Алексей Дьяченко - Человек. Сборник рассказов-2 Страница 9

Во дворе, у третьего подъезда, стояла длинная удобная скамейка, на которой собиралась наша молодёжь. Был и я в тот день среди них. Кто пел, кто галдел, кто говорил о всякой всячине и вдруг, все, как по команде, замолчали. Я сначала не понял причины, стал крутить головой по сторонам. Смотрю, идёт Галя, молодая красивая женщина из третьего подъезда, и кто-то из старших ребят, проводив её жадным взглядом, вдохновенно сообщил, что она проститутка. Тут уж я не выдержал и спросил, что означает это слово. Меня подняли на смех, но потом растолковали, как смогли.

Учился я всё ещё в первом классе. Со сверстниками играл в фантики, в подъезде на подоконнике. Вдруг слышим, входная дверь хлопнула, и кто-то поднимается на лестничную площадку. Мы быстро свернули игру и встали к подоконнику спиной. Дело в том, что нас гоняли. Не разрешали собираться и играть, даже не смотря на то, что я в этом подъезде жил.

Увидев Сашку Королёва, все облегчённо вздохнули и заулыбались. Это был мой сосед по коммунальной квартире, он хорошо ко мне относился, не задирал нос, хотя и был совсем взрослый. Мама ему как-то сказала: «Саша, у тебя глаза, как у вора». Он рассвирепел и ответил: «Никогда больше так не говори».

Это был, пожалуй, единственный раз, когда я видел его сердитым, всегда в любое время он был весёлым и ласковым. Впоследствии за ним пришли трое МУРовцев, одетых для маскарада в телогрейки, и увели его навсегда. Он, как оказалось, действительно был вором.

Тогда же, на лестничной площадке, он предстал перед нами в новеньком чёрном костюме, в белой рубашке, в лакированных чёрных туфельках и не один, а с подругой. Молодая женщина, стоявшая рядом с ним, была очень весёлая. Сашка, заметив нас, к каждому подошёл, с каждым, как со взрослым, поздоровался за руку. Что-то озорное задумал, улыбнулся и сказал, обращаясь к спутнице: «Покажи им».

Женщина засмеялась и задрала юбку. Мы, все, сколько нас было, не сговариваясь, с криками и хохотом кинулись бегом на выход. Поскорее прочь из подъезда.

Отдышавшись, друг другу рассказывали в красках, кто чего успел рассмотреть. Я ничего не успел заметить, ужаса своего ни понять, ни объяснить не мог. И тогда, как эксперт, суммируя все разрозненные детали, я своим товарищам сказал:

«Знаете, а ведь это была проститутка». Товарищи мои пораскрывали рты и стали спрашивать, что это такое. Оказалось, не я один был отсталым в этом вопросе.

И я, с видом знатока, припоминая о том, что говорилось мне взрослыми ребятами на скамейке, стал их просвещать.

Психотерапия

Москва большая. Авенир Николаевич Русанов, не уезжая из города, умудрился отсутствовать в районе, где родился и вырос, четырнадцать лет. Все до неузнаваемости изменилось. Он стоял напротив здания, в котором, на его памяти одновременно располагались: аптека, сосисочная, и зубоврачебный кабинет. Теперь это помещение занимал ресторан «Корабль». Неоновая реклама. У входа пират в замызганном бушлате и треуголке. С повязкой на здоровом глазу и грязной птицей, отдаленно напоминавшей попугая, сидящей на покатом плече.

«Должно быть, заведение третьего сорта», – подумал Авенир Николаевич, вздыхая.

Сказать, что Русанов не любил рестораны. Ничего не сказать. Ненавидел. Терпеть не мог. Не посещал. Но, в последние два дня, с тех пор, как получил известие о смерти отца, он совершал такие поступки, которых прежде никогда не делал.

«Завтра похороны, – размышлял он. – Зачем приехал сегодня? Деньги сестре привез? Это, не к спеху. И, что я буду делать у нее ночью? Спать? Не смогу. С мужем ее водку пить? Не желаю».

Страшно было Авениру Николаевичу. Очень страшно. Ему было сорок девять лет. Полтинник без одного года, но это ничего не меняло, он чувствовал себя сиротой. Маленьким беззащитным ребенком, оставшимся без опеки в чужом злобном мире. А главное, об этом страхе нельзя было рассказать ни жене, ни детям, ни сестре. Состояние ужаснейшее. Он сходил с ума.

Авенир Николаевич был уверен, что и сам умрет в ближайшее время. А если и не умрет, то с ним непременно случится что-то страшное, непоправимое. И негде было от всего этого спрятаться, спастись. Страхи не оставляли ни на мгновение, он места себе не находил.

С таким настроением, оставив за спиной человека с птицей на плече, он вошел в двери ресторана.

