Елена Федорова - Венские кружева Страница 9

Родители не смогли отговорить сына от опасного путешествия. Он не желал отказываться от своей мечты, которая состояла в том, чтобы разбогатеть и встать на одну ступень с сильными мира сего. Несмотря на то, что Франц не получил хорошего образования, он был весьма амбициозным упрямцем. Он шел к цели, не замечая преград. Все они разбивались о его самоуверенное «я так хочу, значит будет именно так».

Он прекрасно понимал, что здесь, где всем известно его прошлое, стать великим не получится. Здесь ему постоянно будут напоминать о его корнях, которые не так глубоки, как у королевских особ. Зато там, за океаном, можно сочинить любую правдивую историю, в которую охотно поверят. Франц распрощался с родителями и забыл о них навсегда.

Перед женитьбой на Марлен, Ферстель придумал новую историю своего рождения, в которой его родители были богатыми, но разорившимися после пожара курфюрстами. Чтобы не отличаться от жителей Луизианы, он намеренно убрал все свои титулы, оставив только имя и фамилию. Отец Марлен был восхищен благородством будущего зятя и с радостью выдал за него дочь. Марлен полюбила Ферстеля с первых минут их знакомства. Было в нем что-то неуловимо мистическое, завораживающее, звериное. Именно этот зверь впоследствии вырвался наружу и убил Марлен. Но об этом Ферстель предпочитает не вспоминать.

Заключая брачный договор с Луизой, Ферстель попросил укоротить имя будущей жены и провести заочное венчание. Закон требует, чтобы Луиза прибыла в Луизиану в качестве его законной супруги. На самом же деле, Ферстель решил подстраховаться. Он опасался, что юная австриячка сбежит от него через несколько дней.

Заочное венчание Луизы Родригес и Франца Ферстеля проходило в небольшом соборе Святой Анны. Все было очень скромно, таинственно. Зато потом в Луизиане госпожу Ферстель встретили с королевскими почестями. Свадебная церемония была яркой, запоминающейся. После нее молодожены не выходили из комнаты несколько дней.

Но в отличии от Мари-Луизы Австрийской, у Луизы Родригес не было цели измотать мужа своими ласками. Мало того, ей все это не нравилось. Она не понимала, зачем вообще все это нужно и молила Бога, чтобы поскорее все домогательства Ферстеля закончились. Неизвестно, сколько бы времени продолжался их медовый месяц, если бы не лихорадка, которая избавила Луизу от мучений.

Она металась в горячке, вызванной болезнью, постоянно повторяя:

– Благодарю! Благодарю…

Слуги жалели бедную госпожу, боялись, что она потеряла рассудок. Винили во всем жуткий климат Луизианы, к которому европейцам не так-то просто привыкнуть. Ждали скорейшего выздоровления маленькой госпожи. Никому в голову не пришло, что Луиза выздоравливать не хочет. Лихорадка послана ей во спасение и продлится ровно столько, сколько нужно для усмирения плоти господина Ферстеля. Так и произошло. Страсти утихли, болезнь отступила.

Несмотря на то, что теперь Ферстель редко приходит в ее комнату, Луиза не может избавиться от чувства ненависти к этому человеку. К тому же, она боится, что ребенок станет причиной ее смерти. Этот страх парализует ее сознание, воскрешает в памяти все самое плохое. Она постоянно думает о том, что Марлен родила мертвого ребенка.

Мари-Луиза Австрийская чуть не умерла при родах. Наполеон II весил четыре с лишним килограмма. Его вытаскивали щипцами. Несколько минут он не подавал признаков жизни. Все думали, что он умер и с сожалением смотрели на мать, находящуюся в полуобморочном состоянии. Ребенок закричал в тот момент, когда она открыла глаза и спросила:

– Кого я родила?

– Сына, – ответил Наполеон. – Я люблю тебя, Мари-Луиза…

Вот и сейчас, стоя у окна, Луиза думает о том, что Ферстель вряд ли будет рядом и скажет ей с нежностью такие же слова. А, если и скажет, то она не поверит в их искренность. Не поверит…

Через пару месяцев Луиза поняла, что станет матерью и совсем сникла. А господин Ферстель обрадовался. Судьба к нему благосклонна, скоро он станет отцом. Луиза молода, полна сил, значит, ребенок родится крепким и здоровым. В том, что родится мальчик, Ферстель не сомневался. Он страстно желал появления наследника и непрестанно молил небо об этом. Ферстель окружил Луизу заботой, выполнял все ее желания, старался не выказывать свое негодование. Это ему давалось с огромным трудом. Несколько раз он чуть было не набросился на Луизу с кулаками. Остановило присутствие в доме постороннего человека, которому не прикажешь молчать, как слугам. Художник Матиас Анджалеоне расписывал потолок в одной из комнат. Ферстель сердился на медлительность мастера, торопил его, а тот пускался в рассказы о технологии письма, которую нарушать нельзя, иначе роспись не будет долговечной.

