Татьяна 100 Рожева - В кожуре мин нет (сборник) Страница 9

– Присмотрюсь, – улыбнулась я.

– Вот вы не поверите, Татьяна, а я этот Новый год встречал один! Не жалуюсь. Но вот так…

– Почему один? У вас нет никого?

– Все у меня есть.

– Почему тогда?

– Ну, кто со мной хотел – с тем я не хотел, с кем я хочу – со мной не хочет. Вот сидел один. Никого не хотел видеть, – он вытряс сигарету из пачки и затянулся. – Год назад у меня случился облом. Везде! На работе привалило и в семье. И все в один год! Первый раз за всю жизнь один встречал Новый год. Дочь звала, не пошел. Ей двадцать пять, куча народу. Все молодые, пьяные, а я трезвый и старый, что бы я там делал?

– Почему трезвый?

– Я дал себе обещание не пить. Мало пить я не умею. Могу вообще не пить. Или запой. Я или пью или читаю. И то, и другое запоем! – заулыбался он. – Люблю читать. А вас где-то можно почитать? Женские романы, небось?

– Ни в коем случае! Только из жизни. Принципиально ничего не выдумываю. Что толку в выдумке? Человеческая фантазия однобока, половинчата. А уж женская – хорошо, если одна восьмая реальности… Чего уж там… Я вам пришлю ссылки.

– Хорошо! Я люблю литературу, где есть, о чем подумать. Не как у Толстого. Описание дуба на три страницы! Читателю нечего представлять, фантазировать! Все описано! И кому интересна жизнь другого человека, подробно, со всеми деталями? Он встал, он вышел, он сел, он сказал. Мне у Толстого боле менее нравятся Воскресенье и Анна Каренина. Хоть какие-то эмоции, чувства. Остальное – просто нудятина! К чему приводить цитаты на французском на полстраницы и мелко перевод? Зачем? Пиши сразу перевод! Хорошо, что его баба французский знала, переписывала. Лучше б он написал, как всех крестьянок местных перепортил, что у него сто или двести детей было! Может, он и писал об этом, но баба же переписывала, повыбрасывала все! – засмеялся он. – В литературе главное – думать, а сейчас деградация! Кругом! Цель в жизни – больше квартира, лучше машина, круче отель. Заработал – купил, заработал – купил. Там то же самое, в дорогом отеле на Мальдивах: море, пляж, бар. Зачем? – спрашиваю у таких. Ответ мне нравится: «а чо делать!» Действительно, а чо…?

– А чо, действительно? – подыграла я. – Люди стремятся к росту. Кто к материальному, кто к духовному.

Алексей Викторович выпустил дым вверх, в котором, как в вечернем тумане, на секунду скрылись холм носа и болотца глаз.

– Был наш друг один. Женат никогда не был. С последней девчонкой шесть, что ли лет прожили, жениться на ней он не собирался, она ушла. Ей тоже надо жизнь устраивать – кто ж выдержит неопределенность, причем во всем. Едешь с ним на ту же охоту и не знаешь, на день или на неделю. Ну, она ушла, а он уехал в Индию. Сначала слал мне фотки оттуда – загорелый, пьяный, весь в девках и письма – Леха, давай сюда, здесь дешевых баб и пойла – за…лейся! Причем палева нет, пойло местное, дешевое, но отравиться им нельзя. Он квартиру свою в Марьино, прям на полях аэрации сдавал за тридцать пять тысяч, это тысяча долларов, а там на жизнь тратил двести! У него еще оставалось на перелеты. Там все копейки стоит! Он одежду даже не стирал. Носит неделю свои штаны, майку и панаму, заходит в рынок с тряпками, и покупает такие же новые, десять рублей на наши деньги. Еда стоит – два-три рубля, и комнату снять – тоже копье. Он не в Дели, а так, городок, типа Люберец. Потом письма стали все длинней, про духовный рост, про Ошо. Это индийский философ, проповедует смесь буддизма и каббалы. О том, что все в себе… я в этом не понимаю. Так он приезжал когда, я его не узнал! Похудел на двадцать кг, курить бросил, говорит так правильно, все о духе, об энергиях… Там моя родина, – говорит, – вы тут в клоаке живете, поэтому и злые такие.

