Cтефан Завьялов - Радость жизни с каждым вдохом. От рождения до совершеннолетия Страница 9

Вот мы и приехали в Киев и стоим на железнодорожном вокзале, смотрим на город и пытаемся сориентироваться, куда и чем нам ехать. У меня тогда была вредная привычка. Я открывал рот и старался растянуть его как можно шире, это длилось несколько секунд, периодичность была, наверное, минут двадцать – тридцать. Я это делал, потому что чувствовал какую-то скованность на лице, и это мне помогало избавиться от неприятного ощущения. Отец мне сказал, что по Киеву расставлены камеры, на которые меня снимут с раздирающимся ртом и вечером покажут по телевизору по всей стране. Я испугался, начал оглядываться по сторонам и старался больше так не делать.

Остановились мы в многоэтажном доме. В этом доме было этажей шестнадцать, мы были, где-то на девятом этаже. С балкона смотреть на город было страшно. Таких домов рядом было несколько, вдоль их проходила городская дорога, довольно оживленная. Перед домом перейти дорогу, на мой взгляд, было просто невозможно. Под дорогой был подземный переход. За дорогой находился парк, засаженный деревьями, там был водоем, и стояли качели – карусели. Помню, какое удивительно-приятное ощущение я испытал, когда мы вошли в подземный переход в шумном городе и вышли из него в парке, ниже уровня дороги, где уже было слышно лишь щебетание птиц.

Мы гостили в принявшей нас семье два – три дня. Один день мы потратили на то, что сходить в музей Великой Отечественной войны. Этот музей открылся совсем недавно и был очень помпезный и патриотический. Некоторые моменты из музейных экспозиций запечатлелись в моей памяти очень сильно. Особенное впечатление величественности всего этого производила венчающая музей многометровая скульптура Родины – матери.

Долго ли коротко ли, но в один из дней мы приехали трамваем до конечной остановки «Пуща- водица» и в лесу нашли детский санаторий республиканского значения. В памяти запечатлелась картина соснового леса, до этого я в лесу никогда не бывал. Как меня оформляли, и как я прощался с родителями, почему-то не помню. Вспоминаю, как медсестра привела меня, до глубины души расстроенного, в комнату, где было человек восемь детей, все они спали, так как был тихий час. Она подвела меня к пустой кровати и тихонько сказала, чтобы я ложился и поспал. Я всегда очень сильно расстраивался, когда меня где-то оставляли одного, тем более на три месяца. Так я попал на три месяца в Киев, столицу Украины.

19

Я проснулся. Оказалось, что я уже не дома, рядом нет родителей, и меня окружают только незнакомые люди. Мне захотелось завыть во все горло.

Все дети с нашей комнаты, а также дети с других комнат, которые входили в одну группу, пошли на прогулку в лес. Я переживал в той ли я группе, так как ко мне никто не подошел из воспитателей и не расспросил меня кто я и откуда. Но все шли, и я тоже шел в потоке детей. Шли мы без особой организации. Нас вела женщина воспитатель и возле нее шла основная группа детей. Часть детей забегала вперед, часть детей приотставала, играясь и ребячась. Я тянулся в хвосте группы. Из санатория мы по тропинке между деревьями и кустами подошли к пролому в заборе и через него вошли в лес.

Мне запомнился момент, как мы подходим к забору, основная группа детей уже влилась в лесной массив. Я и несколько разбышак, в конце процессии, подходим к пролому. Здесь возле забора рос огромный гриб мухомор, мне он был по пояс. Я такие грибы видел только в книжках. У него была большая красная шляпа с белыми пятнам, на белой ножке было несколько белых мохнатых шарфиков. Ребята, схватив палки, изрубили гриб, и от него практически ничего не осталось.

Где бы я ни был, у меня всегда появлялся закадычный друг. Дружба завоевывалась на взаимном уважении и симпатии друг к другу. Здесь в санатории я приобрел замечательного друга, с которым мы дружили весь мой срок пребывания здесь. Правда, не сразу все складывалось так.

В нашей спальной комнате было человек восемь. И как полагается, в любом коллективе складывается своя негласная иерархия. В нашей комнате ребята были разного возраста чуть старше и младше меня. Один из мальчуганов из нашей комнаты, решил, что он посильнее меня и позволял себе разные вольности в мой адрес. Я не видел преимущества его надо мной и поэтому оказывал ему отпор.