Матиас постоянно что-то подправлял в уже готовом рисунке, и этим еще сильнее раздражал заказчика. Но, когда центральная часть росписи была завершена, Ферстель понял, что сердился напрасно. Матиас написал его портрет так грамотно, что не к чему было придраться. Гордость переполнила сердце Ферстеля. Еще бы, он одет в императорскую мантию и смотрит с небес на землю, чтобы решить, кого казнить, а кого помиловать. От его воли зависит все в этом доме. Он – властелин, теперь это видно всем.

Ферстель пожал художнику руку и заплатил больше чем обещал…

Матиас

… Матиас Анджалеоне приходил в дом господина Ферстеля рано утром. Они пили чай и обсуждали детали, которые должны сегодня появиться на картине. Ферстель подписывал эскиз и уезжал, а Матиас закрывался в комнате, поднимался на леса и клал мазок за мазком на дощатый потолок. Иногда он сидел на лесах, свесив вниз ноги и смотрел на вековые платаны, на серые бороды мха, развевающиеся на ветру и думал о Луизе. За все время, что он здесь, они ни разу не встретились. Он слышал ее голос, стук каблучков, шорох длинной юбки, но все это казалось иллюзией, потому что в реальности госпожа Луиза появляться не желала.

Матиас не выдержал. Дождался, когда Ферстель уедет, пошел к ее двери, прислушался. Луиза негромко напевала. Он решительно распахнул дверь, замер. Луиза стояла к нему спиной в тонкой кружевной сорочке, расчесывала свои волнистые рыжие волосы и пела. Матиас вошел в комнату, закрыл дверь, прижался к ней спиной, выдохнул:

– Богиня…

Расческа выпала из рук Луизы.

– Уйдите, – приказала она, не поворачивая головы.

– Не уйду, – сказал Матиас. – Буду стоять здесь до тех пор, пока не получу от вас согласие на разговор со мной.

– Я приду к вам в мастерскую завтра, – сказала она, обхватив себя за плечи.

– Сегодня, – он не хотел сдаваться. Он крепко держался за ручку двери, чтобы не броситься к ней, не расцеловать ее волосы, руки, тонкую сорочку и розовые пяточки, так кокетливо выглядывающие из-под нее.

– Хорошо, Матиас, я зайду к вам сегодня, – она сдалась. Сдалась, потому что сама хотела его увидеть, но запрещала себе даже думать о юном красавце, чтобы не добавлять горечи в свое существование.

– Благодарю, – сказал Матиас, пошел к себе. Взобрался на леса и с особым тщанием взялся за работу.

Все внутри него пело и ликовало.

– Да, да, да, Луиза. Да-да-да…

Руки летали по потолку, мазки становились уверенными, яркими. Скрипнула дверь, комната наполнилась пряным ароматом, а потом вошла она, его богиня, госпожа Луиза Ферстель. Еще более прекрасная и желанная. Матиас смотрел на нее сверху вниз и чувствовал себя купидоном, готовым в любой момент выпустить стрелу.

– Здесь красиво, – сказала Луиза, осмотрев комнату. – Я боялась сюда приходить… – их взгляды встретились.

Он чуть подался вперед, забыв, что находится наверху шаткой деревянной конструкции.

– Почему? – спросил так, словно знал ее ответ.

– Я не хотела на тебя смотреть, – щеки вспыхнули.

– Почему? – он свесил голову вниз, еще чуть-чуть и он дотянется губами до ее губ. – Почему?

– Потому что я жду ребенка, – сказала она, опустив голову.

Матиас едва не свалился вниз. Ответ его ошеломил.

– Ты ждешь ребенка? – спросил так, словно уличил ее в измене.

Луиза выдержала паузу, сказала:

– Ты не ослышался, я жду ребенка. Эта комната станет спальней нашего сына, поэтому господин Ферстель велел расписать потолок именно здесь.

– Поэтому… – повторил Матиас, выпрямившись. Отчаяние перехватило дыхание, вырвалось наружу возгласом: – Почему?

– Не знаю, – ответила Луиза, пожав плечами. – Мы не властны над судьбой, Матиас. Я – жена господина Ферстеля и выполняю супружеский долг. Ты – художник, выполняющий свою работу. Нам не нужно больше встречаться, чтобы…

Он не дал ей договорить, спрыгнул вниз, схватил ее за руки, заговорил с жаром:

– Нет, Луиза, нет. Ребенок не повод для того, чтобы становиться затворницей. Этот малыш дарован тебе для спасения. Я уверен. Он поможет тебе осуществить свою мечту. Ты уедешь отсюда, не сомневайся. Думай о том, что жизнь только начинается, что все хорошее только начинается, Луиза, – он поцеловал ее ладони.