Анастасия Косташ - Дневник Эммануила Разумовского Страница 9

Я нечасто позволяю себе одевать подобные мысли в одежду слов. Но всё чаще скорбь и страх за мiр и Отечество сжимают сердце. Я вижу, как под личиной заботы о простом народе принимаются самые гнусные и беспощадные законы, уничтожаются моральные устои и былое достояние культуры. Уже сегодня власть денег запускает щупальца в то, что ещё вчера принадлежало сфере человечности и совести. Чужаки, полонившие мою землю, работают заодно с выходцами из моего народа, поставившими своё краткосрочное благополучие выше независимости и безопасности родной страны. События разворачиваются всё стремительнее, словно в каком-то американском триллере, и вот уже запахло приближением печальной развязки. На нашей территории, на наши деньги и нашими же силами против нас же самих ведётся многолетняя война, какая-то засекреченная операция вражеской разведки, носящее какое-нибудь безвкусное название. Под впечатлением от происходящего я всё чаще теряю веру в реальность. Сознанию проще поверить в то, что это очередной кошмарный сон. Всё более и более я убеждаюсь в том, что в ночных сновидениях мне открывается настоящая жизнь, а этот трёхмерный мир со всеми его множественными ипостасями – всё ложь, иллюзия, наваждение… В этом кошмарном сне события, как каннибалы, поедают друг друга; каждый новый момент проглатывает следующий и содержит в своём чреве всё произошедшее, изжитое, чтобы быть проглочённым будущим мгновением. В этой непомерно масштабной иллюзорной действительности весь мiр и Отечество, породившее мою плоть для этой жизни, на возрастающей скорости неумолимо движутся к пропасти, ведомые грёзами, несбыточными постольку, поскольку воплощение их неминуемо приведёт ко всеобщей катастрофе; по глупости, по недальновидности своей люди не понимают или не желают понимать, что несутся не жалея ни себя, ни других, по головам, по телам, по черепам и костям других существ, не в рай, а навстречу собственной гибели; и рыдают по ней, и жаждут до потери рассудка, и с содроганием молятся ей, и изнемогают от того, что всё ещё не близко осуществление их желаний. Все несутся, распихивая друг друга, подставляя подножки рядом бегущим, сталкивая их с дороги… Но в конце этого пути, ознаменованном итоговым смертельным прыжком в бездну, уцелеет лишь тот предусмотрительный, кто будет прыгать последним, приземляясь на обломки разбившегося человечества.

Единственная надежда – на Закон Истины, на то, что пройдёт несколько эпох, прежде чем маятник сил качнётся в обратную сторону, и все побегут туда, откуда прибежали (если успеют это сделать до самоубийственного «прыжка»), и баланс на планете уравняется. Трудно представить себе, как изменится мiр к тому времени, как изменится сам человек и его общество. И уж совсем невозможно предположить, что будет думать он о нашем с тобой веке…

***

Опять сон. Я начинаю относиться к своим снам серьёзнее и даже начинаю любить тех, кого вижу в своих видениях… Как будто у меня две жизни, в которых я путешествую последовательно: немного там, немного здесь. И ценю каждое прожитое в обоих жизнях мгновение.

Во второй жизни возможно всё: силой мысли я могу перевоплощаться, менять ход событий и времени, то же самое могут делать все и всё, окружающее меня. В той жизни будто неисчерпаемое множество миров сплетены вместе, и оттого пространство там куда многомернее, чем здесь.

Я видел Восток. Нечто среднее между Палестиной, Ираком и Афганистаном. Узкие бетонные улочки с редкими надписями на арабском. Я маленький мальчик, у меня есть семья: мама и младшая сестра. Помню момент, когда мама ставила нам по тарелке с обедом, и, когда она отворачивалась, я плевал в тарелку сестры, чтобы девочка отказалась от своей порции, а я забрал её обед себе. Сестра обиженно плакала, мама ругалась, а мне ни капли не было стыдно…

Помню свои игры с дворовыми мальчишками и девочкой, очень красивой и доброй. Помнится момент, когда мы, спрятавшись от друзей во время какой-то игры, присели на корточки совсем рядом. Я тихо сказал ей: «Я тебя люблю». Она, смутившись и даже не взглянув на меня, ответила тем же, загадочно улыбаясь. Я был счастлив. Она поцеловала меня в щёчку и убежала. И я побежал за ней…

Был у меня друг немного старше меня, жил рядом. Он был другой национальности, немного чужой, но в то же время друг, может быть, даже самый лучший. Он называл меня «Салам», а я его – «Юсеф» или как-то так… Я испытывал к нему самые братские чувства, он всегда помогал мне; улыбка никогда не сходила с его детского личика.