– А что его вдруг туда потянуло после охоты, пьянства и девочек?

– Не, он и раньше, как выпьет, начинал задвигать о монахах, о духовном пути, я за ним давно замечал. И, кстати, наш еще один общий друг таки уехал туда на год, стал монахом. И если в наших монастырях они пашут с рассвета до заката, то у них, наоборот, ничего делать нельзя. Вообще ничего! Они живут на подаяния. Так даже подаяния собирать нельзя! Они ходят по деревням в своих этих одеждах, а специальные люди, которым можно, собирают подати. Жители дают много. Это вековые традиции, культура. Так, друг говорил, самое трудное это как раз ничего не делать! Первое время, говорил, просто крыша ехала! Потом понял. Вернулся сюда с пустой головой в хорошем смысле и с диким желанием работать! А тот возвращаться не собирается. Вот думаю, может, тоже махнуть? Ну, его… все здесь… работа никуда не денется…

– Это все, что вас держит? Вы же о дочери говорили.

– Да, у меня две взрослые дочери. Младшей – двадцать пять, старшей – тридцать четыре. Жена, друг. Был. Дочери выросли, жена с ума сошла, друг предал. Я один Новый год встречал. Я ни к кому не привязан! У меня даже сейчас все с собой – полная машина тряпья! Кто примет, у той могу остаться! – засмеялся он.

– Внуков нет?

– Нет.

– Почему?

– Ну, младшая все перебирает. То с четырьмя сразу, то с одним, то ни с кем. А старшая проблемная у меня. Пьет…

– Есть повод?

– Да фиг знает. Внешне она живет не то, что лучше, чем средний россиянин, а лучше, чем в Европе считается приличным! У нее все есть! В сто раз больше, чем все! Она четыре языка знает! Работает в ФСБ. Я знаю всех девок в ее отделе. Они все там такие. Ну, если баба бутылку водки выпивает залпом, и после этого смеется, разговаривает и еще наливает! Я знаю, какая у мужиков реакция после такой дозы, а у этой ни в одном глазу! Тридцать пять лет бабе. Представляешь закалку? И дочь не отстает…

– Она не замужем?

– Нет.

– А есть кто-нибудь?

– Да полно! Ошиваются вокруг.

– Может, родить ей и голова на место встанет.

– От кого рожать-то? Шваль одна! Не работают, хрен знает чем занимаются, не мужики, а тряпье с яйцами!

– У меня есть знакомый нарколог.

– У меня у самого есть! Да толку что! Она же не считает себя больной! Я взрослая, живу как хочу, меня все устраивает. А надавливаю, отвечает – кто бы говорил! Сам сначала не пей! И она права…

– А жена что?

– Жена к каким-то экстрасенсам все ходит. Совсем двинулась.

– На этой почве?

– На почве безделья. Она двадцать семь лет не работала. Жила как сыр в масле, вот и двинулась. Что им, женщинам надо, хрен разберешь! Анекдот есть такой. Поймал состоятельный мужик золотую рыбку. Она, естественно, взмаливается – отпусти, мол, любое желание исполню. Он подумал и говорит: – у меня под Москвой дом и дом на Лазурном берегу. Сделай мне дорогу прямую между, утомляют меня поездки. Рыбка отвечает: – я бы с радостью, да через границы, нужны разрешения, бюрократия… Может, другое желание есть? Ну, хорошо, мужик говорит, – у меня было три жены. Каждая как сыр в масле жила, и все равно у каждой была кислая рожа! Научи меня понимать женщин, рыбка! Что им надо? Рыбка в ответ: – тебе сколько полос делать в дороге, четыре или восемь?

