Денис Драгунский - Нет такого слова (сборник) Страница 9

Ночь. Кепка. Пистолет этнография и антропология

Раньше таксисты были очень капризные. Им всегда было не по дороге. Но зато на лобовом стекле, рядом с зеленым огоньком, у них висели цифры – до какого часа машина работает. Если мне надо было куда-нибудь далеко ехать, я ждал на стоянке, пропуская очередь. Пока наконец не подкатывала машина с цифрами – 04.00. Я открывал дверь, таксист нервно спрашивал: «Куда ехать?!», а я спокойно усаживался и говорил: «Текстильщики, пожалуйста!» Таксист орал: «Да? В двенадцать ночи? А назад порожняком? Не, не пойдет!»

А я говорил: «Тогда в ваш парк, пожалуйста. Или к ближайшему постовому. Вы же до четырех утра». Таксист что-то шипел; машина злобно рвала с места.

Давным-давно я ловил такси на Московском вокзале в Питере. Рядом стояли грузины. Таксист подъехал и несколько демонстративно посадил меня. «Не люблю я эту нацию», – сказал он, когда мы тронулись. «А в чем дело?» – «Да вот года два назад было… Приезжаю сюда на вокзал. Выходит такой генацвале, кепка-аэродром, сумки-кошелки, весь салон сразу мандаринами пропах. Говорит: “Литэйный проспэкт!” Ну, я, конечно, через Лиговский на Витебский… покатал его немного, в общем. Заезжаем с другого конца на Литейный. На счетчике семь девяносто. Выходит, дает мне шестьдесят копеек и смеется, сволочь: “Спасибо, дорогой, сорок пять лет в Ленинграде живу, таких мест не видал!” Нет, с тех пор я эту нацию стараюсь не возить».

Был у меня знакомый, старый тбилисец, но русский. У него был пистолет. Настоящий. Заряженный. Он его носил в боковом кармане. А рядом – бумага. Вот такая: «Начальнику милиции гор. Тбилиси. От такого-то. Заявление. Сегодня утром, выходя из дому, около урны обнаружил данный пистолет. Сдаю его в милицию. Число и подпись». Он жаловался, что иногда приходится обновлять заявление по два-три раза в день. Если дел много.

Не надо заводить архива de ortu et progressu litterarum*

Когда-то я занимался греческой палеографией и ходил в отдел рукописей Исторического музея. Слов не хватит описать это древлехранилище, с длинными столами для читателей, с закрытыми краснодеревными шкафами, где стояли манускрипты. О, истертые деревянные пюпитры с деревянными же шпильками, с помощью которых пергаменный кодекс удерживался в раскрытом положении… Читателей было немного, и почти всех постоянных я знал.

Но вот однажды там стала появляться незнакомая женщина. Она была молода и прекрасна. Она сидела всегда напротив меня за огромным столом. Иногда мы встречались глазами. Она улыбалась мне. Я улыбался ей. Потом мы снова опускали глаза в рукописи: я – в греческую, она – в славянскую. Я подглядел, как она расписывается в книге посетителей. Там было написано – Auerbach. Скорее всего, она была немка. Хотя кто знает. У нее были голубые глаза, чуть весноватые скулы и рыжие волосы, свернутые и заколотые в быстрый пучок на макушке. И руки у нее тоже были чуть весноватые. Я влюбился в нее без памяти. Я написал (а потом изорвал в клочья и сжег на дачном костерке) роман о том, как мы с ней сходимся и какие приключения претерпеваем в это жаркое московское лето.

В романе ее звали Анна-Лиза. Как было ее имя на самом деле, я не знал. В зале, где мы сидели, были окна с потолка до пола, до прохладного мозаичного пола. В окна светило солнце. Она проходила между мной и солнцем, и сияли золотые волоски на ее голых икрах – она была в сандалиях на босу ногу. Я умирал от восторга, от счастья видеть ее.

Я мечтал, чтобы она задала мне вопрос – ну, например, у нее не читается какой-то фрагмент скорописи, чтобы я ей помог. Но она не задала мне вопроса. Она время от времени поднимала на меня свой затуманенный древнерусской рукописью взор, светлая голубизна темнела, она улыбалась мне, и я улыбался ей.

Потом она не пришла. Потом опять не пришла. И третий, и пятый, и девятый раз. Девять неприходов – как девять дней – подсказали мне простой ответ: у нее кончилась научная командировка, она уехала к себе домой. Я не знал, куда, в какой город и даже в какую страну. Изорванный и сожженный роман я иногда вспоминаю и даже отчасти жалею – там было несколько прилично написанных страниц.

Две тактики да будут у вас весы верные, гири верные

Когда мне было немного за двадцать, были у меня две подруги. Две Леночки. Простите, одновременно. Не в неприличном каком-то смысле, а просто в течение примерно полугода я был то с одной, то с другой. Они были разные возрастом и ростом, поэтому назывались Леночка Большая и Леночка Маленькая.

