О`Санчес - Пинка удаче Страница 9

Боль в потревоженном кулаке медленно пульсировала и медленно угасала… Как здорово, что он не промахнулся! Вот бы всегда так!.. Нет, нет, нет – всегда не надо, пусть дураки дерутся, а умные и нравственно изобильные, дружище Лук, просто обязаны уметь иначе решать все свои проблемы и задачи… Мирно, размеренно, бесстрастно, с помощью интеллекта и выдержки, а отнюдь не в мордобое с негарантированным результатом… Что?.. Все правильно: идете прямо по Ильюшина и наискось через перекресток. Не за что.

Лук подсказал прохожему дорогу до торгового центра, куда и сам направлял стопы, в расчете найти фотосалон, но поднял взор и увидел вывеску прямо перед носом: «Срочное фото. Все виды документов. Художественная съемка.» А часы работы у них… – ежедневно, с 11 по 21. Подходит. Лук поднялся по ступенькам и вошел в открытые двери, подпертые «для открытости» грубым вульгарным обломком красного кирпича, – это даже хорошо, это признак невысоких цен, впрочем, как знать, быть может, сей «Владимир Маков и сыновья» – местный микро-монополист и дерет со случайных посетителей три шкуры?

Маленький невзрачный салон угнездился в перестроенной квартире, на первом этаже панельной двенадцатиэтажки и делил это тесное помещение с магазинчиком «колониальных» товаров, скорее всего турецких и китайских, замаскированных под индийские и ацтекские и еще какие-нибудь неведомо таинственные. В магазин – налево, в фотосалон – направо.

Боль в разбитых пальцах постепенно унималась, хорошо бы сполоснуть и вытереть насухо… Наверняка в салоне есть умывальник, и если удастся поймать контакт с фотографом, войти в настроение – глядишь, и позволят руки помыть…

Очереди не было, но фотограф и его помощница заканчивали расчеты с клиенткой, пришлось минутку обождать. Сыновей, обозначенных в рекламном листочке под вывеской, нигде не наблюдалось.

– Слушаю вас? – Это фотограф спросил, опередив помощницу.

– Поговорим о фото? – Лук улыбнулся и ответил вопросом на вопрос, решив, что неформальное начало беседы самый быстрый ключ к установлению дежурно-теплых отношений между исполнителем и заказчиком.

– А тут не о чем говорить. Хотите сняться – снимем, а так разговаривать о фотографиях нам просто некогда.

Лук понимающе кивнул мастеру, однако только что пережитый стресс все еще давал о себе знать: обычное нежелание собеседника, явно утомленного и задерганного к концу рабочего дня, поддержать чужой тон и темп разговора, мгновенно вернуло эмоции Лука к точке закипания и стерло улыбку с его лица.

– Да, хочу. Но у меня два предварительных вопроса: делаете ли для визы, и сколько это будет стоить?

– Делаем. Вот ценник. Вот… вот сюда смотрите… Леночка, подготовь пока…

В душной клетухе первого этажа панельной многоэтажки, расположенном за обшарпанной дверью, подпертой куском промокшего кирпича, цены могли бы быть чуточку скромнее, но так уж не хотелось никуда больше идти, что-то там искать… Ладно, сойдет, дороже обойдется ездить в поисках разницы.

– Очень хорошо. Но только имейте в виду: мне для визы, там требования такие тонкие, что…

Но господин Маков вновь перебил Лука на полуфразе:

– Все эти требования мы знаем наизусть и лучше вас. Снимайте куртку, вешалка перед вами.

– Виза французская, – Лук решил в упор не замечать собственное, вспыхнувшее в груди, раздражение и снова улыбнулся, – то есть, они там до миллиметра вымеряют размеры головы, не хотелось бы обмишуриться.

– Все будет в норме. – Фотограф Маков уверенно пообещал, но, тем не менее, коротко задумался и добыл из недр стола металлическую линейку. – Будете причесываться? Позвольте-ка, я стул подвину. Вешалка? – да вон же, за календарем, я ведь показывал.

Стул был вовсе и не стул, а низенький круглый табурет на крутящейся ножке, сидение обито дешевой тканью «тигровой расцветки», чтобы стул передвинуть, достаточно было руку протянуть и не устраивать толчею из двух человек.

