Наталия Терентьева - Танцующая на ветру Страница 9

Время шло медленно. Моя соседка хотела разговаривать со мной – о чем угодно, лишь бы не молчать. У нее кончились деньги на телефоне, в Интернет она выйти не могла, поэтому болтала и болтала. О том, где лучше познакомиться с богатым парнем, о том, как она сразу поймет, что он богатый, он том, как надо одеться, чтобы он не понял, что она бедная, практически нищая…

– Лен, – не выдержала я, – а если он – плохой человек? Подлый, грубый, неприятный?

Лена отмахнулась.

– Ерунду не говори! Как богатый может быть плохой? Если у него все есть. Вот он и добрый. А мне, кстати, добрый и не нужен. Какая разница – добрый, злой… Вон Якуп злой, а мать его любит. За что?

Когда надо спорить с каждой фразой, лучше не затеваться. Я молча слушала разглагольствования Лены и пыталась одновременно делать упражнения по русскому. Хорошая тренировка мозга – делать одновременно два интеллектуальных дела, даже если одно и очень примитивное и глупое – как разработка Лениного плана по поимке богатого жениха. Вот купит Лена материал, сошьет точно такое же платье, как у дочки миллиардера… Она видела в журнале… Сама сошьет, хоть шить не умеет… А что там шить! Подумаешь… И еще есть один магазин, куда сдают хорошую обувь, мало ношеную… Там можно купить дорогие туфли за четверть цены, неновые… И тогда богатый парень подумает, что она тоже богатая…

– И дальше что?

– А потом он влюбится, и ему будет уже все равно…

Внешность у моей соседки – самая обычная. Некрасивой ее не назовешь, но до красавицы ей очень далеко, особенно когда Лена встает утром и ходит ненакрашенная. Волосы, стриженные со всех сторон, много раз перекрашенные, торчат разноцветными клочками, кожа бледная и нездоровая, глаза тусклые, невыразительные, фигура несовершенная… Конечно, иногда бывает, что везет независимо от цвета волос, глаз и состояния кожи. Но мое представление о том, что такое «везет», и Ленино очень отличаются. Я отлично помню, что самый богатый в нашем классе – Аркаша Песцов – был и самый подлый. И никакое богатство тогда не нужно. Но Лена или не встречала богатых – она училась в поселковой школе, может, там и не было богатых – или видела в них что-то свое.

Меня детдом приучил видеть главное – подлый человек или нет. Может он у тебя взять что-то или не может, может подвести или нет. Будет стоять и смотреть, как кого-то одного бьют, или хотя бы сбегает за воспитателем, если уж не полезет разнимать дерущихся. Мне никто ничего в голову не вкладывал, кроме мамы и самой жизни. Наверно, то, чему учила меня мама, так глубоко внутри меня, что я считаю это своей сущностью. А уж детский дом что-то подкорректировал.

Лене было скучно – и говорить со мной, и листать все тот же журнал, она напилась чаю с сушками и легла спать, попросила выключить свет. Я оставила маленький фонарик, чтобы доделать русский, никак не кончающийся, и, главное, чтобы самой не уснуть, а то из моего плана ничего не получится.

Когда Лена уснула, я еще подождала, пока стихли все звуки в коридоре. Обычно к двум часам ночи в будние дни у нас все более-менее успокаиваются, если ни у кого нет дня рождения или другого праздника – по случаю окончания сессии, например. Гостям у нас оставаться запрещается, кто-то может сунуть вахтерам сто рублей, но они разрешают по настроению. Иногда и не берут деньги, если гости очень страшные – себе дороже, может случиться буйная пьянка или драка в комнате, с порчей имущества и вызовом полиции.

Я спустилась к входной двери. Тетя Даша мирно похрапывала в своей каморке – крохотной комнатке без окон рядом с проходной. Входная дверь была заперта на ключ, торчавший прямо в замке, и еще для верности закрыта той самой сломанной шваброй. Лампа на столе была выключена. Я осторожно прошла, легко отперла дверь. Как только я вышла на крыльцо, Машка, спавшая неподалеку, подняла голову. Я махнула ей рукой, и она тут же вскочила и потрусила ко мне.

– Тихо! – шепотом сказала я, пропуская ее в дверь.

Машка остановилась в нерешительности на крыльце и все же зашла в дом с опаской. В темноте я видела ее вопросительный взгляд.

– Иди, иди, не бойся! – Я так же без единого звука заперла дверь, но когда втыкала палку, она выскочила у меня из рук и ударилась о пол.

Храп в комнате прекратился. Я замерла с палкой в руках, которую только что подняла. Машка прижалась ко мне обледенелым боком.

В комнатке было тихо. Я слышала, как заворочалась, заохала тетя Даша. Если она сейчас встанет, мало не покажется. Ор будет на все общежитие. Но тетя Даша не проснулась.

