Василий Аксенов - Негатив положительного героя (сборник) Страница 9

«Вот чудак, – сказал мне Нос, – ты, наверное, не успел рассмотреть моей книжечки. На ней и впрямь три буквы, да не те!» Он снова выхватил из кармана эту секретную книжечку и продемонстрировал ее в глубине своей раздувшейся и перетянутой линиями судьбы ладони. На книжечке читалось: НОС.

Мы оба, Лена и я, просияли. Вернулось прежнее восхищение этим парнем, хозяином Невского проспекта.

«Пока все, – сказал он и приложил два пальца к основанию своего „канадского кока“. – Не буду задерживать, попросту испаряюсь. Если найдешь меня в кармане шинели, просто брось в Неву с Дворцового моста. Схвачено?»

Недавно на одном приеме в честь члена правительства новой демократической России произошел любопытный разговор.

«Что там говорить, господа, – произнес с хорошей улыбкой член правительства. – Все мы с вами все-таки вышли из коммунистической партии».

«Нет, не все, – возразил я. – Некоторые все-таки вышли из шинели. В моем случае, даже из трех».

Неслышно подошедший старый поэт Вознесенский сделал добавление: «А некоторые даже из носа. Кто из левой ноздри, а кто из правой…»

II. За год до начала войны

За год до начала войныЯ зарулил в Дубровник,Чьи граждане часто пьяны,И всяк сам себе полковник.Шикарный отель «Бельвью»Спускался в лазурь Ядрана.Подыгрывали соловьюДалматинские фонтаны.Террасы, арки, углы…Отель не по общей мерке.Позднее его сожглиБелградские канонерки.За год до войны БалканБыл сам себе не в обузу.На башне стучал барабан,Сзывал фестиваль в Рагузу.Итало-славянский лицейВсе спорил о приоритете:Кто там торговал сольцой,А кто заседал в совете,И где там бродил Роланд.Тысячелетние вракиРазыгрывались в ролях,Трепались в пивных на Плаке.Тридцатилетним юнцомЯ был здесь когда-то впервые.Теперь с постаревшим лицомИ щедрыми чаевымиВ кармане холщовых брюкСижу в кафе знаменитом.Профессор дутых наук.Но с пластиковым кредитом.К моему столу направляется пара, молодые американцы.Кажется, что это просто рекламный трюк:У нее походка, как примеры танца,У него на плечи хоть взваливай сундук,Щеки у гадов, что твои померанцы,Зубы – хоть раскалывай окаменевший фундук.Кажется, это мои студенты, ей я вроде поставил«Эй»,А ему «Би-плас», но может быть наоборот.Она рассказывала вроде про Достоевского«Чертей»,А он как будто подзабыл, кто такой Филипп Рот.Откуда такое добродушиеВ стране, где так споро спускают курок?От улыбок у обоих трещат заушины.Ну вот вам и реклама: пей грейпфрутовый сок!Welcome, welcome! Сиденья свободны!Присаживайтесь, ребята, ваш профессор не jerk!Они приземляются, два тигра голодных.Солнце опускается, но день еще не померк,Ренессансные ласточки кружат над шпилем,Открывают окно, и барокко Рагузы идет, как волна от борта.Кажется, с вами мы Достоевского «Чертей» проходили?Зубрили! Долбили!А с вами мы, кажется, подзабыли малостьФилиппа Рта?Тра-та-та!Масса совпадений, множество узнаваний!Линда сияет, похохатывает Бретт.Если только не перепутали мы тут кузницу знаний.Похоже, ханни, что это все-таки не наш университет.Да и профессор, кажись, не очень-то нашенский.Не вполне совпадает, не цент в цент.Кажется, тут у нас, сэр, какая-то получается каша:У нашего литератора был другой акцент.Какая-то смесь китайского, персидского и гишпанского,А может быть, даже он был француз.Ну, это не важно, давайте выпьем шампанскогоЗа наш американский учебный союз!Я думал: Линда оранжевощекая,Жаль, что мы не встретились тридцать лет назад.Теперь лишь ласточки пусть прощелкиваютВ твоих предательски-барочных глазах.У этого Бретта будет отменный футурум.Огромные возможности, сомнений нет.Большие накопления в мускулатуре.Он будущий лидер бизнеса, этот Бретт.Ну что ж, ребята, приятного аппетита!Фанкью за очертания ваших фанковых черт!А я отправляюсь походкой троглодитаВ Palatium Regiminis на камерный концерт.Линда хлоп-хлоп, как дитя непорочное:Устроим сегодня на музыку большой набег!Официант, заверните несъеденное – салад, кальмаров и прочееВ какой-нибудь невонюченький «догги-бэг».

