Сергей Фомичёв - Пророчество Предславы. Мещёрский цикл Страница 9

«Была заключена»…, – вновь поправил себя священник.

И если обрушение Храма не случайно, если это действительно то самое знамение, о котором предупреждала Предслава в своих пророчествах, то дело и вправду дрянь… И теперь уж не до мещёрского колдуна, не до усмирения вольных князей, не до Ольгерда. То, что церковь утратила тайное орудие, ещё полбеды. Гораздо хуже, что, вырвавшись на свободу, оное орудие может запросто обернуться против бывших тюремщиков. А вот это угроза уже нешуточная.

Какова природа той силы, не знал точно даже викарий. Предслава оставила не много указаний на сей счёт. Вроде бы, какой-то древний славянский божок, вступивший в сговор с князем Всеславом и попавший потом в хитроумную ловушку его внучки. Совладать с ним, покорить его вновь Алексий не сможет. У него нет ключа, что сумела создать Предслава, но, пожалуй, куда важней, что у него нет такого деда.

Алексий повернулся к ожидающему печатнику и распорядился

– Вот что, Василий, отряди пару верных людей в Полоцк. Пусть отправляются в мирском платье, скрытно. И пусть доставят в Москву Марию.

Подумав, добавил:

– Но чтобы ни слова она по пути не молвила. Ни единого слова.

Глава вторая

Пришествие

После вековой тьмы пришла смерть. И он тёк подобно тягучему молодому мёду, и всё вокруг него двигалось, и только время застыло, окаменело и окружало потоки сущего твёрдыми пределами. В смерти нет места времени.

Но он услышал зов, и пределы треснули, распались, рассыпались крошкой, и пылью, и чем-то, что значительно мельче пыли. И всё вокруг застыло, а время, наконец, потекло.

Небывалые в эту пору две недели засушливой жары повернули весеннее безумство природы к летней размеренности. Разбухшие от паводка ручьи и реки вернулись в прежние русла. Одержимое брачной лихорадкой зверьё утихомирилось, попряталось по дуплам, гнёздам, норам. И лес вновь стал таким, каким ему и положено быть – тихим и глухим.

Одинокому охотнику в поисках добычи пришлось забраться далеко от родной деревни. Но проклятая дичина не желала раньше времени попадать на стол. Будто вымерло всё на два дня пути.

Он вышел на прогалину, большую часть которой занимало болото с одиноко торчащей на островке мёртвой сухой сосной. Болото почти пересохло, так что охотник добрался до островка, едва замочив ноги. Он порядком устал и решил передохнуть возле дерева. Место казалось спокойным – на много шагов вокруг негде укрыться опасности. Разумеется, никакого, даже самого свирепого хищника, охотник особенно не боялся, но ведь в лесу водятся не только звери.

Прислонив к сухому стволу лук, он присел рядом и достал из сумки свёрток с едой. Неспешно перекусил нехитрой снедью, запил родниковой водой. Вздохнул, сознавая, что пока больше ест, чем добывает. Завернув остатки еды, припрятал до вечера. Потом прилёг здесь же вздремнуть – пока жара не спадёт, делать в лесу определенно нечего.

На небе ни облачка, солнце пекло нещадно. И кто бы мог думать, что прямо с чистого неба, вдруг грянет гром, и ударит самая настоящая молния. Но гром грянул и молния ударила. И огненным остриём угодила прямо в верхушку сосны.

Охотник вскочил, ошарашенный грохотом. Не понимая, что происходит, схватил бесполезный лук. И увидел, как сверху посыпались искры, осыпая и его, и всё вокруг огненным дождём. Он завертелся на месте, пытаясь сбросить с себя горящие щепки, отскочил в сторону, огляделся. И стал свидетелем восхитительного, но зловещего зрелища.

Попадая в болото, искры шипели и гасли. Одна из них не погасла. Болотный газ как раз вырвался из глубины пузырём – и горящая щепка воспламенила его. Выбухнуло так, что задрожала земля. Огненный шар вырос в размерах и, лопнув, исчез. Но перед тем как исчезнуть, успел подпалить прошлогоднюю сухую траву. Трава занялась. Раздуваемое неожиданно налетевшим ветром пламя метнулось вперёд, ища свежую пищу.

Начался первый в этом году лесной пожар.

Охотник бросился от огня в сторону, но, от спешки, ступил не туда и провалился по грудь в трясину. Ему повезло, в этом месте оказалось не слишком глубоко, его не утянуло с головой в болотную жижу. Однако и сил, и времени на то чтобы выбраться из ловушки пришлось потратить немало. Лишь через несколько часов, когда пламя уже вовсю полыхало в лесу, он сумел достигнуть тверди. Но спасаться от пожара бегством оказалось поздно – пламя полыхало повсюду. Гарь разъедала глаза, раскалённый воздух обжигал грудь, дышать стало тяжело.

Охотнику пришлось вернуться в болото, чтобы там переждать, пока стена пламени не уйдет дальше. Огонь не уходил долго. Может быть, целый день. Только ближе к вечеру человек увидел путь, по которому стало возможным покинуть гиблое место.

