Данияр Сугралинов - Кирпичи 2.0 Страница 9

– Да я что, ребята, я ничего, работа такая: за порядком следить, я же к вам с душой… – говорил разомлевший Николаич, изредка бросая на меня настороженные взгляды.

– К нам с душой, и мы с душой, – очень тихо заметил я.

Мы сидели и вспоминали детство. Не все мы были коренными петербуржцами. Поэтому, находя что-то общее, радовались и начинали это оживленно обсуждать. Вспомнили Карлсона, капитана Блада, Алису Селезневу, морской бой и металлический конструктор, выжигатель по дереву и настольную игру «Менеджер», сборы металлолома и макулатуры, первые видеосалоны, воскресные диснеевские мультики по ОРТ, первые игровые приставки Dendy…

– Я тоже Turbo собирал, – вклинился Кравцов в вечер воспоминаний. – Мы еще постоянно в «хлопушку» играли, помните? Каждый клал по вкладышу в общую кучу, потом по очереди хлопали ладошкой, что перевернулось – твое.

– У нас отдельные хитрецы смачивали ладонь слюной, – добавила Милка. – Мы у таких конфисковали всё и гнали взашей.

– Фигня ваши вкладыши, – вдруг сказал Саня, весело сверкнув глазами. – Хотите историю?

– Какую? – спросила Лидка.

– Историю про то, как я почти поехал в «Артек»!

– Что за «Артек»? – спросил Костя. – Лагерь какой-то?

Вел он себя весь вечер довольно тихо. Не развязно, как обычно, но чувствовалось: был доволен, что влился. Тем более первые тосты были за его первую зарплату с хорошими пожеланиями, и даже Миха Семенов расчувствовался и произнес трогательную речь о своей первой зарплате.

– Какой-то! – поучительно сказал Саня. – «Артек», Костя, это как сейчас Куршевель, только для пионеров. Ну так что, будете слушать историю? Только сначала накатим. Костик, наливай.

– Будем, будем! – загомонили девочки.

Костя несколько неуклюже всем разлил. Чокнулись, выпили.

Начал Саня торжественно:

– Слушайте и не говорите, что не слышали историю юного Александра Витальевича Бородаенко о том, как рухнувший социалистический строй поломал его так прекрасно складывавшуюся карьеру филателиста. Случилось это в городке столь небольшом, что его название вам ничего не скажет, мои юные друзья. Было мне лет девять, и я собирал марки.

Костя хрюкнул. Я тоже едва сдержал улыбку: представил маленького девятилетнего вечно хмурого и всем недовольного Саню Бородаенко, с лупой склонившегося над альбомом с марками.

– Гусары, не ржать! У нас в школе тогда все марки собирали! Особо увлекшиеся даже ходили во Дворец пионеров в кружок филателии. Потом на переменах понтовались новыми марками: «Монгол Шуудан» или прекрасной коллекцией «живописи», которую фиг где купишь, кроме специального магазина «Филателия».

– У нас тоже такой был, – вспомнил я.

– Резвей, дальше будешь сам рассказывать, понял? Только перебей еще раз! – рассердился Саня.

Народ зашикал.

– Молчу, – улыбнулся я. – До смерти хочется дослушать до конца эту леденящую кровь историю!

– Итак, пока мои одноклассники наслаждались репродукциями картин Рафаэля и Микеланджело, я собирал «фауну»: марки с изображениями животных. На этом-то меня и подловил один одноклассник – твой тезка, кстати, Резвей, – и заманил в этот самый кружок. «Только в кружке, – говорил Серега, – ты сможешь купить любую “фауну”! Даже кубинские марки!» Безмерно впечатленный такой перспективой, я тут же согласился. Кубинские марки были самыми клевыми – это вам любой советский школьник эпохи заката советской империи подтвердил бы!

В кружке меня постигло разочарование. Я и не знал, что для марок есть специальные альбомы, и раньше просто тупо наклеивал их в альбом для рисования.

Короче, после первого посещения кружка я выклянчил у родителей денег на альбом для марок, который называется кляссер. Почему-то при слове «кляссер» мы ржали, а со временем оно стало у нас оскорбительным. Так что Лева Натансон неслучайно стал «Кляссером», но это отдельная история.

За альбомом мы с корешем поехали в ту самую «Филателию» на другом конце города. Район этот у нас пользовался дурной славой. Местная шпана считала своим долгом допросить каждого чужого пацана на предмет принадлежности к району и в случае несоответствия так отделать, чтобы приезжать к ним было неповадно. Но у нас ходили легенды: если сказать, что ты знаешь Мишу Кривого, то тебя отпустят. Не знаю почему, но один раз, когда Серега поехал за свежей «живописью», его отбуцкали так, что ему никакой Миша Кривой не помог. Мало того, после слов «Я знаю Мишу Кривого!» его стали бить с еще большим остервенением. Наверное, этот Миша Кривой был каким-то уродом.

