Анатолий Скала - Камешник. Сборник рассказов Страница 9

Дочка тут же ушла. Мы спустили в колодец новехонький ларь. Сосед хмыкнул:

– Ну, всё! Завтра выпущу пучеглазую – пусть плывёт, куда хочет: в колодец уж больше ей не попасть. А то, видишь, повадилась по субботам к нам в баню ходить! Наверное, внутри жила широкая до реки, вот по ней к нам в колодец и добиралась квакушка.

Отработавшись, мы пошли в дом погреться и закусить. На столе вместо разных огурчиков и грибочков, ожидаемых мною, стояла всё та же стеклянная банка с лягушкой. У хозяйки, видать, времени не осталось на угощение, всё флакон свой, наверное, нюхала.

Подошёл я к столу, ткнул в стекло, сквозь которое, не мигая, смотрела лягушка, принесшая столь хлопот, и шутливо сказал:

– Ути-ути, а сколько у нас нынче пальчиков на передних ногах?

– Не ногах, а руках, – вдруг услышал я из-за спины чей-то голос. Я не сразу и сообразил, что Иринка со мной разговаривает: такой странный был голос и сами слова тоже. Я ей так и сказал:

– Ну вот, странно ты рассуждаешь!.. У животных бывают или лапы, или ноги, а рук не бывает…

– Она не животное, а царевна, которую злой волшебник заколдовал в лягушку. Поэтому у неё и пять пальчиков впереди, как у нас, а не как у лягушек.

– Ну, это стекло увеличивает, – сказал я.

– А ты сверху глянь, – посоветовала мне Иринка своим странным голосом.

Я взглянул в банку сверху, а в ней – никого…

– А лягушка где? – спросил я и снова взглянул в банку, теперь уже через стекло. Так я снова увидел лягушку. Она, как и прежде, стояла на задних ногах, опираясь передними о стекло, и как будто внимательно вглядывалась в меня. Но была неподвижна и даже прозрачна – в общем, одна видимость, а не лягушка.

Сосед, как и я, позаглядывал в банку, обрадовался и говорит:

– Ну, вот видишь, как само всё получилось, даже лунку сверлить во льду больше не надо: исчезла лягушка.

Жена его вышла из кухни и говорит:

– Вы вот тут рассуждаете, а о главном не знаете. – При этих словах она вытащила из-за спины дочку. А у той в ушах вздеты серёжки, похожие на паутинки из тонкого серебра, а по ним камушки переливчатые, как росинки, разбросаны. Мы лишь ахнули. Я таких в телевизоре не видал, а не только на ком-нибудь из деревни.

А хозяйка нам объясняет:

– Наверное, всё-таки непростая лягушка была. Когда дочка шкатулку домой принесла, лягушка тогда ещё плавала. Я сама видела, как Иринка ей что-то шептала… Потом мы отмыли шкатулку, потом открывали, потом уж Иринка обновку надела. Вышла, значит, Иринка; сережки лягушке показывает. Та, как будто бы, тоже любуется, через стенку вот так смотрит. Хотела Иринка её на руки взять, – а там нет никого!!!

Тут Иринка на ухо своей матери что-то проговорила, взяла со стола банку и утащила за переборку.

– Я её кормить буду и воду менять, она ко мне снова вернётся, – долетел до нас её голос. – Она вас боится, поэтому и не кажется. А то вы её снова в реку к щукам бросите!

Мы с соседом переглянулись и промолчали. Сосед, правда, хмыкнул, но спорить не стал: пускай, дескать, делает как ей нравится…

Сыновья

«Вот и сын! Всё же сын! После пяти девок сын!»

Одурев от известия, услышанного по мобильнику от жены, Алексей сперва бросился к холодильнику, потом снова схватился за трубку. Одумался:

«Да что ж это я?.. Ведь не кто-то – жена позвонила! Не кто-нибудь! Уж она-то не спутает – уж не первый раз, уж шестой раз в роддоме. Хоть звонит впервые… До этого – о рождении дочек – он так узнавал. Из окошек роддомовских. А тут даже к окошечкам не пошёл – не надеялся! И вот на тебе!..

Ох, Олешина, ох, жена, расстаралась-таки. Девок пятеро: одна лучше другой. А всё словно бы не как все себя чувствовал. На деревне уж с испокон веку принято, что пока мужика не родил, и сам вроде бы не мужик.

«А сейчас – ты попробуй-ка!.. Уязви меня, – думал радостно Алексей. – Нет, сын всё-таки хорошо!

Хорошо!.. Это дело в истории рода Олешиных надо как-то отметить. И прямо сегодня же. Да не просто какой-нибудь пьянкой… А лучше всего посажу-ка я в день рождения сына дуб! И растение на два листика на примете есть! Ещё осенью на полянке траву косил так дубок, чуть побольше вершка, чуть косой не снес. Да успел уберечь тогда этот еле пробившийся на поверхность росточек, как будто бы сердце чуяло… Вот и пересажу его ближе к дому», – решил Алексей.

