Вячеслав Денисов - Сумочка из крокодиловой кожи. Криминальный детектив и мелодрамы Кольского полуострова Страница 9

– У меня свой вкус! – не задумываясь, ответила Лихачёва.

– Возможно, вы и правы, – не настаивал Павел Николаевич. – В конце концов, ведь носят вполне солидные дамы пышные бантики. – Вот именно! – воскликнула Татьяна Зиновьевна.

Ларин повернулся и, взяв шапку со стола, выглянул в окно. На улице было по-прежнему сумрачно и немноголюдно, лишь портальные краны, распластавшиеся вдоль залива, своим скрежетом напоминали о начале нового рабочего дня.

– Я вам доверилась и теперь об этом сожалею, – проговорила Лихачёва.

– Зря вы так… – сказал Павел Николаевич. – Поймите, голубушка, я желаю вам добра. Не думайте, что в полиции одни простаки, которых легко можно обвести вокруг пальца. Рано или поздно, но вам всё равно придётся во всём сознаться! Испугавшись за судьбу дочери и не зная, к чему она прикасалась в комнате убитого, вы произвели там генеральную уборку. Это сразу бросается в глаза. Единственное, чего я не могу понять, так это, почему вы сразу не обратили внимания на шарфик?

Татьяна Зиновьевна лишь пожала плечами.

– Даже кота вы кормили регулярно, чтобы он не поднял шума и преждевременно не всполошил соседок. К тому же, – продолжал Павел Николаевич, – вы слишком быстро признались в преступлении. Обычно так поступают лишь в том случае, когда покрывают настоящего убийцу.

– Что же мне делать?

– Для начала не пытайтесь лгать! – посоветовал Ларин.

– Я мать! – выкрикнула она в отчаянии. – Иван Никанорыч требовал от девочки невозможного!

– Вы решили выгородить её?

– Да.

Павел Николаевич вновь опустился на стул.

– Расскажите правду! – Он улыбнулся, но глаза его были печальны. – Иначе я не смогу вам помочь. Я должен знать, что произошло в тот день на самом деле.

– Леночка вбежала в комнату с разбитой губой, – с трудом выговорила Лихачёва. – Она была страшно напугана. Её трясло, будто в лихорадке. В каком-то безумии она повторяла одно и то же: «Дядя Ваня хрипит… Посмотри, что с ним!»

Татьяна Зиновьевна расплакалась. Ларин налил ей воды.

– У меня до сих пор такое ощущение, – справившись с собой, продолжила она, – что Леночка, действительно, не знает, кто на самом деле лишил жизни этого подонка. Когда я вошла в комнату, Иван Никанорыч был уже мёртв.

– Тогда-то вы и решили избавиться от возможных улик? – спросил Павел Николаевич.

– Нет! Сначала я вернулась домой и сказала дочери, что совершила убийство.

– Так запросто и сказали?

– Нет! Я порвала свою блузку и даже сама себе исцарапала в кровь руки.

Лихачёва приподняла рукава платья и показала уже заживающие ссадины.

– Лена вам поверила?

– Она была в таком состоянии, что не могла не поверить.

– А где сейчас ваша дочь?

– В институте, – полушёпотом проговорила Татьяна Зиновьевна и тут же умоляюще посмотрела на Ларина. – Вы, если можно, не арестовывайте её в присутствии однокурсников. Она никуда не денется. Я прошу вас!

Опытный следователь хотел что-то сказать, но в это время неожиданно открылась дверь, и в комнату вошла Безымянная.

– Никто её не арестует! – громогласно заявила Инна Алексеевна.

Не обращая внимания на Татьяну Зиновьевну, она обратилась непосредственно к Ларину:

– Вы уж простите, что я случайно услышала весь ваш разговор, – подчёркнуто притворно сказала она. – Я не хотела… Так получилось… Вы неплотно прикрыли дверь, а я как раз стояла рядом. Курила.

– Как вам не совестно, Инна Алексеевна? – хрипло произнесла Лихачёва. – От кого бы то ни было, но только не от вас я могла ожидать такой… такой беспардонности.

– В тот вечер, Павел Николаевич, – не обращая на хозяйку комнаты внимания, продолжила Безымянная, – я была свободна от всех дел и читала Конан-Дойля. Знаете, я люблю детективы. Вначале я услышала, как Иван Никанорыч ссорился с Танечкой. Конечно, я не придала этому большого значения. Наш сосед ежедневно с кем-нибудь из нас ругался. Он и меня часто доводил до слёз. Пусть простит меня Танечка… – Инна Алексеевна виновато взглянула на Лихачёву, – я всё же поняла, что Иван Никанорыч требует у неё деньги. Она в долг у него брала. Потом они вроде о чём-то сговорились. Тихо стало в коридоре. Но вскоре раздался Леночкин голос: «Дядя Ваня! Мне нужно с вами поговорить!» – громко сказала она. «Входи, раз надо!» – грубо ответил ей Иван Никанорыч и впустил в комнату. О чём они там говорили, я, конечно, не знаю. Да и время было уже позднее. Я как раз дочитала последнюю страницу и собралась лечь спать. Тут-то Леночка и вскрикнула! Я, правда, дверь не открыла, но в замочную скважину всё же посмотрела…

– И что вы там увидели? – спросил Ларин.