Он шагал по выжженной, хрустящей под ногами земле, над которой стелился сизый дым; натыкался на тушки опаленных и обугленных птиц, мелких животных, что не успели выбраться из нор и сбежать. Наконец он добрался до зелёной травы, с облегчением ступил на неё.

И… потерял под ногами опору. Вскрикнул, взмахнул руками и провалился в самое пекло. Полыхающий под землёй коренник тем и опасен, что скрыт от глаз лживой безопасностью живого покрова. Ничто уже не могло его спасти. Человек исчез в земном чреве, а из открывшейся бездны взметнулся ввысь столб огня.

Если бы кто-то живой случился поблизости, он услышал бы длинный протяжный вой, продирающий жутью до самого дна души. Вой мощными раскатами пронёсся по лесу, достигая самых глухих его уголков.

Но то выл уже не человек.

А за тысячу вёрст от этих мест, в далёком лесном краю, полыхнули разом в чародейских домах сторожевые свечи и лучины.

Мещера. Май 6860 года

Опасная свеча, должная загодя предупредить о надвигающейся великой беде, стояла ныне почти в каждом чародейском доме. Другое дело, что не много осталось таких домов. Давно минули времена, когда волхвы и чародеи жили среди людей повсеместно. Тогда о приближении опасности узнавали разом во всех городах и сёлах. Узнавали и поднимались. И встречали опасность во всеоружии, лицом к лицу.

Повывели теперь волхвов, отовсюду прогнали. И только глухая лесная Мещера оставалась последним оплотом их силы, последним пристанищем древнего знания. Только здесь могли ещё хранить и передавать его, не вырождаясь в мелких ведунов и знахарей.

И вот время настало. Полыхнули разом опасные свечи. Дрогнули морщины на лицах мудрых стариков. Хрустнули пальцами до белизны сжатые кулаки молодых волхвов. Великая беда пришла.

Горожане не сразу поняли, что стряслось. Но насторожились: отчего вдруг суета такая поднялась в чародейской слободке? И давай мелочи всякие подмечать.

Сперва Вармалей, покупая у Лисицы соль, заплатил, не торгуясь, чего никогда за ним не водилось. Невиданное дело! И цены на торгу тут же полезли вверх. Затем старая ведьма Кавана, по прозвищу Не-с-Той-Ноги, вдруг перестала пугать зелёными сполохами детишек, что из озорства и любопытства лазали к ней во двор. Лишь один единственный раз посмотрела на них пронзительно, даже как-то тоскливо, и навек охоту отбила баловать. А Сокол пропал на время, а потом объявился вновь. Затворился в своей хижине и носа не кажет.

Блукач затянул старую песню, прорицая непонятные и от того пугающие вещи. Он ведь и раньше подобное говорил, но только теперь, заподозрив неладное, люди стали к его бормотанью прислушиваться.

Два молодых волхва оседлали коней и умчались неизвестно куда. Мена, напротив, прискакала верхом из Елатьмы и поселилась у Сокола, так ни разу и не показавшись в городе. А раньше ведь какая общительная девушка была – всех приятелей обязательно навещала.

Подтянулись в Мещёрск из окрестных селений и менее известные чародеи. А когда подошли из леса совсем уж невиданные чёрные колдуны, той породы, что среди людей не живут, тут и самый тупой пропойца понял, что дело дрянь.

– Если такие страхолюдины пожаловали, от которых даже среди белого дня мурашки на спине немеют, то и впрямь беда пришла.

Чёрные колдуны, их двое было, вошли в город вместе. Пришли пешком по Муромской дороге. В руках суковатые палки, а за спинами – мешки. Длинные волосы, заросшие лица с рыхлыми носами, глубоко посаженые глаза вселяли во встречных страх и заставляли расступаться перед пришельцами. Одеты колдуны были в чёрное платье и такого же цвета плащи – оттого их, собственно, чёрными и прозвали. Но и помимо одежды, от самого их естества веяло чем-то мрачным, ночным, страшным. Колдуны, ни с кем в разговор не вступая, миновали город и направились прямиком к Бабенскому оврагу.

На речке Бабенке, у самого её слияния с Окой, в заросшем осокой овраге, имелось у чародеев своё потаённое место.

Когда-то, давным-давно, здесь на ручье стояла мельница. Хозяин её, Армас, жил со своей семьёй рядом. Жил зажиточно, как и многие мельники. Оттого и дом у него стоял богатый, и деньги водились. Но что-то нехорошее с Армасом приключилось – то ли сразу он сгинул, то ли сперва впал в безумие… Подробностей никто не знал, но говорили, будто дело не обошлось без нечистой силы. Она, известное дело, всегда подле мельниц крутится. Потом и семья Армаса пропала: жена, да два сына. С тех самых пор стало это место в народе проклятым считаться. По доброй воле никто сюда не хаживал. Горожане старались обходить Бабенский овраг стороной, но с Оки, сквозь деревья, видели люди покосившийся от ветхости дом, размытую паводками плотину да развалины самой мельницы. Мельничное колесо, которое скатилось по склону почти к самой реке, рассохлось и развалилось. Огромный жернов лежал выше, но каким образом он попал туда – неясно. Говорили, дескать, черти с тем жерновом играли, катали его, кидали друг другу. Только это ж, какие черти должны быть, чтобы такой тяжестью бросаться? Скорее всего, небылицы это.