Мы тихо-тихо прошли с Машкой на наш третий этаж. В какой-то комнате еще веселились, но в меру. Был виден свет, включена негромко музыка. У кого-то из обитателей нашего общежития даже есть телевизоры. Мы прошли по слабоосвещенному коридору в самый конец, где у нас находится душевая. Я заранее захватила с собой кусок мыла.

Машку пришлось подтолкнуть, чтобы она зашла под душ. Она обернулась, посмотрела на меня несчастными глазами, но не сопротивлялась. Вода с нее лилась такая грязная, что я мылила ее три раза. Когда же Машка вышла из душа вся мокрая, с прилипшей к телу шерстью, оказалось, что она неимоверно худая, такая, что можно было в полном смысле слова пересчитать все ее ребрышки. Худая и белая-белая. Ее сероватая шерсть на самом деле была белоснежной. Чем вот только ее вытереть. Я думала об этом, но у меня не нашлось в комнате ничего, чем бы можно было вытереть собаку. У меня же нет лишних вещей. И всего два полотенца – для лица и тела.

– Сохни! – сказала я Машке. – Фена у меня нет, полотенца лишнего тоже. Так что вставай вот к батарее.

Собака, чуть испуганно поглядывая на меня, покорно подошла к батарее. Не могу сказать, что она была очень довольна происходящим, но слушалась.

– Какая ты красивая… Настоящая моя собака… – Я погладила Машку по быстро сохнущей морде. – Интересно, сколько тебе лет… И было ли у тебя когда-то другое имя…

Но теперь ты – моя собака Машка. Навсегда. Сейчас подсохнешь, и я тебя отведу вниз…

– Это чё?

В душевую ввалилась крупная девушка Нина, с которой я раньше никогда не разговаривала. Она училась на старшем курсе и в училище всегда стояла с полным юношей, азербайджанцем, который тоже зачем-то поступил в педагогическое училище, но на занятия почти не ходил. В хорошую погоду сидел во дворе с телефоном, в плохую – в коридоре, тоже с телефоном и с этой Ниной, обнимая ее хамски, даже лапая, но как-то без эмоций, как большой куль с мукой – надо держать, чтобы не рассыпался и кто-то не унес, но нежности и страсти к этому кулю словно особой и нет.

– Блин… Псина какая-то… Это чья? Фу… – Девушка начала ругаться матом, хотя повода не было никакого. – Ты чё, собаку здесь держишь? Вот блин… А я думаю, чем воняет…

– Ничем здесь не воняет.

– Ты кто вообще такая?

Я пожала плечами. Отвечать? Она хотела ссориться, это было видно. Но мне ссора с ней сейчас совершенно не была нужна.

– Я со второго курса.

– Ты обалдела? Собаку здесь мыть? Откуда ты ее взяла?

– Хорошая собака, Нина, посмотри, какая умная. Это моя собака.

– Твоя? А ты сама откуда?

– Из… – Я подумала, вспомнила, откуда у нас есть девочки в группе. – Из Лопаткина.

– Это где? – нахмурилась Нина.

– Там, – я неопределенно махнула рукой. – Триста километров отсюда.

– А… зачем собаку привезла?

– Просто… сейчас ее не с кем оставить…

– А… – Нина еще раз подозрительно оглядела собаку и меня. – А если у меня от нее вши будут?

Мне очень хотелось ответить Нине что-нибудь такое, чтобы она прикусила язык, но я решила не ссориться.

– Не будут. Она чистая, домашняя собака. Посмотри.

– Ага… – Нина кивнула, скинула халат и полезла в соседний душ. – Смой всю грязь там после нее. Хлоркой смой.

– Хорошо.

Я на самом деле помыла пол в душевой. Хотя прекрасно знала, что здесь моют и грязные сапоги, и тазы, и вообще всё, что не влезает в небольшую раковину. Но спорить не стала.

Машка, молча сидевшая у батареи и тут же вставшая, как только Нина начала ругаться, подошла ко мне и прижалась теплым боком. Один бок у нее был еще мокрый. Я не знала, можно ли так выводить ее на улицу. Вдруг она заболеет – из-за меня?

– Пойдем, – почти беззвучно сказала я Машке, – посмотришь, как я живу.

Мы зашли в мою комнату. Лена спала, разметавшись на кровати. В комнате было душно – Лена категорически не разрешала открывать на ночь форточку. Я иногда открывала, когда она засыпала, но соседка тут же просыпалась от холодного воздуха и начинала ругаться.

– Ложись, – я показала Машке на угол около моей кровати. – Вот тут будешь до утра.

Машка легла, но когда я сама забралась под одеяло, она подошла к моей кровати и легла рядом на полу. Никогда у меня не было собаки. И я думала, что это очень далекая мечта. И вот сегодня каким-то чудом эта мечта осуществилась.

Я протянула руку и погладила мягкую, чистую шерстку собаки, пахнущую моим собственным мылом. Я в этом месяце купила мыло хорошее, дорогое, решила на это деньги не жалеть. Все равно ни на что не хватает, даже с подработками.