Владимир Янсюкевич - Шёпот стрекоз (сборник) Страница 9

– Удальцова! Не дури! – театрально возмутился Аполлонский. – Это президент всемирно известной строительной компании! К тому же – наш спонсор!

– Ну и что?

– Ты не права. От таких предложений не отказываются. Не то время…

– От каких таких?

– Но ты же не даёшь мне сказать! Нашему училищу предложили грандиозный заказ! Интересный по замыслу… Да и вознаграждение…

– Сергей Петрович…

– Не перебивай, Удальцова! Нам предлагают оформление элитного аквапарка!

– Ох, уж эти аквапарки! Бетонные гробы нового поколения. Валятся, как карточные домики и никто не виноват!

– Прекрати! Не ворчи, как старуха. Это совсем другое. Не какая-нибудь скороспелая шарашка, а солидная компания. Она пользуется только проверенными проектами и строит исключительно силами квалифицированных работников. Никаких глупых экономий и отступлений от инженерных расчётов. Всё под строжайшим контролем…

– Вам заказали рекламный ролик?

Аполлонский остановился, встряхнулся, как от наваждения.

– Как же трудно с тобой разговаривать! И что ты завела меня на эту… скользкую тему!

– Не хочу поскользнуться.

– Всё будет в порядке, ручаюсь. Ну вот, сбила меня с мысли… О чём я?..

– О «грандиозном заказе».

– Так вот… я решил поручить эту работу нынешним выпускникам училища. Андрианова займётся подъездами и вестибюлями. У Федоренко – балконы и коридоры. У Ерёминой – внутренний двор с газонами и всякой растительной экзотикой. Автономовой поручается малый бассейн. А тебе – слушай внимательно! – экран-витраж главного бассейна.

– Экран?!

– Именно! Это должна быть особенная работа, Удальцова. Видишь ли, аквапарк строится на берегу известного водоёма. Стена главного бассейна проходит по берегу. Архитектор решил сделать её прозрачной, чтобы бассейн визуально как бы соединялся с естественным водоёмом и… у купальщиков, таким образом, создавалось бы ощущение, что они плавают не в здании, а на самой природе. Ты меня понимаешь?

– А причём здесь витраж? Чего проще – сделал стену стеклянной…

– Э, не-ет! Не всё так просто… Автору экрана-витража предлагают дополнить естественный пейзаж чем-то… волшебным, что ли. Для того и понадобилась идея экрана-витража. Я не готов сейчас выразиться яснее, но, думаю, тебе нужно создать нечто вроде идеального фильтра, который оставлял бы стену прозрачной, то есть, не перекрывал бы пейзаж, но в то же время оживлял бы его дополнительными художественными средствами. Короче, придумай такой витраж, который показывал бы то, что и так все видят, и вместе с тем нечто тайное в природе, доступное только глазу и сердцу художника, – коварно вывел Аполлонский, провоцируя взрыв Ольгиного самолюбия.

– Только и всего?! – хохотнула Ольга.

– Да, задание непростое. Я сам в тупике. Как это можно сделать, пока не понимаю… Но, думаю, ты справишься. У тебя голова молодая, свежая… И потом, ты у нас гениальная фантазёрка! Это и будет твоим дипломом. Срок защиты, если понадобится, перенесём на осень. Ты согласна, Удальцова?

Но Ольга уже витала в причудливых коридорах своего воображения. Она отрешённо смотрела в окно, за которым, примостившись на узком жестяном карнизе, чистили пёрышки две взъерошенные синицы.

– Оля, прошу тебя не отказываться, – сказал Аполлонский после минутного молчания, впервые назвав свою любимую ученицу по имени. – Это жутко интересная задача и, уверен, по силам только тебе.

Теперь и он, повернувшись к окну, наблюдал за синицами, продолжавшими с завидным усердием и обстоятельностью приводить себя в порядок.

– Знаешь, хочу тебе признаться, – голос Аполлонского прозвучал с особой проникновенностью. – Меня всегда поражали твои работы и… вдохновляли, да! Каждый раз я собирался забросить всю эту административную канитель, чтобы уехать куда-нибудь… в глубинку и писать, писать!.. Я ведь по первому образованию – живописец…

Неожиданное признание Аполлонского вернуло Ольгу в лоно кабинета. Она услышала в голосе директора растерянность и робкую надежду. И сердце её рванулось ему навстречу. Сейчас она ясно понимала, что им владеет неподдельное желание помочь другому, начинающему, найти свой путь в мире бездорожья и ложных ориентиров.

– Так как, Удальцова, берёшься?