Алексей Викторович взбил смехом песочную подушку тела и выдохнул лишний воздух:

– Вот и я не знаю, что женщинам нужно!

Он поднял руку, подзывая официантку. Коротконогая блондинка в переднике поднесла любезную улыбку.

– Да-а!

– Пепельницу замените! И чайку еще можно. Чайничек.

– Конечно! – весело отозвалась она. – Вам заказ сюда принести? – спросила она у меня.

– Да.

– Хорошо!

Алексей Викторович проводил заинтересованным взглядом ее низкую попу в черных джинсах, украшенную бантиком завязанного сзади передника.

– Нравится? – спросила я.

– Симпатичная. И неглупая. Что редко!

– Как вы это определили?

– Ведет себя по-умному. Это видно. Я вижу людей.

– Возьмите у нее телефончик! – предложила я.

– Вы советуете? – он расплылся в улыбке всем огороженным стриженой растительностью лицом и вывалил грустный дым из грядок губ: – Так то…

– Вам нужна молодая жена и ребенок, и новая жизнь. Лекарство, проверенное на себе миллионами мужчин! – выдала я новейший рецепт.

Алексей Викторович погладил пальцами белую спину айфона, смял сигарету и тут же достал из пачки новую, постучал ее торцом о стол. Болотца его глаз затянулись тиной воспоминаний, а холм пористого носа словно отяжелел, потянув все лицо за собой, вниз.

– У меня ведь это все было! Могло бы быть! – болезненно проговорил он, глядя в чашку. – Выкидыш у нее был… Может, поэтому она уехала… А у меня… реально уехала крыша! Я не любил так никогда! И вряд ли уже когда-нибудь…

– Когда вы поняли, что это любовь? Когда это вообще становится понятно?

– Не знаю… Я понял, когда она ушла от меня! Я от самой формы обалдел ее ухода! Живем, нормально, вдруг говорит – не могу, соскучилась, хочу увидеть родителей, друзей, хочу поехать домой! Она из Астрахани сама. Конечно, говорю, какие вопросы. Звонит днем – я билеты взяла, на ночной поезд. Я уже напрягся, что за спешка? Потом говорит – не провожай меня! Ну, это понятно. Это ни я, ни она не любим. Я ей говорю – приедешь, обязательно позвони! Конечно, – отвечает. Сутки проходят, звонка нет и телефон отключен. Я звоню ее матери на следующий день. С Наташей все нормально? – Да. – Передай, что я не могу ей дозвониться! – Хорошо, передам. – Тишина. Звоню подруге. – С Наташей все нормально? – Да! А ваше как здоровье? – спрашивает. Я говорю – тебе не надо о моем здоровье волноваться, за свое переживай. Чувствую, улыбается. В общем, в понедельник она уехала, в субботу я туда рванул. Приезжаю в нашу квартиру, мы там снимали, так как приезжали часто, она – домой, я – на рыбалку, на охоту. Квартира темная, окна не горят. Подолбил в дверь, не открывает никто, я в гостиницу. На следующий день пошел к родителям. Мне мать дает письмо. Длинное, на двух листах. В конце – прости, не ищи. Я как сел в машину, чувствую, – не могу вести. Позвонил ребятам на базу, где охочусь, говорю – приезжайте, заберите меня отсюда, ехать сам не могу. – Не вопрос, говорят, только завтра, сейчас уже сидим, квасим! Чувствую, им тоже неохота. Одно дело – рыбу ловить, не просыхая, другое – через город, через ДПС ехать. В общем, подумал, что не буду ребятам отдых портить, взял себя в руки, доехал до ближайшего магазина, попросил ручку, у меня с собой даже ручки не было, я не в офисном, по-походному. Написал письмо, заехал к матери, передал. Сразу эмоции, движение пошло….