– Леночку и увидела! Девчушка была в разорванной кофточке. Вся в слезах в свою комнату убежала. Тут сильная злость овладела мною! «Ах, ты, паршивец!» – думаю. Ну, и решила я нашего соседа устыдить. Вошла к нему. А он стал куражиться: «Всех зарежу!» – орёт. Посмотрел на меня с ненавистью и крикнул: «Тебя, дуру, тоже!»

Сначала я пыталась его успокоить, а уж как он сквернословить начал и поносить меня всячески, тут я не сдержалась. Схватила со стола нож, ну и пырнула ему прямо в глотку, чтобы захлебнулся, окаянный. Разумеется, я тут же сообразила, что делать. Ножичек обтёрла, чтобы следов не оставить! Во всех романах так пишут. А не обратила внимания на то, что шарфик Леночкин… Вот так, Павел Николаевич! Надоело из-за этого негодяя в страхе жить. Убила я его, чтобы эта мразь больше над нами не измывалась. Пользовался, что других мужчин в квартире нет, заступиться за нас некому.

– А дальше что? – не выказывая особого любопытства, спросил Ларин. – Ударили вы его, а потом?

– Что потом? Нож обтёрла, чтобы отпечатков не было.

– А дальше? – настойчиво повторил Павел Николаевич.

– Да что дальше-то?! – выкрикнула Безымянная. – Выскочила я из комнаты. Только дверь свою за собой успела прикрыть, а тут и Танюша в прихожую вышла.

– Ну и хорошо, – сказал Ларин.

Он вытащил из кармана авторучку и подал её Безымянной.

– Покажите, как вы ударили Ивана Никаноровича.

– Как ударила? – смутилась Инна Алексеевна. – Ткнула, и всё! Как ещё можно ударить?

– Можно снизу вверх, а можно сверху вниз, – поднимаясь, пояснил Ларин. – Можно слева направо, а можно и наоборот.

– Ткнула в горло… И всё… – растерялась Безымянная.

– Иван Никанорович в момент удара сидел или лежал? – не давая ей опомниться, спросил Павел Николаевич.

– Стоял.

– Не убивали вы его! – возразил Ларин. – Никто из вас его не убивал!

Ничего не понимающие женщины недоумённо переглянулись и лишь затем вопросительно посмотрели на бывшего следователя.

Павел Николаевич им явно нравился. Пожилые дамы любят таких сильных, непоколебимых мужчин. Несмотря на свой пенсионный возраст, он был высокий, стройный, по-мужски симпатичный, даже красивый.

– У вашего соседа на серых брюках нет ни единой капли крови, даже лацканы пиджака почти не испачканы, – продолжал Ларин. – Падая на пол, он напоролся на свой нож, который, я полагаю, держал в руке с выдвинутым вперёд лезвием. Вопрос лишь в том, почему он упал? Если ему в этом никто не помог, то можно считать, что в вашей квартире произошёл несчастный случай.

Павел Николаевич снисходительно посмотрел на притихших подруг и нравоучительно произнёс:

– Жизнь – это не книжный роман! Убить человека не так-то просто!

Взявшись за дверную ручку, Ларин миролюбиво пояснил:

– Я зайду к вашей Ирине Александровне, а вы посидите здесь и подумайте, стоит ли сочинять небылицы.

– Она вряд ли скажет вам что-нибудь существенное, – предупредила Татьяна Зиновьевна.

– Да, вам нет никакого смысла идти туда, – подтвердила Инна Алексеевна.

– И всё-таки я хотел бы поговорить с нею! – твёрдо заявил Ларин и решительно вышел в прихожую.

В сумрачной комнате с задёрнутыми шторами, сквозь которые с трудом пробивался дневной свет, Павел Николаевич увидел иссушенную старостью женщину, насупленную, с лицом, напоминающим печёное яблоко. Она сидела в инвалидном кресле возле аккуратно заправленной постели. Её глаза, потерявшие блеск, тускло смотрели на него.

– Проходите, товарищ следователь, – недовольно прошамкала она. – Пока что-нибудь не случится, никто не зайдёт! А мы, старухи, ведь всё видим, всё замечаем. Напрасно вы игнорировали меня, напрасно…

– Вы не правы, Ирина Александровна, я хотел сразу к вам зайти, – попробовал оправдаться Ларин.

– Так и надо было сначала ко мне заглянуть, а уж потом соседушек моих допрашивать!

– Я никого не допрашивал.

– Вы не хитрите… Я жизнь прожила! Воробей стреляный!

– Я не хотел вас тревожить, – признался Павел Николаевич.

– Такой шум в коридоре подняли, не испугались. А навестить больного человека боязно стало? – пробурчала старуха. – Зря, товарищ следователь… Зря. Я много чего знаю, а вот теперь обижусь на вас, и, может, ничего не скажу.