствовала какая-либо растительность и голый череп имел яйцеобразную форму. И еще Андрей заметил две особенности, которые немало его удивили. На шее человека было несколько слегка прикрытых кожными складками поперечных щелей, по поводу назначения которых у Андрея не возникло сомнений. Это были жабры, и наличие последних объясняло еще одну анатомическую особенность: ступни и кисти человека были очень широкими, а между пальцев Андрей обнаружил хорошо развитые перепонки. В довершение можно было отметить бочкообразную грудь, а глаза закрывала прозрачная пленка как у змеи, которая позволяла часами смотреть не мигая.