Но в тот раз нам повезло и альбом я купил без приключений.

Так началась моя карьера филателиста.

А через некоторое время наш тренер объявил, что пора готовиться к городской выставке филателистов. Тренером мы его называли, потому что он вел еще секцию бокса, и многие из нас ходили к нему и туда.

На идею участвовать в выставке не повелся никто, это оказался тот еще геморрой. Надо было купить специальные выставочные листы, грамотно расположить там марки определенной тематики в клеммташах – это такие пленочные карманы для марок – и все аккуратно подписать.

Ключевое слово во всем этом – аккуратно. Печатными буквами прямо писать я не умел тогда, маленький был еще. А тренер, зараза, сказал, что это ерунда, можно под трафарет делать пояснительные подписи. И вообще, если, мол, я одержу победу на городской выставке, меня наградят путевкой в «Артек».

На слово «Артек» у нас, пионеров, тогда была такая же реакция, как сейчас у школоты на какую-нибудь Меган Фокс.

В общем, развели меня и еще нескольких пацанов, включая Серегу, на участие в этой выставке. У них там тоже какой-то свой план был: обязательная норма участников.

Тренер отговорил меня делать выставку про животных: «Это избитая тема, Саша». Взамен предложил тему «Владимир Ильич Ленин в зеркале мировой филателии».

Вот это была жесть. Черт с марками-то, их было много тогда с Лениным. А вот подписи! Под каждой маркой надо было зафигачить познавательную подпись. А какая подпись может быть, если марок – триста и на всех один и тот же человек?! Пришлось идти в библиотеку и брать книги о Ленине.

Дальше я уже фантазировал. Скажем, стоит Ленин на броневике. Моя подпись: «В. И. Ленин на Финляндском вокзале». А вот еще один Ленин на броневике. Подписываю: «В. И. Ленин в Варшаве». Благодаря моим познаниям в географии Владимир Ильич побывал везде. Судя по моим пояснительным подписям, В. И. Ленин проводил агитацию мирового пролетариата даже в Австралии.

Короче, я одержал безоговорочную победу на выставке. Мне выдали диплом и сказали: «Готовься, Саша, к “Артеку”».

Я очень обрадовался и всем об этом рассказал. Девчонки хотели со мной дружить, а Серега кипел от зависти.

В общем, пару недель я ходил в героях.

А потом Союз развалился, и ни о каком «Артеке» речи быть не могло, – грустно закончил Саня.

– Александр Витальевич… – обратился Костя к нему. – Можно, я вас Кляссером буду называть?..

Из офиса пошли пешком. Метро уже закрыто, а нам нужно было заглянуть в ночной магазин и взять алкоголь: решили посидеть у меня. Нормального человеческого общения Михе не хватало, как и мне. С нами увязался Гараян, которого бросила жена и которому тоже хотелось общения. Кроме того, вечерний моцион, как он заявил, очень полезен для сброса веса.

– А что, очень даже душевно посидели, – тяжело дыша, заметил Миха. – Как считаете?

– Вполне, мне понравилось, – ответил я. – А тебе, Левон?

Я оглянулся и увидел, что Левон отстал шагов на десять. Я остановился.

– Сережа, Миша, давайте помедленнее пойдем, – попросил он. – Я устал.

– Может, лучше такси возьмем? – предложил Миха, который тоже страдал лишним весом и одышкой.

– Хорошо, жирдяи, уговорили, – засмеялся я. – Вот вам и вечерний моцион!

Я поднял руку, голосуя, и возле нас резко притормозила разбитая вершина российского автопрома с ягодным названием. Впрочем, нас это не смутило: Гараян лихо нырнул в салон рядом с водителем, мы с Михой расположились на заднем сиденье.

Я сказал бомбиле, молодому парню интеллигентного вида, в очках, куда ехать, попросив притормозить возле любого открытого продуктового магазина. В магазине закупились, потом вернулись в машину и поехали ко мне.

Некоторое время ехали в молчании, а потом Миха спросил:

– Левон, а чего с женой-то?

Гараян прокашлялся, открыл окно, закурил, предварительно знаком спросив разрешения у водителя.

Потом ответил:

– Поссорились.

– Опять? – не удивился Миха.

Жена у Гараяна была молодая, шебутная и дерзкая. Уходила она от мужа регулярно, но каждый раз Левон ее возвращал: сначала обижался, грозил разводом, потом отходил, переживал, горевал и шел на поклон, сдаваться на ее условиях.

– Опять, – согласился Левон.

– Из-за чего?

– Она спросила: «Ты меня любишь?» Я ответил: «Конечно!»