«Ужели нарочно он меня толкнул? – подумалось Луку. – Сговорились они против меня, что ли, всей Комендантской площадью?..» Он повесил куртку на крючок, расчесал назад волосы, чтобы уши выглядывали… Нормально.

– Простите, а вы на «цифру» снимаете?

– Ну, естественно, а как же еще? Теперь уже по-другому не бывает.

– Угу! – Лук машинально дотронулся правой рукой до бумажника, в котором, помимо писательского билета и всяких других полезных мелочей, типа, бумажных денег, дисконтной и банковской карточки, хранилась малюсенькая плоская «походная» флешка на шестнадцать «гигов». – Так, может, вы мне потом скинете файл, на память?

Мужичок-фотограф поглядел на Лука поверх очков и спросил жёстким голосом продавца из советского универмага:

– Так вам фото, или файл?

– Фото. А файл на память.

– Не вопрос, вы платите – мы закачиваем.

Лук уже неоднократно сталкивался с цифровым фотографированием на документы, дважды спрашивал насчет файла – и ни разу не получил отказа или требования заплатить… Это какое-то жлобство – все равно ведь сотрет как ненужный?

– Так ведь вам он не нужен, файл этот, все равно ведь сотрете?

– Это уж позвольте нам решать, что нам делать с нашей собственностью.

Лука охватил внезапный и очень сильный порыв: повернуться и уйти к чертовой матери, отложив фотографирование на завтра. Или там, в торговом центре попробует поискать, все равно по пути… Сей хамоватый Маков – точь-в-точь – производитель услуг эпохи развитого социализма: «вас много – я одна». Лук даже шевельнул рукой, чтобы поднять и протянуть ее к вешалке за курткой, но разбитые костяшки пальцев ойкнули от неосторожного движения и он мстительно запретил себе дальнейшие эмоциональные всплески: хватит, чуть не довыплескивался! Париж стоит обедни, терпи, вырабатывай характер.

– Понятно. И какова цена?

– По ценнику. Вы же смотрели.

– Круто.

За все время подготовительных разговоров и процедур ассистентка Леночка не произнесла ни слова, да и внешность у нее была невыразительная… Лет на пятнадцать моложе своего шефа и явно ему не посторонняя, хотя и не сын, и даже не дочь – иначе стал бы он держать ее в столь невеликом бизнесе, при столь скромном клиентском потоке.

– Так что вам – фото или файл?

– Фото. (Вот сейчас не выдержу и суну ему между рог! Чтобы левой руке было не обидно в одиночку болеть! В истории мировой литературы этот день будет наречен искусствоведами Днем Кулачных Поединков! За всё отплачу, за метро, за дефицит, за весь долгий период проживания при социализме и при советском сервисе!.. Дабы смешать прах старого мира с грохотом и стеклянным звоном разбиваемых фотоприбамбасов!)

– Присаживайтесь тогда.

Фотографу Макову было абсолютно плевать на «эстетические» свойства полученного изображения, Лук видел это отчетливо, даже сквозь красноватую пелену раздражения, но и его не очень-то волновала собственная красота, он ведь мужик, а не красна девица, так что и ему до фонаря уровень фотосессии, лишь бы придирок в консульстве не случилось. Ну, неправильный же, дурацкий свет выставлен! Какой-то ты зловредный плохиш-переросток, Владимир Маков, чувак!

Лук смерил взглядом щуплую фигуру мастера, пошевелил пальцами здоровой руки и устыдился собственных мыслей: ладно, хрен бы и с ним, и с файлом, и со светом – лишь бы скорее. Жрать хочется, в ванну бы залезть, почту надо проверить – с утра в Сети не был, вдруг откликнулись киношники… Фотограф сделал пробный снимок, промерил что-то там на мониторе компьютера, поправил камеру… щелк, щелк, щелк…

– Всё. Девушка примет у вас денежку, и через несколько минут ваши фотографии будут готовы. Позвольте стульчик.

И опять локтем в плечо толкнул. Да что за чертовщина – мнится ему чужое хамство, или нервы пора лечить?..

Лук заплатил согласно прейскуранту и отодвинулся в смердящий «индийскими» благовониями «тамбур», в ничейный коридор между магазинчиком и салоном, пропуская в тесное пространство комнаты клиента, пришедшего за ранее сделанным заказом. Несколько минут он обождет, это нормально. При других обстоятельствах Лук непременно уточнил бы – сколько именно минут ему придется ждать? – не из спешки, а так, сугубо из любопытства, но вот сегодня… Девушка Леночка отсчитала ему сдачу до копейки, а квитанцию, судя по всему, выдавать не собиралась. Ишь как они с кризисом борются! С последствиями кризиса! С отголосками последствий! Спокойно.