Ветром с моря в заведении не пахло, стоял запах перегара и чего-то пригоревшего на кухне. При ресторане был бар. Туда-то Авенир Николаевич и направил стопы свои. Забрался на крутящийся табурет, стоящий в ряду подобных у стойки, и у бармена, наряженного в тельняшку и бандану, спросил коньяка.

Справа от него, на таких же крутящихся табуретах, сидели два пьяных мужика, слева две подвыпившие женщины. Каждая компания, мужская и женская, о чем-то своем тихо беседовала и, как это бывает только в сказке, когда поваренок, съев кусочек рыбьего хвоста, начинал слышать и понимать о чем говорят звери и птицы, так и Авенир Николаевич, после выпитого спиртного, стал очень хорошо разбирать то, о чем шептались соседи. Их шепот сделался неприлично громким, и он тотчас превратился в невольного слушателя чужих секретов.

– Хорошо в Тайланде, – говорил сухощавый смуглый дядька, сидевший с приятелем по правую руку, – взял рикшу, поехал к гейше. А у нас что? Где культура проведения выходного дня?

– Я за культуру отвечал, – признался его собеседник, маленький, толстенький, лысенький. Я же был депутатом. Такая хорошая профессия была. А, я ее просморкал.

– Так ты – сморкач?

– Да. Я сморкач.

Авенир Николаевич отвернулся от приятелей в другую сторону, там беседовали женщины. Нервная, истеричная дама говорила подруге:

– Мой сейчас на речном трамвайчике калымит. По городской реке возит пьяниц и гуляк. Они его корыто арендуют. Будут всю ночь кутить, веселиться. Ну, и ему с барского стола перепадет. Блюда за ними долизывает, рюмки допивает. Сыт, пьян, а главное, доволен. А меня воротит от такой жизни.

Приняла его за принца в свое время. Я девочка была с идеалами, хотелось чего-то настоящего. Думала, вот-вот и станет королем, а я при нем королевой. Но он вместо короны выбрал колпак, а вместо трона должность шута. Решил, что объедки на заднем дворе вкуснее, чем изысканные блюда на пиру во дворце. Сплетничать о жизни других ему интереснее, чем жить самому.

Отдал предпочтение скотской жизни, решил, что она спокойнее и удобнее жизни героя. На реке ни штормов, ни айсбергов, и при этом всем можно лгать, что ты капитан трансатлантического лайнера. К тому же вымышленный океан рядом с домом и жена под присмотром. А я прямо тебе говорю, изменяю ему назло. Я бы по полгода, по году его ждала, терпела бы и голод и лишения. А вот теперь – назло. Если говорит: «Отправляюсь в кругосветку», значит, их арендовали на сутки. Он в «кругосветку», я в ресторан. Так и живем. Откувыркаюсь ночку с чужим мужичком и на какое-то время успокоюсь. А про себя приговариваю: «Чтобы знал, что за все надо платить. Предал свою высокую мечту, за которую тебя полюбила. Так, и я предам тебя. Обманул мои надежды, так и я твою веру в меня обману». А как же иначе?

– Иначе никак, – поддержала подругу дама в рыжем парике. – Я и дочке своей всегда об этом говорю. Не слушает. В дом чужого человека привела. Зять-то пришел, гол как сокол. С собой принес старого кота по имени Мохнаткин. Имя на фамилию похоже, но у котов же не бывает фамилий. Так, перво-наперво коту постелил постельку, а потом уже стал с нами знакомиться.

Сказал: «Вижу, вы люди простые, добрые, значит, будем жить дружно, в мире и согласии». В тот же день напился, и бить нас принялся. Когда стали защищаться, заорал: «Да, вы на кого руку подняли? Вы, что, рамсы попутали?». А утром плачет: «Ничего не помню, был куклой в руках сатаны. Служу». Спрашиваю: «Где?». «Не где, а кому. Сатане лукавому». Все, говорю, ему служим, это не оправдание тому, чтобы бить жену и ее родителей. Если уж невмоготу и кулаки чешутся, бей своего кота Мохнаткина. «Да, что вы за люди такие? Разве это мыслимо?». Кота, стало быть, жалко, а жену и родителей ее не жалко.

Авенир Николаевич крутанулся, соскочил с табурета и пошел в зал ресторана.

Белый кот, с отрубленным хвостом, медленно прохаживающийся по дубовому паркету, картинки с изображением фрегатов и корветов, развешенные по стенам, по углам зала пальмы в кадках, высокий потолок с массивной люстрой под хрусталь, белые матерчатые скатерти.

Атмосфера, в целом, была располагающая. Были свободные столики.

Не успел он сесть за один из них, тотчас подбежал официант в тельняшке.

– Что прикажете? – Театрально спросил он, льстиво улыбаясь.

– Куриную котлету, салат и водки хорошей грамм полкило, – выпалил Авенир Николаевич фразу из какого-то плохого фильма.

– Только ром. За нарушение морских законов нашего брата немедленно отправляют за борт. Котлету не советую, попробуйте солянку.