Игорь Сотников - Все пишут книги на коленках Страница 8

Это случилось в один из дней, когда Герман и ещё пару редакторов и художников, в число которых входила и Олеся, подводили итоги работы над проектом дизайна очередной тематической серии книг. Само совещание в его предварительной сборной части началось с бурного обсуждения большой царапины на руке Олеси, по её словам, полученной из-за нестандартного поведения её кота Барсика. С чем я вынужден не согласиться, зная зловредный характер этого домашнего тирана, оттачивающего когти на своих близких, для подготовки к стычке с соперником, блондинистым Персом. Но что творилось в душах этих Олесиных поклонников, трудно передать словами. Ты совсем не Барсик, ты есть Барс, который нанёс не только рану, столь почитаемой здесь Олесе. Ты по живому прошёлся своими когтями, по сердцам Германа и иже с ним. Которые тотчас, естественно про себя решили, что не дадут ему спуску, и когда займут свое место в её ногах, то, пожалуй, всё же дадут ему спуск, вот только вниз с лестницы и пинком под зад.

– Олеся, дай посмотреть, – Герман протянул свою руку к её руке, дабы не столько посмотреть на неё, а скорее закрепить свое привилегированное положение, взяв её руку в свою.

– Да ничего особенного, – делая вид, что ничего не понимает, говорит Олеся, отводя руку.

– Да просто царапина, так что и вправду ничего особенного, – берет без спроса её руку и, посмотрев на неё внимательно, сразу её отпускает только что вошедший в офис Алекс.

– Ну, так что тут у вас? – забыв о руке, начинает разговор Алекс, не замечая эти два устремленных на него взгляда, где один готов испепелить его, а другой же наоборот, исцелить и помочь восстать из пепла.

– А я всё думал и гадал, чего это она кочевряжится. Строит из себя непонятно что, – кипит про себя Герман, который не привык к подобному исходу, к которому, что особенно недопустимо, приложил руку не он, а кто-то другой. И ведь Алекс, как ни в чем не бывало, сидит и чего-то там рассуждает, не чувствуя ни малейших, хотя бы, позывов к икоте, на вечность которой, он обрёк этого сидящего напротив, и так мило ему улыбающегося, ведущего Германа-редактора, которому, конечно же, совсем не до шуток и смеха. Ведь тут, если всё поставить на поток, то, пожалуй, можно и с его ролью ведущего распрощаться, что вообще немыслимо. Но тут, то ли от волнения в связи с такими перспективами, то ли от неудачной попытки залить свою горячность из бутылки воды, Герман внезапно начинает икать, с ошеломлением замечая обращённые на себя взоры всех присутствующих в кабинете. После чего у него не остается другого выхода, кроме как срочно покинуть это помещение с пожеланием: «Я еще, верну-ик…» – чем поначалу вызывает лишь приглушенные сдерживаемые смешки, которые после его ухода, ввиду небольшой деликатности этой компании, выливаются в довольно приличный смех.

Теперь спрашивается: разве мог бы кто-нибудь из вас, и тем более Герман, простить Алексу свой этот «…ик»? Тем более, после того памятного случая, за спиной Германа всё чаще стало звучать это прозвище в его адрес, с неподобающим столь высокому начальнику дополнением «-ик» – Герман-ик. Которое, вообще-то, для особ творческих, вполне даже удобоносимое имя. И чего он только взбесился, когда услышал от весьма информированных и приближенных к нему особ, такую вольную интерпретацию своего имени? Не знаю, и никто не знает. Что же касается Алекса и Грега, то вот на чьём примере им надо было учиться, придумывая себе псевдоним. Но нет, они всё тушуются и так до сих пор и не знают, как ввести в обиход эти свои псевдонимы. А всё потому, что они, не ведущие редакторы, а так, которым так и придется быть ведомыми.

Впрочем, говорят, что руку к созданию этого древнеримского имени, как раз приложил Грег, как уже говорилось, весьма успешно умеющий облекать события в слова.

Ну, и как только это имя распространилось в курилках, по кабинетам и в межличностном общении редакции, то многие так и заявили, что у них вдруг с глаз пелена спала, и они отчетливо теперь видят, все эти Цезарские замашки нового Калигулы местного пошиба, который, впрочем, пока что только Герман-ик.

– Ик, – после чего следовала минута безудержного смеха.

