Ирина Мясникова - Любовь по расчёту Страница 9

– Господин революционэр, – подхватил второй волшебный львиный пёс, – хватит уже мельтешить, как Ленин в клетке!

– Позвольте-с, – попытался возмутиться великий вождь.

– Действительно, Ильич, хватит уже бегать, у меня от тебя в глазах рябит, – поддержал стражей великий царь.

– «И вновь продолжается бой, и сердцу тревожно в груди, и Ленин такой молодой» …, – продекламировал великий поэт, – дальше запамятовал, там и вовсе чушь какая-то.

Конь под великим царём заржал каким-то странным хихикающим звуком. К лошадиному хихиканью присоединились и стражи Ши-цза.

– Батенька, голубчик! Что ж у вас в голове-то такое? – Ильич всплеснул руками. – Вспомните, а как же «Люблю я пышное природы увяданье, в багрец и золото одетые леса»?

Великий поэт пожал плечами.

– Что ж это происходит-то? – великий вождь тревожно оглядел собравшихся.

– Идолы вы все, вот что с вами происходит, – пояснил один из стражей Ши-цза.

– Ну-ка, ну-ка, с этого места поподробнее. Чего это мы идолы? – великий вождь упёр руки в бока. – То демонами обзываются, то идолами.

– Вы все никакого отношения к вашим прототипам не имеете, ну, кроме имени и внешности, а головы ваши чугунные, пардон, Ваше величество, бронзовые набиты разными мыслеформами окружающей вас жизни. Вот взять, к примеру, поэта.

Великий поэт встрепенулся и поднялся со ступенек.

– Поведайте нам, Александр Сергеевич, о чем думают посетители сквера, в котором вы установлены?

– О разном думают, – с достоинством поведал великий поэт.

– Это понятно, а какие стихи у них там, в головах вертятся? У детей, у молодежи, иностранных туристов, у пенсионеров?

– Ну, – поэт задумался, – дети – самое простое! У них в голове что-то типа «А кто такие фиксики? Большой, большой секрет!»

– А кто это фиксики? – в вопросе великого царя сквозило глубочайшее удивление.

Великий поэт недоуменно пожал плечами.

– Ясно же сказано «Большой, большой секрет!», не перебивайте, – великий вождь махнул рукой, – продолжайте, голубчик.

– С молодежью тоже ничего сложного, там в башке сплошное «Умца, умца, умца, умца, тыдых, тыдых, тыдых»…, – послушно продолжил поэт свой рассказ..

– Хватит, хватит, не могу больше, – перебил поэта страж Ши-цза, зажав уши лапами.

– Какие мы нежные, – язвительно заметил великий вождь.

– Неужели есть что-то хуже? – поинтересовался великий царь.

– Ага, – поэт тяжело вздохнул, – люди среднего возраста.

– А что с ними?

– С ними в лучшем случае – «А белый лебедь на пруду качает павшую звезду», а то ведь и вовсе – «Боже, какой мужчина! Хочу от него сына!»

На этот раз ржание царского коня поддержали все присутствующие.

– Да, батенька, нелегко вам приходится, – посочувствовал поэту вождь мирового пролетариата.

– Да вы и сами, Владимир Ильич, от поэта недалеко ушли.

– Это еще почему?

– Да вы как-то совершенно забыли, что коммунист. Новую власть приветствуете, попов одобряете.

– Так сейчас все коммунисты себя так же ведут, – Ильич пожал плечами.

– То-то и оно, бронзовая ваша голова! Вы ж не все! Вы же пламенный революционэр!

– Да, бросьте!

– Ага, а сам Троцкого политической проституткой обзывал! – встрял в разговор великий царь.

– Чего не скажешь в полемической ажитации!

– Вот и помалкивай впредь в своей ажитации!

– Дурак!

– Сам дурак!

– Господа, господа! Мы же с вами интеллигентные образованные люди, – великий поэт предпринял отчаянную попытку примирить непримиримое.

– Какие же мы люди? Вон, как собаки про нас тут умничают. Мы, говорят, болваны чугунные! А болванам всё можно, – Ильич с силой пнул бронзовой ногой гранитный постамент, на котором сидел ближайший к нему страж Ши-цза. – Я вот слышал, в Корее собак едят с превеликим удовольствием.

– Но-но-но! – рыкнул на великого вождя страж Ши-цза. – Сам ты собака. Бешеная!

Ильич на всякий случай отскочил на безопасное расстояние.

– А ещё говорят, что никакие вы не собаки, – доложил он оттуда, – а смесь львов с лягушками. А вот лягушек едят во Франции. За это французов так и называют лягушатниками.

– Никто не хочет узнать, как лягушки расплавляют на атомы вождей мирового пролетариата? – ближайший к Ильичу страж Ши-цза привстал на задние лапы, в пасти его сверкнул странный голубоватый огонь.