Проходим мимо стучащего и скрипящего диско.Весьма мне известный подвал «Лабиринт».Четверть века назад я тут кадрил одну одалиску,За что и был местной сволочью подло бит.Бретт изумленно пялится на клоаку.Позвольте, четверть века назад я еще не был рожден!Что вас заставило четверть века назад ввязаться в драку?Столь безрассудно, сэр, четверть века назад полезть на рожон?Что же тут удивительного, плечами пожала Линда.Профессор был молод, он и сейчас не стар.Бретт в этой логике от нее отставал солидно.В закате плавился его загар.

В патио Регентского дворца «Сараевские виртуозы»Раскачивают Баха завораживающую качель.В те дни они еще не носили в футлярах «узи»,Но только лишь скрипки аль там виолончель.Над патио те же звезды висят, что и над ОдиссеемВисели, когда по волнам тот бежал, промахнувшись, мимоИтак.Итак, все те же звезды свой свет рассеивают,И луна все та же висит, как танк,То есть в японском смысле, то есть неграмотно,Танки, ради рифмы, вползают в пейзаж,Ну а небо втискивается в раму ту,Что плетут «Виртуозы Сараево», впадая в раж.Как обычно в начале камерного концерта,Публика думает рассеянно о пустяках:О расходах, доходах, о жизни и смерти,Делая вид, что витает, как истая меломания, в мечтах.Но вот незаметно джентльмены и леди,И Партейные товарищи уплывают в тот край,К той, рожденной от Леды и Лебедя,Где идет в звоне бронзы троянский грай.Ну а скрипки поют: Мы живем одновременноВ разных, странно пересекающихся мирах.Циркуляция крови, излияние семени,Формулировка в зародыша и расшифровка в прах.Жизнь ли протекает, как музыкальная фраза?Всякое ли мгновение жаждет слова «замри»?Как же нет красоты, если есть безобразие?Фуга затягивает патио в свой ритм,Который вдруг нарушается шлепаньем тела на мраморИ последующим ударом башки.Это Бретт так вторгается в величие храма,Вырубаясь из мгновения, где, словно божки,«Виртуозы Сараево» в мусульманстве, в христианстве, в еврействеПродолжают выпиливать, выдувать и выстукивать то,Что нам Бах преподнес как церковное действоДля отвлечения мыслей от миллионных лотто.Завизжала в ужасе оранжевощекая Линда,К телефону промчался животворный индус,Англичанин склонился над телом, бородатый и длинный,Стал массировать сердце и щупать пульс.Виртуозы играли, пальцы не корчились.В публике иные посапывали в мечтах о лотто,Знатоки барокко иные поморщивались:С этими обмороками получается что-то не то.

Тащим тело в тугих, облегающих джинсах.Будто рыба влачится мускулистая длань.Будто мы рыбаки с берегов палестинскихТащим к варварам в лагерь свежую дань.Вот по мраморным плитам и сама словно мраморПодъезжает карета, полумесяц и крест,Отражаясь в отражении музыкального храма,Предлагает пострадавшему медицинский арест.Что случилось, вдруг встал в искореженной минеБретт, отличник, красавец, пловец, скалолаз.Ничего, ничего, просто Зевса мизинецНевзначай вам влепил шелобан между глаз.Он, качаясь, стоит, в изумлении пялится,Будто видит весь мир в опрокинутом сне,Будто хочет спросить у Зевесова пальца:Почему сей удар предназначен был именно мне?Вот такая случилась история среди льющейся фугиПод аркадами и башнями Рагузы за годдо славянской резни.Все всегда возвращается восвояси, на круги,Средь лиловых цветов и холстин пресвятой белизны.В «Бельвью», не предвидя войны,Танцует цветущая ЛиндаВ ламбадной ораве шпаныС партнером, веселым и длинным.Платоновский ДемиургНад ним поработал неплохо:Во-первых, он нейрохирург,А в-третьих, гуляка из Сохо.Увы, он вздыхает, наш БреттОтправлен на Запад лечиться.Ответов по-прежнему нет,А жизнь, как положено, мчится.Средь множества аневризмЕсть времени аневризма.Увидишь ее, не соври,Не выдумай афоризма.Так юный твердил философ.На Север крутили колеса.Символики колесоПытался разъять философ.

В Дубровнике на часах,Быть может, осталась помета,Но вскоре война началась,И все позабыли про Бретта.

3. Сен-Санс

Посвящается Б. Мессереру

Махровой весной 1992 года капиталистического перелома художник Орлович заскочил к себе в Китай-город переодеться перед премьерой в Театре «Ланком», то есть сменить свой полупиджак с потными полукружиями, растущими из подмышек, на другой вариант – с полукружиями, что уже успели подсохнуть, оставив лишь соляные контуры.