Ольгу вдруг охватил странный трепет. Головой она понимала, что браться за подобную работу да ещё в сжатые сроки – безумие. Однако энергия, жившего в её сердце творца, вдруг дала о себе знать и слегка толканула под бок: «Давай, мол, дерзай! Чего ты теряешь? Не получится, останешься без диплома. Только и всего. Не этого ли ты сама хотела, когда шла сюда утром за документами?»…

2

Когда Ольга пошла в школу, родители приобрели небольшой дачный участок, южнее Москвы, неподалёку от Чехова, что на реке Лопасне. Дачный кооператив располагался на лесной вырубке. В ста шагах от въездных ворот лежал большой чистый пруд. В ближнем лесу водились грибы, ягоды, орехи, а в пруду – караси и ротаны, большеголовые рыбёшки, род бычков. Кусок земли, отведённый под участок, был небольшой, в нём, наверное, не насчитывалось и шести соток, но ухоженный, с опрятным летним домиком на две комнаты, с ажурным крылечком, и крохотной кухонькой, стоящей отдельно в глубине участка.

Больше всех даче радовалась бабушка, папина мама. Утомлённая жизнью в большом городе, она всегда подсознательно рвалась на природу и часто вспоминала о своём деревенском детстве. Тогда ещё полная здоровья и сил, она с невиданным азартом набросилась на грядки и жила на даче добрую половину года, от холодов до холодов. Олины родители наезжали редко и обязательно с друзьями, шумной компанией. В грядках не копались, парников не сооружали. Всем заправляла бабушка. А они большую часть времени проводили на пруду – купались, загорали и возвращались на дачу только для того, чтобы изжарить непременный шашлык из курицы или полужирной свинины с мелкими зеленоватыми луковицами, взращёнными бабушкиными руками, или ухватить с грядки то ягодку, то огурчик, то помидорчик.

Понятно, что на летние каникулы родители сплавляли дочурку на дачу, под бабушкино крыло. Оля не сопротивлялась. Здесь было купание, прогулки по лесу, вечернее сидение у костра. Кто-то из взрослых даже придумал театрализованную игру: в условленный день, ближе к концу лета, на пруду устраивался «праздник Нептуна»! Здесь легко дышалось. Здесь была воля. И ею хотелось воспользоваться сполна.

Летний день на даче всегда начинался с одного и того же. Соседский мальчик Кирилл, с дачи напротив, старше Оли года на три, подходил к Олиной калитке и бросал протяжно в утренний воздух: «О-о-оль!». С периодичностью в пятнадцать-двадцать секунд «зов марала», как окрестил его дедушка Кирилла, повторялся с прежней силой и заученной интонацией, будто записанный на магнитную ленту: «О-о-оль!». И только когда Олина бабушка подходила к калитке и говорила тихо «Кирюша, не кричи, она ещё спит», зов прекращался. А тот, кто издавал его, воинственно воздев удочку кверху, на манер копья, шагал по направлению к пруду. Охотник уходил за добычей.

Ровно через полчаса просыпалась Оля. Теперь она подходила к калитке Кириллова дома и с такой же периодичностью бросала через прозрачный заборчик тоненьким голоском: «Кири-и-илл!». На этот раз отзывался дедушка Кирилла: «Чтоб вас черти защекотали! С самого утра горланят, как на перекличке! Никакого спокою! Нету его! На пруд убёг, рыбу пужать! Догоняй!»

Оля стремительно срывалась с места и бежала по длинной зелёной улице, изредка подскакивая на рассыпанной по дороге щебёнке. «Оля! Оля, куда ты? – кричала вслед бабушка. – А завтракать?!» – «Не хочу!» – отвечала на бегу внучка и мгновенно исчезала из поля зрения.

Но однажды Оля проснулась раньше обычного, чем удивила и обрадовала бабушку. Её чуть раскосые, цвета вишнёвой косточки, глаза смотрели ясно и весело. Ещё не высохла утренняя роса, ещё не смолкли запоздалые петухи, когда она выскочила из дома, босиком и, зачерпнув ладонями из бочки прохладной ночной водицы, рассыпала её над собой сверкающими алмазами и принялась с визгом скакать по дорожке. Глядя на её худенькое стройное тельце, бабушка блаженно улыбалась и приговаривала: «Вот ведь бесёнок!» – «Бабушка! – кричала внучка звонко. – Бабушка!» – «Чего тебе, Оля?» – «Ничего, просто так!» – отвечала она, заходясь в искрящемся смехе.

А потом совершался утренний ритуал причёсывания.

– Стой, не вертись, красавица! – восклицала бабушка, заплетая внучке тёмную, лоснящуюся на солнце, косицу и тут же щекотно шептала ей на ухо: – Ты мне вот что скажи, что это такое?! Я ведь слышу, как вы разговариваете… Через каждое слово – «блин»! Блины на сковороде пекут. Их едят. А превратили в срам какой-то. Боишься лишний раз произнести.