Однажды, после тихого часа, послеобеденного сна, он меня в очередной раз зацепил, а я естественно ответил ему. Он очень сильно возмутился этому и подошел ко мне вплотную для морального подавления. В это время все вышли из комнаты и собирались возле воспитательницы на улице, чтобы идти в столовую. В комнате мы остались одни. Я конечное попытался выскочить, чтобы избежать физического конфликта, но он преградил мне дорогу и взял меня за грудки, объясняя, что он тут главный. Так как мне отступать было некуда, а сдаваться я сразу не хотел, то и я взял его за грудки и сказал, чтобы он оставил меня в покое. Он этого не ожидал, и я видел по его лицу, что его возмущению нет предела. Он толкнул меня, я толкнул его посильнее. Мы были одинакового телосложения, поэтому особенного преимущества никто не имел. Он попытался ударить меня, а я ему ответил с большей силой. Когда мне приходилось драться, у меня был принцип, ждать, когда на меня нападут и ответить обязательно посильнее. Поэтому я повторял все за ним, но старательно прикладывая все больше и больше сил.

Мы схватились, и вся комната превратилась в поле рукопашного боя. Мы катались по кроватям и под кроватями. По всей комнате были разбросаны подушки и постельное белье, матрасы с кроватей были скинуты, но никто физического превосходства не получил. В результате мы обессиленные сидели бок о бок на полу, облокотившись на кровать, и тяжело дышали. Он с уважением посмотрел на меня и спросил: «Мир?», я сказал: «Мир». После этого мы совершили магический ритуал вечной дружбы, который друзья совершали между собой после очередной драки или ссоры. Мы обнялись мизинцами правых рук и совершили заклинание: «Мирись, мирись, мирись и больше не дерись, а если будешь драться, то я буду кусаться, а кусаться не причем буду биться кирпичом». После этого мы навели порядок в комнате и счастливые, с улыбками на лицах отправились к нашей группе.

Насколько процесс адаптации в этот раз был слезливым, не помню, но меньше трех недель он длиться не мог. Я грустил со слезами на глазах, иногда стоя в коридоре или глядя через окно на дорогу, ведущую из санатория.

В санатории у нас была игровая комната, в которой имелся телевизор. Иногда, раз в месяц, мы выезжали на автобусе на экскурсию в Киев. Когда была хорошая погода, мы практический каждый день устраивали с воспитательницей прогулки в лес, поэтому дорожки и тропинки вокруг санатория мне были хорошо известны. В лесу мы собирали грибы, а воспитатель рассказывала нам какой гриб как называется и какой съедобный, а какой нет. В лесу мы также собирали землянику и лесные орехи – лещину. Честно говоря, здесь было очень интересно и познавательно.

Родители оставляли воспитателям небольшую сумму денег, чтобы ребенок мог попросить воспитателя купить ему что-нибудь, если захочется. Для всех роскошной покупкой была бутылочка Пепси или Фанты. В Киеве эти напитки продавались свободно и мы от них были просто в восторге, но стоили они дороговато. Если у воспитателя было моих максимум 10 рублей, то бутылка Пепси стоила копеек 75, а эти деньги давались месяца на два – три, поэтому сильно не разгуляешься.

В санатории была камера хранения, где хранились наши большие сумки с вещами, с которыми мы сюда приезжали. Сумки, как и все наши вещи, были подписаны с указанием фамилии и инициалов. На вещах надписи были вышиты нитками. Это делалось, для того чтобы вещи не терялись. Их приходилось сдавать в стирку, и чтобы потом узнать свою вещь, нужна была именная надпись. Это также делалось, чтобы исключить возможное воровство вещей. Комната хранения работала определенные часы, там была дежурная, которая следила за тем, чтобы каждый общался только со своей сумкой.

Досуг мы проводили по-разному. Мы любили играть в «танчики» и «крестики-нолики». В «танчики» играли в тетрадке, на листе с разворотом. На одном листе рисовался крест и танки фашистов, на другом развороте рисовалась звезда и советские танки. Кто кем будет, договаривались заранее. Рисовали, к примеру, каждый по семь танков. Затем кто-то стрелял первым. Стрелял, значит, на своем развороте рисовал шариковой ручкой жирную точку. Затем лист перегибался по развороту и с обратной стороны листа, где был произведен выстрел, его передавливали на поле противника. Если переведенная точка попадала на вражеский танк, то он считался взорванным и на нем рисовали взрыв. Если точка не задевала танк, то ты промахнулся и рисовался символический взрыв в месте точки. Выигрывал тот, кто быстрее уничтожал вражеские танки. Очередность выстрелов была разная. Я однажды проиграл рубль мальчугану на спор, который был старше меня. Выглядел он болезненным, ростом был чуточку выше, и я считал его слабаком. Говорили, что у него вырезали одну почку. Играл он в «танчики» отлично.