Так что, неподтвержденные источники, как оказывается, не столь много информированы, раз не смогли доложить Герман-ику о том, кто же за всем этим стоял. А ведь надо сказать, что на стороне Алекса на первом этапе, было некоторое информационное преимущество. Ведь дав имя своему противнику, хоть не непосредственно, а только лишь дав толчок к его возникновению, ты уже частично берёшь быка за рога, как бы говоря, что правила игры тут устанавливаешь ты. Но надо знать Алекса, и он опять, после очередной стычки с Германом, всё так же в непонимании разводит руками, заявляя:

– Да что ему от меня, в конце концов, надо?!

А может это и хорошо, что тебе не сразу икается, и ты еще можешь подождать то своё, которое наверняка уже не будет зависеть от этого непроизвольного спазма.

Так что, наши герои, побыстрее прошли мимо кабинета Герман-ика, дабы встречей с ним не портить себе аппетит, и, оказавшись на улице, одновременно с таким чувством, как будто до этого долгое время находились в казематах крепости, вздохнули всей грудью. И где не так-то легко получить доступ к свежему воздуху, выдача которого, в зависимости от величины вашего преступления, дозирована по времени.

И ведь что интересно, что, несмотря на то, что современное книгоиздательство, идя в ногу со временем, начинает постепенно переходить в цифровой формат, что весьма сильно сказалось на многих принципах работы издательства, например, как на приеме рукописей, которые в основной своей массе вообще забыли, что такое бумага, тем не менее, ностальгия по бумаге, всё также бередит умы работников редакции. Так приемщики вторсырья, в частности, макулатуры, совершенно не испытывают удовольствия от такого положения вещей. Да и завхоз, потеряв свои рычаги давления на управление, теперь уже не столь важная шишка в издательстве, что заставляет его время от времени взгрустнуть за бутылкой такой беленькой, какой в свое время была бумага, на которой печатались книги, а не то, что сейчас, какая-то цифра, которую он из принципа не будет читать.

Но, тем не менее, хоть издательство было уже не столь захламлено никому не нужными, кроме самих авторов, рукописями, все равно в нем стоит та же атмосфера наполненности незримыми стопками бумаг, которые питают окружающий воздух своим запахом, и так весомо фильтруют окружающий воздух, вбирая в себя из него пыль, что обильно садится на листы и на межлистные пространства. Так что, книжная пыль названа так всего лишь по недоразумению, вернее было бы назвать ее продуктом книжной обработки окружающего воздушного пространства внутри книгохранилища, или рукописи-хранилища.

Конечно, когда книга или рукопись успела уже залежаться, то, естественно, пыль, не убранная с них ввиду несбывшихся надежд ее авторов, становится несколько токсичной, и тем самым, начинает вносить свой определенный вклад в окружающий атмосферу, придавая особенную окраску вдыхаемому вами воздуху, чей местный колорит трудно с чем-нибудь перепутать. Но все равно, вы, вдыхая местный воздух, чувствуете едва уловимый запах надежды, которая витает тут, в этом здании. Ну а то, что она очень часто так и остается надеждой, так это не так уж и страшно, раз она еще живет и не умирает, что, опять же, дает вам право на надежду отыскать её.

Так что, наши приятели, вздохнув свежего воздуха, видимо, решили просто отдохнуть и переключить свое внимание на насущное, а именно, как перейти дорогу и зайти в кафе напротив, где они уже числились завсегдатаями, впрочем, как и многие работники издательства. Что, в общем-то, не удивительно в связи с его близким расположением и демократичностью цен.

– Нет, мне всё-таки не совсем понятно, что такое демократичные цены? – заявил Алекс, откусывая кусок пирога.

– Ну как, не понятно? Это значит, доступные широким слоям населения, – ответил ему Грег.

– Да само понятие мне ясно, но интересно другое, а именно, с помощью чего, или за счёт чего или кого, достигнута эта демократичность цен, и, в конце концов, во сколько мне обойдется эта демократия, ведь законы рынка еще никто не отменял. А если вдруг, она покажется для меня чересчур дорогим продуктом, и не заявят ли мне, что так и должно быть. Ведь качественная, а демократия, по их мнению, это и есть наиболее качественная продукция, всегда требует от тебя больших трат, так что плати и помалкивай, – возмущался Алекс, запивая пирог демократичной колой (привезенной из страны демократии) по весьма не демократичной цене. Которая, замораживая вашу горячую пищу в желудке, не даёт вам ощущения сытости, в связи с чем, вы, почесав себя по затылку, в недоумении от того, что ошиблись в своих расчетах при заказе обеда, начинаете размышлять, что же дальше делать.