И сразу же сидеть в городе в доме тёщи, да ждать выписки новорожденного стало невмоготу. Подхватил он дорожную сумку, кой-как разбудил свою тёщу, обрадовал: «Дочка внука тебе родила. Собирай передачу… Чего им там в первый день разрешается?..»

– А сам куда?

– Сам туда!.. Срочно надо в деревню

– Да ты сдурел? Жена с сыном в роддоме, а он…

– Вот сказал бы тебе! – перебил её зять. Но сдержался, сказал в оправдание:

– На вечернем автобусе возвращусь. Так ей и передай. Дело срочное. Потом всё объясню… Всё, пошёл.

И уехал. В автобусе, и потом, пока шёл до деревни, всё места не находил себе, всё боялся – вдруг овцы иль козы соседские съели саженец?..

«Нет, не съели!» – обрадовался, увидав три зелёненьких листика.

Прослезился: «Ну, слава те, господи, жив сыночек мой маленький!»

И как вылетело тогда это «сыночек» к росточку дубовому, так после и звал его. Хоть в уме, хоть и вслух, при поливе, прополке ли.

Так в заботах да хлопотах потихоньку и выросли у него сразу двое сынков. Один – возле колодца, под тенью черёмух да верб. Другой – не закрывающий рта, вечно шлепающий босиком по зелёной траве вкруг него. Поначалу смеющийся да резвящийся обгонял в росте братца названного. Да годам к десяти подравнялся дубок, а потом и совсем обошёл непоседу ровесника.

И однажды сын, бегая у колодца, спросил:

– Папа, а о чём ты мечтал, когда этот дубок здесь сажал?

– О чём? Ясно о чём, – улыбнулся отец. – Думал: вот посажу я в твою честь здесь дерево – не простое обычное дерево, а могучий дуб, – чтобы рос ты таким же могучим и тыщу лет, как живут и дубы.

– Целых тысячу? – удивился сын.

– Целых тысячу! – подтвердил отец.

– Хорошо, – согласился сын.

«Хорошо бы», – подумал отец…

Время шло. Сын взрослел. Дубок – тоже. К семи годам перегнал он названного братца.

А раз, поздней осенью, на Покров привела Алексея дороженька на лесной деревенский пруд. Захотелось ему перед близкими вьюгами да метелями набрать крепеньких рыжиков, чтоб потом по зиме, подцепляя на вилку душистые, изумрудно-оранжевые, как осенний лес, пятачки, было чем вспомнить славное и красивое это время.

На том же пруду мужики из соседней деревни решили добыть себе на зиму пару вёдер упитанных желтобоких лесных карасей да линей.

У костра разговор как-то само собой с обсуждения добытого перешёл к окружению, средь которого это добытое произросло – елям, пихтам и прочим деревьям, всё более уступающим место слабому березняку.

– Вот хорошее тоже дерево дуб или этот же вяз, только мало их нынче в нашем лесу, – приступил к своему Алексей.

Он никак не мог выбрать момент, чтоб похвастаться своим сыном, сравнявшим его с остальным мужским обществом. Похвалиться: что вот посадил он в честь сына рождённого дуб, и растут они наперешибку. Что у сына сейчас уже как у взрослого мужика сил в руках, и усы. И дубок тоже не подкачал: обошёл в своем росте черёмуху, заслоняющую поначалу свет, распрямил свои плечи. А нынешней осенью уже выглянул и над домом – не терпится, видимо, посмотреть на большой окружающий мир…

– Не сажают дубы! – неожиданно перебил его старший из рыбаков. – Не положено!..

– Почему это вдруг? – удивленно спросил Алексей.

– Говорят тебе: не положено! – повторил вновь мужик. Если кто дуб посадит, то, как станет ствол дерева толще, чем шея у посадившего человека, так тот и умрёт.

– Чушь какая-то, – произнёс Алексей.

– Чушь не чушь, а вот так говорят…

Посидели ещё, покалякали о том, сём, и расстались…

Нельзя сказать, чтобы сильно запомнился Алексею случившийся разговор. А всё ж изредка с той поры на дубок и посмотрит: как будто бы смеряет толщину своей шеи с его стволом. Тут же и обругает себя: дескать, будешь так меряться да бояться, тогда обязательно заболеешь, на что и рассчитана эта присказка – запугать да внушить человеку болезнь иль намерение свести дерево.

Усмехнется ещё: «Так и жди, вот схвачу я топор… побегу рубить дерево!.. Дуб в честь сына посаженый!.. Чтобы вечно рос. А тут на тебе: подруби его!..»

Год ещё так прошёл… Два… Уж желуди на дубке замечал отец. Повздыхал он ещё о так рано взрослеющих сыновьях. Да и начал прибаливать. Что-то словно неладное появилось внутри его той зимой. Сперва кашель стал одолевать. Потом температура откуда-то появилась. В больнице рентген сделали и анализы – а всё нет улучшения.

И болезни как будто нет, а исчах мужик за зиму – смотреть не на что! Одна кожа да кости остались. Да шея не толще лучиночки. Что ты будешь тут делать? Кой-как дотянулся до мая.