– Сдаюсь, сдаюсь, – великий вождь поднял руки вверх. – Виноват. Больше не буду.

– Опять ты, Ильич, погорячился в своей полемической ажитации, – усмехнулся великий царь. – Ты дракона-то с лягушкой не путай. Эти существа в принципе собаки, так как стражи, и выполняют охранную функцию. С виду же вроде бы львы, так как сущности они вполне себе самостоятельные, как и все представители семейства кошачьих, а вот их жопа чешуйчатая говорит как раз о том, что внутри прячется дракон.

– Да, понял, я понял, – великий вождь достал из кармана платок и вытер вспотевшую бронзовую физиономию. – Я же извинился.

– Ну, с Ильичом-то понятно, отчего он тут у нас толчётся, – после недолгой паузы заметил страж Ши-цза, опустившись на место, – ему одному у себя на Выборгской заставе скучновато. Вот он и лезет в общество. Развлечений ищет, с огнем играется.

– Как одному? – встрепенулся великий поэт. – С ним же там, на Выборгской стороне сама Анна Андреевна!

– О! Ахматова! – страж Ши-цза опять привстал на своем постаменте. – «Я не так страшна, чтоб просто убивать. Не так проста я, чтоб не знать, как жизнь сложна». – Продекламировал он и смахнул лапой странную хрустальную слезу. – Конденсат, наверное, – пояснил он притихшим собравшимся. – Анна Андреевна не на Выборгской стороне, а напротив «Крестов» через Неву. Это её сначала у самой тюрьмы хотели поставить, потом передумали и на подземной парковке установили. Теперь в народе она так и называется «Ахматова на гаражах».

– Ха! – подал голос великий царь. – Анна Андреевна нашего пролетарского вождя лютой ненавистью ненавидит. Конечно, как её там неподалеку от него устанавливать?! Хотя она и через Неву ненавидеть может.

– Она «Кресты» больше ненавидит. Их, вон, говорят, сносить собираются, как Бастилию.

– Сначала она «Кресты» снесет, а потом за Ильича примется, – злорадно сообщил великий царь. – Не ровён час снесут мастера полемики.

– А вот и фигушки! Я вождь мирового пролетариата.

– Проходимец ты, авантюрист, узурпатор и немецкий шпион! Такую империю разрушил!

– Сам ты узурпатор, тиран и авантюрист! Еще неизвестно, кто из нас больше немецкий шпион! И ничего я особо не разрушил. Вон гляньте, – Ильич повел рукой вокруг себя, – ничего ж не изменилось, как царь сидел на троне, так и сидит.

– Это не он сам на трон залез, это народ его туда посадил. Народу царь надобен. Не готов еще наш народ без царя самостоятельно проживать. Только до того, как ты и твоя шантрапа совершили переворот, цари воспитывались с рождения. Ответственность понимали за недвижимость, за земли да за людишек. А нынешние цари к власти по головам приходят, кто больше конкурентов скушал, тот и император всея Руси. И руки у них в казне аж по самые локти, – великий царь печально покачал головой.

– Ну, не все ж казнокрады, – заметил великий вождь. – Я вот себе ничего и не взял.

– Уж лучше казнокрады, чем убийцы, – великий царь грозно сверкнул очами.

– Да погодите вы! Опять снова-здорово, – воскликнул великий поэт. – А скажите, – обратился он к стражам Ши-цза, – у Анны Андреевны в голове тоже «Белый лебедь на пруду»?

– Это вряд ли, женские памятники от мужских кардинально отличаются. Женская магическая сила каким-то образом и в памятниках приживается. Так что, не столько пространство влияет на женские памятники, как в вашем случае, а наоборот они влияют на пространство.

– Слыхал? – поинтересовался великий царь у вождя. – Таки снесет тебя Анна Андреевна.

Благодаря усилиям Лопатина, Соня успешно сдала сессию и даже получила пятерку по ненавистному бухучёту. Лопатин был доволен своей ученицей, которая всё реже и реже называла его «Совковым». Тем более что Лопатин изо всех сил старался не «хыкать» и залой называл огромную гостиную в Сониной квартире только мысленно.

В свою очередь, Соня выполнила обещание сводить Лопатина к стилисту. Стилистом оказалась упитанная тётка в салоне с заоблачными ценами. В Новороссийске салон бы этот назывался парикмахерской, а тётка парикмахершей. А тут, на тебе – салон, стилист! В салоне этом с непонятным названием по-французски, конечно, всё сверкало. Еще бы! За такие-то деньги! Клиентам надевали чудные белые халаты, которые как раз могли бы быть и почище. Лопатину халат подобрали с трудом. Уж больно плечи у него оказались неформатные. Тётка колдовала над головой Лопатина часа полтора: мыла, умасливала, стригла, опять мыла, опять умасливала, сушила феном, опять стригла и, наконец, выпустила, содрав с него космическую сумму.