Да, они были совсем разные: одна – чуть постарше меня, преподавательница в институте, умница, красивая, крупная. Любящая, добрая, преданная. Вторая – года на два младше, студентка, с очень хорошей головой («сообразительная»), красивая по-другому, маленькая, худенькая, верткая. Ласковая и влюбленная.

Я их любил обеих. В той мере, в какой мне, рабу божьему, отпущено было любить этих женщин.

Нет ничего глупее и гаже, чем сравнивать людей. Но если бы меня прибили гвоздями к стене и стали бы ковырять раскаленными прутьями ребра, я вряд ли выдержал бы абсолютный нейтралитет. На вопросы воображаемого гестаповца: «С кем бы ты хотел прожить жизнь? Делить радости и горести? Растить детей? Признавайссс, ду руссише швайн!» – я бы ответил: «Конечно же, с Леночкой Большой. Разумеется, при гарантиях сохранения жизни Леночки Маленькой, херр оффицир…»

Но. У обеих была привычка перед сном ставить на ночной столик чашку с водой. И ночью, бывало, та и другая, просыпаясь, пили воду. Делали несколько глотков. Обычное дело, я же говорю. Что тут интересного? А вот что.

Когда я сквозь сон видел, как Леночка Маленькая, приподнявшись на локте, подносит чашку к губам, я умиленно думал, а иногда и шептал: «Ты моя деточка милая, водички попила…»

А когда то же самое делала Леночка Большая, я внутренне хмыкал, а бывало, что и ворчал: «Вот ведь водохлебка, в самом деле…»

Досуги старых дам психологический практикум

Майя Захаровна была выдающимся психологом-методистом, а Ирина Гавриловна – выдающейся переводчицей. Они дружили.

Есть такой старый, довольно громоздкий, но надежный тест – ТАТ (Thematic Apperception Test). Там разные неопределенные картинки. Например, женщина стоит у окна, а мужчина отвернулся от нее. Что между ними происходит, непонятно. Или: сидит человек за столом, а рядом женщина лежит на кровати. После секса? До секса? Или она больна? Или вовсе умерла? Кто она? Жена-любовница-соседка-мать-дочь-сестра-пациентка-жертва?

То есть понятно: рассказ по такой картинке – это рассказ о проблемах, которые переживает человек.

Майя Захаровна говорила: «С помощью ТАТа можно любого, пардон, расколоть ».

Но Ирина Гавриловна сказала:

– Любого, кроме меня!

– Поглядим! – ответила Майя Захаровна.

Принесла картинки, магнитофон.

А Ирина Гавриловна вместо того, чтобы сочинять рассказы по картинкам, стала наизусть цитировать целые страницы из разных английских романов.

Но Майя Захаровна не сдалась. Она расшифровала запись. Потом нашла эти самые страницы из тех самых романов.

Стала сличать. И увидела: память у ее подруги изумительная. Процитировано почти дословно.

Но именно что почти. Где-то слово заменилось. Прилагательное пропало. Где-то слова переставлены, а где-то – целые фразы. Не говоря о неожиданно долгих паузах. Вполне достаточно, чтобы, пардон, расколоть.

Все равно это наши ребята Интерпол

Однажды много лет назад нашу дачу слегка обворовали. Вскрыли окно, залезли и унесли вилки и ложки. Пару кастрюль. И наш первый семейный телевизор «Темп-6».

Отец не хотел покупать телевизор. Его смешно уговаривал старый приятель:

– Витя, не жалей денег! Увидишь что-нибудь интересное, напишешь рассказ, получишь гонорар, окупишь расходы!

Телевизор, кстати сказать, нам вернули. Его нашли (а заодно изобличили вора) бабушки из соседнего поселка. Некий гражданин шел по улице с телевизором в охапке и всем предлагал его купить за 2 рубля 87 копеек. Но это было через неделю, наверное.

Итак, приехав на дачу и обнаружив кражу, я вызвал в милицию. Прибыла целая следственная бригада. Стали искать отпечатки пальцев. Весь дом запорошили графитом. Спрашивали, кого из своих знакомых я подозреваю. Работали вдумчиво и неторопливо. Мне это надоело. Я спросил, найдут они ли воров. И главное – смогут ли сделать так, чтоб всякая пьянь поменьше лазала по чужим домам.

Тогда капитан милиции сказал серьезно и назидательно:

– Преступность была, есть и будет! Что вы со своим телевизором? У нас вот Кеннеди убили! Президента! Миллионера! До сих пор найти не можем.

Я проглотил язык. Но потом спросил:

– У кого это у вас?

Он сказал:

– Я вообще говорю!

Гамаль Абдель Насер прикладная геополитика

Дело было в начале семидесятых. У меня вдруг кончилось мыло. Последний крохотный обмылок нырнул в раковину, и все. В хозяйственном шкафчике пусто. Буквально нечем руки вымыть. Не говоря чтобы искупаться. А времени – половина десятого, все закрыто. Не наши дни, куда там.