В событийной неопределённости, сквозь сонную дымку я слышал оглушительный рёв сирен и раскаты грома. Люди моего городка в панике пробегали мимо меня. Задыхаясь от страха, я бежал к своему дому по узким улочкам, в которых была настоящая давка. Удары грома учащались. Откуда-то сверху сыпался песок и крошки бетона. Я чудом выбрался из толпы и, добежав до места, увидел вместо дома только пылающие руины. Я звал маму и сестру так громко, что охрип, побежал к горящим обломкам дома, чтобы искать их там, они должны были быть живы! Они не могли вот так бросить меня! Но почти у самого огня кто-то схватил меня – это был мой старший друг Юсеф. Он кричал: «Ты умрёшь!». Я кричал, обливаясь слезами: «Они там! Я найду их!». Вырывался изо всех сил, ревел как взбесившийся зверь, но друг держал меня крепко, не отпускал; я знал, что они там и не мог их бросить, не понимал, насколько опасно было находиться среди горящих руин; не боялся смерти. В конце концов, обессилев, я упал на колени, мой друг, держа меня за рубашку, присел тоже. Я закрыл лицо руками и заплакал. Юсеф обнял меня и стал утешать. К нему подбежали его родители. Ругая и причитая, они увели сына, а я остался рыдать, и плач мой не прекращался, наверное, до тех пор, пока огонь не погас.

Потом я помню скитания с какими-то родственниками и близкими… Палатки, грязная вода, рваное бельё, жестяная посуда, голод и нищета. Бродяжническое существование на улицах; то один, то с кем-то. Какие-то парни учили меня обращаться с огнестрельным оружием, стрелять, закладывать мины. Я стал не последним человеком среди них, и вроде уже вырос, стал взрослым, командовал солдатами, молился по-муслимски. Я запомнил своё отражение: невысокий, с чёрными глазами и густыми бровями, редкие бородка и усы. И продолговатый рубец от ожога (видимо, полученного в тот самый день) на правой щеке…

Каково же было моё удивление и шок, когда я увидел своего друга детства Юсефа, уже взрослого и потолстевшего, оказавшись у него в плену. Передо мной стоял уже совсем другой человек, и не человек вовсе, а самый настоящий дьявол. Он узнал меня и потому пытал с ещё большими наслаждением и жестокостью. На этом сон прервался, – Сара разбудила меня, сказала, что я громко стонал. На всякий случай дала выпить успокоительного и усыпила теплом и нежностью своего тела.

***

«11 сентября 20:10

г. Царская Горка

Религия (если она вообще должна быть) обязана основываться не на поклонении, а на знании Законов Истины, то есть на мудрости. Ведь, если говорить начистоту, религия, то есть то, что мы подразумеваем под этим понятием, претендует на должность главного «секретаря» бога. Таких «секретарей» великое множество. Оно образовано дроблением изначальной, древнейшей мудрости человечества. Тогда ея части всё ещё держались рядом благодаря силе притяжения однородных частиц и гурьбой своей напоминали калейдоскоп, пёстрый и многоликий. Движимые целью занять главенствующее положение на поприще секретарей Истины, кусочки мудрости прервали былые связи и отправились в свободное плавание. Мудрецы, руководящие ими, поддались на искушение властвовать над мiровоззрением своих народов, поспешили заштукатурить ложью ломаные края на своих кусочках изначальной мудрости для того, чтобы придать им вид завершённости и окончательно скрыть связи с братскими идеологиями.

Жизнь человека определяется двумя общественными явлениями – религией и политикой. Политика является ипостасью экономики, потому как политическая ситуация подчиняется течению капитала и наличию ресурсов. Религия – это тоже своего рода политика. Есть в ней свои президенты, премьер-министры, местные чиновники. Есть такое же несметное количество партий и подпартий. Уровень жизни их руководителей и средних «менеджеров» во многих Европейских странах, в Америке и России, ничуть не уступает уровню жизни настоящих политических деятелей. Почти вся современная религия, уподобляясь политике, стремится туда, где вращается больше денег и потенциальных клиентов. Политики играют людскими судьбами, а религиозные деятели – душами. Политики оправдывают свои дела стремлением ко всеобщему благополучию, а священники – стремлением привести всех к богу. Если расписать эту мысль в виде уравнения, зачеркнуть политику общественную и политику духовную, остаются этакие слагаемые, движущие силы упомянутых явлений – это деньги и ресурсы. Политика и религия постоянно меняют человеческий мiр: его законы, бытовой уклад, строй ума и уровень жизни людей; воистину колоссальна власть того, кто держит в руках уздечки от этой парочки вороных коней, которые уносят человечество в незавидное будущее.