Лук представил, как он сейчас… нет, сначала он дождется фотографий, проверит их, сунет слегка похрустывающий, словно бы накрахмаленный, конверт с домотканым лейблом: изображением этого тщеславного Макова… – пронзительный взор поверх очков, «мастер-фотограф» – боже ты мой! – …во внутренний карман куртки, а потом уже пуганет их громкими претензиями по поводу отсутствия квитанции!.. Нет, не годится. Сначала-то они, конечно же, испугаются, застигнутые врасплох, но быстро придут в себя: все-таки, не первый день в своем ателье, – и тут же начертают ему эту злосчастную бумажонку-чек, внесут в рабочий журнал, а потом возьмутся писать объяснительные во все инстанции о злонравном и склочном господине, который хотел облыжно обвинить непонятно в чем капитана маленького, но гордого фотобизнеса… вероятно, спьяну, или обидевшись на зеркало, сиречь фотографию, адекватно воспроизведшую в цвете все особенности потасканной физиономии своего не очень нормального и не очень умного владельца. Нет, претензии такого рода в лоб не покатят. Это нужно тихо и скромно выйти, а потом бежать куда-то… – Лук совершенно не представлял направления – … в общем, по соответствующим фискальным адресам, например, в ближайшее ментовочное отделение…, знать бы хоть, где оно…, там написать жалобу… Потом последует рейд, внезапная проверка по горячим следам… он увидит растерянность и ужас господина Макова перед неизбежными санкциями, быть может даже разорением… горькие слезы раскаяния и отчаяния его невзрачной компаньонки, доверившей свою бесцветную судьбу… Бредятина, тьфу! Знали бы его читатели, о чем он… Нет, все должно быть не так. Сразу же, как только получит в руки фотографии, – но не раньше – обратится он к этому Макову: «Уважаемый господин Маков!..» Нет, не буду говорить уважаемый! «Послушайте, господин Маков! Владимир… не знаю как по батюшке… впрочем, сие не важно! А важно то, что я хочу вам сказать. А хочу я вам сказать несколько фраз, которые не успеют утомить ваше внимание, и без того истерзанное долгим рабочим днем, но быть может, принесут вам пользу… Если, конечно, вы захотите услышать мои слова…» Нет, сие было бы долго и слюняво, этот тип четыре раза успеет меня перебить и оборвать, и тогда, на четвертый раз, я не выдержу и так ему врежу… Стоять, Зорька: никаких всплесков, только солидный и несуетный обмен – словами, аргументами и мнениями! «Господин Маков! Вот я посмотрел, как вы работаете – и остался недоволен. Вы нехорошо, неправильно обращаетесь с вашими посетителями, грубо разговариваете, вероятно, подпитываясь ложным чувством превосходства над окружающими. Я даже не о квитанции говорю, которой, кстати, я так и не увидел… Не надо мне вашей квитанции! Но впредь я в ваш салон – ни ногой! Сам не пойду и никому из знакомых не порекомендую. А при случае – обязательно отговорю пожелавших. Я… журналист… я бы мог написать о вас в газете… „Петербургский вестник“, к примеру, нелицеприятно, с указанием адреса, претензий и прочего, и вы не сумели бы обвинить меня ни в клевете, ни в диффамации, ни в рейдерском захвате, поскольку я ушел бы тихо, квитанции не требуя, но сохранив и конверт ваш, и лишние фото, чтобы вам было нечем оправдываться и что-то там подчищать задним числом в бумагах… И одним хамским бизнесом на земле стало бы меньше, а тебе лично, урод, я бы начистил…» Стоп. Ибо сказано: брань уравнивает все спорящие стороны не хуже Кольта и укладывает их мордами в грязь быстрее Калашникова. «…И одним бизнесом, практикующем неуважительное отношение к потребителю, стало бы меньше на белом свете. К вам бы перестали ходить, ибо вы не один на свете фотограф… точнее – ремесленник от фотографии. И ваша фирма разорились бы, перестала существовать и обеспечивать вам и вашим близким ежедневное пропитание. Я внятно изложил свои мысли? Спасибо за внимание, господин Маков, счастливо оставаться!»